И ожерельем голубым реки,
На юг скользящей к морю, словно жемчуг,
Что женщина сквозь пальцы пропускает?
Останемся петь городу хвалу?
Иль будем вспоминать, как вспоминаем
Силвенес времени великих львов?
Там, говорят, в фонтанах Аль-Фонтины
Хлебов душистых целых двадцать тысяч
Съедали рыбки ежедневно.
В Силвенесе во времена халифов,
В фонтанах Аль-Фонтины.
По таверне пронесся ропот. Было что-то неожиданное в строении стиха и в тоне. Поэт, кем бы он ни был, сделал паузу и отпил вина из бокала, стоявшего у его локтя. Он снова огляделся, ожидая тишины, потом продолжил:
Останемся ли мы здесь любоваться
Слоновой кости хрупкой красотою?
Не спросим ли,
Что станет с Аль-Рассаном,
Возлюбленным и неба, и Ашара?
С Силвенесом прекрасным что же стало?
Где мудрые его учителя?
Где девушки, танцующие страстно,
Где музыка его в миндальных рощах?
Где тот дворец, откуда выводили
Войска на битву славные халифы?
Скажи, какие звери нынче бродят
Среди его разрушенных колонн?
Там волки воют в белом лунном свете.
Снова раздался ропот, быстро умолкший, так как на этот раз поэт не сделал паузы:
Спросите у суровых стен Картады,
В Силвенесе что нынче происходит,
Об Аль-Рассане здесь спроси, в Рагозе,
Спроси у нас, меж озером и морем,
Как мы страдаем от затменья звезд.
И у реки спроси, и у вина,
Которое сегодня льется между
Небесными огнями и земными.
Поэт закончил. Он поднялся без поклона и сошел с возвышения. Однако ему не удалось избежать аплодисментов, в которых выражалось искреннее восхищение, а также задумчивых взглядов, которыми его провожали до стойки бара.
Озра, также следуя традиции, поднес ему бокал своего лучшего белого вина. Обычно в такой момент он отпускал остроумное замечание, но на этот раз не смог ничего придумать.
«И у реки спроси, и у вина, которое сегодня льется…»
Озру ди Козари редко трогали стихи, прочитанные или спетые в его таверне, но в том, что он сейчас услышал, было нечто особое… Человек в маске гончего пса поднял бокал и отсалютовал ему, перед тем как выпить. В этот момент, не слишком удивившись, Озра заметил, что олень прошел в зал и стоит рядом с ними. Гончий пес повернулся и посмотрел на него. Они были одного роста, эти двое, хотя из-за рогов олень казался выше.
Очень тихо, так что Озра ди Козари был почти уверен, что, кроме него, никто этого не услышал, олень с ветвистыми рогами спросил:
– Возлюбленный Ашара?
Поэт тихо рассмеялся.
– А, ладно. Что я, по-вашему, должен был сделать?
Озра не понял, но он и не надеялся понять.
Второй сказал:
– Именно то, что сделали, я полагаю. – Его глаза полностью скрывала маска. – Это было очень изящно. Мрачные мысли во время карнавала.
– Знаю. – Гончий пес заколебался. – Мой опыт подсказывает, что в карнавале есть и мрачная сторона.
– Мой тоже.
– Нам стоит ждать стихов и от вас?
– Не думаю. То, что я только что слышал, внушило мне чувство смирения.
Гончий пес наклонил голову.
– Вы слишком снисходительны. Наслаждаетесь этой ночью?
– Приятное начало. Насколько я понимаю, это только начало.
– Для некоторых.
– Не для вас? Разве вы не пойдете бродить по улицам? Вместе со мной?
Снова недолгое колебание.
– Спасибо, нет. Я еще немного выпью доброго вина Озры и послушаю стихи и музыку, а потом лягу спать.
– Мы сегодня ожидаем появления ворон?
Гончий пес снова рассмеялся.
– Вы об этом слышали? Мы никогда не ожидаем чего бы то ни было от карнавала, и поэтому, надеюсь, никогда не испытаем ни разочарования, ни большого удивления.
Олень поднял голову.
– В этом, по крайней мере, мы не сходимся. Я постоянно надеюсь испытать удивление.
– Тогда я вам этого желаю.
Они переглянулись, потом олень повернулся и стал пробираться к выходу. Теперь место на возвышении занял черный бык с маленькой арфой в руках.
– Думаю, – сказал гончий пес, – я выпью еще один бокал, Озра, если ты не возражаешь.
– Да, ваша милость, – ответил Озра, не успев сдержаться. Но он произнес это тихо и надеялся, что его никто не услышал.
Наливая вино, он увидел первую женщину, которая подошла к стоящему возле бара поэту. Это тоже всегда случается на карнавале.
– Не могли бы мы побеседовать несколько минут наедине? – тихо спросила львица. Гончий пес повернулся и посмотрел на нее. Озра тоже. Голос был не женский.
– Сегодня трудно устроить беседу наедине, – ответил поэт.
– Уверен, что вам это удастся. У меня для вас есть кое-какие сведения.
– Неужели?
– Взамен я попрошу вас кое о чем.
– Вы представить себе не можете, как я изумлен. – Гончий пес отпил из своего бокала, внимательно разглядывая пришельца. Львица рассмеялась под маской низким, внушающим опасение смехом.
Озра ощутил укол тревоги. Судя по его тону, этот мужчина, переодетый женщиной, точно знал, кем был поэт, а это представляло большую опасность.
– Вы мне не доверяете?
– Если бы я знал, кто вы, возможно, доверял бы. Зачем вы надели маску противоположного пола?
Незнакомец заколебался лишь на долю секунды.
– Это меня позабавило. Нет зверя более свирепого, если верить легендам, чем львица, защищающая своих детенышей.
Гончий пес аккуратно поставил бокал.
– Понятно, – наконец ответил он. – Вы очень смелы. Должен сказать, что вы меня все же удивили. – Он взглянул на Озру. – Наверху найдется комната?
– Идите в мою, – предложил хозяин таверны. Он взял из-под стойки ключ и протянул гостю. Гончий пес и львица вместе пересекли зал и поднялись наверх. Много глаз следили за ними, пока черный бык на возвышении заканчивал настраивать свой инструмент. Потом он начал играть.
– Как вы меня нашли? – спросил Мазур бен Аврен, снимая маску гончего пса в маленькой спальне.
Второй мужчина несколько мгновений сражался со своей маской, затем тоже снял ее.
– Меня к вам привели, – ответил он. – Я мог выбрать, за кем из двух людей пойти, и я сделал правильный выбор. Олень привел меня сюда.
– Вы его узнали?
– Я узнаю людей по их походке, а не только по внешнему виду. Да, я его узнал, – сказал Тариф ибн Хассан, почесывая бритый подбородок, на котором больше не было пышной седой бороды. Он улыбнулся.
Спустя мгновение улыбнулся и визирь Рагозы.
– Я даже не думал, что когда-нибудь встречусь с вами, – сказал он. – Вы знаете, что здесь назначена награда за вашу жизнь?
– Конечно, знаю. Я оскорблен: Картада предложила больше.
– Картада больше пострадала.
– Пожалуй. Должен ли я это исправить?
– Должен ли я позволить вам покинуть город?
– Как вы меня остановите, если я вздумаю убить вас сейчас?
Казалось, визирь обдумывает это. Через секунду он подошел к маленькому столику и взял стоявший на нем графин вина. Бокалы стояли рядом. Он качнул графином.
– Как вы, вероятно, поняли, у меня договоренность с хозяином таверны. Мы сейчас одни, но не совсем. Надеюсь, вы не потребуете, чтобы я это продемонстрировал.
Тут разбойник огляделся и заметил приоткрытую внутреннюю дверь и еще одну, ведущую на балкон.
– Понятно, – сказал он. – Мне следовало этого ожидать.
– Наверное. У меня есть обязанности, и я не могу вести себя совершенно беспечно, даже сегодня ночью.
Ибн Хассан принял бокал, предложенный визирем.
– Если бы я захотел вас убить, я все же мог бы это сделать. Если бы вы захотели меня задержать, вы бы уже это сделали.
– Вы упомянули о сведениях. И о цене. Меня разбирает любопытство.
– Насчет цены вы должны знать. – Ибн Хассан выразительно посмотрел на свою сброшенную маску.
– А, – сказал визирь. – Конечно. Ваши сыновья.
– Мои сыновья. Я обнаружил, что очень скучаю по ним в свои преклонные годы.
– Могу это понять. Хорошие сыновья – большое утешение. Они прекрасные люди; нам очень нравится их общество.
– Их не хватает в Арбастро.
– Печальные превратности войны, – хладнокровно ответил бен Аврен. – Что вы хотите мне сообщить?
Тариф ибн Хассан осушил бокал и протянул его визирю. Тот снова налил вина.
– Мувардийцы всю зиму строили корабли. На новой верфи в Абенивине. Хазем ибн Альмалик все еще с ними. Он потерял кисть руки. Не знаю, как и почему.
Теперь настала очередь Мазура задумчиво выпить.
– Это все?
– Едва ли. Я стараюсь предлагать справедливую плату, когда чего-то требую. Альмалик Второй Картадский все это время распускал слухи насчет киндатов Фезаны. Не знаю, с какой целью. Но напряжение там растет.
Визирь поставил графин с вином.
– Откуда вам это известно?
Тариф пожал плечами.
– Я знаю многое о том, что происходит на землях, которые контролирует Картада. Они назначили большую цену за мою жизнь, помните?
Мазур долгое мгновение смотрел на него.
– Альмалик встревожен, – наконец произнес он. – Он чувствует себя беззащитным. Но он умен и непредсказуем. Признаюсь, что не могу с уверенностью предположить, как он поступит.
– Я тоже, – согласился главарь разбойников. – Это имеет значение? Если дело дойдет до армий?
– Возможно, нет. У вас есть еще что-нибудь? Более блестящая монета?
– Мне кажется, я уже вручил вам достаточно монет. Но есть еще одна новость. Далеко не блестящая, увы. Армия джадитов в Батиаре. Она все же отплывает в Сорийю. Никогда не думал, что они это сделают. Я думал, они будут питаться друг другом всю зиму, а потом разбегутся.
– Я тоже. Это не так?
– Это не так.
Воцарилось молчание.
На этот раз бокалы наполнил разбойник.
– Я слышал ваши стихи, – сказал он. – Пока я слушал, мне казалось, что вам все это уже известно.
Бен Аврен посмотрел на него.