Стоящий на улице за их спинами человек увидел, как за ними захлопнулась дверь. Он шел следом за Джеаной, и он знал, кто этот лев. Он заколебался, потом решил, что теперь ее можно оставить. Он устал и совсем не был уверен, что хочет вкусить обещанных карнавалом удовольствий.
Зири вернулся в казарму, перекинулся парой слов с часовым у входа, потом прошел в спальню и лег в постель. И почти сразу же уснул, один в пустой комнате. Все остальные еще были на улицах.
В доме Аммара ибн Хайрана слуги оставили гореть два факела, которые освещали прихожую, и свечи в настенных светильниках. Прежде чем подняться наверх, они сняли маски и отложили их в сторону, и Джеана увидела его глаза при этих ярких огнях.
На этот раз он сам шагнул к ней, и на этот раз, когда они поцеловались, все было иначе – совсем иначе, – нежели в кабинете ее отца, у открытого окна, прошлым летом.
И поэтому она почувствовала, что ее сердце, которое успокоилось и замедлило удары, пока они шли сюда, опять забилось неровно, и ее снова охватила дрожь.
Они поднялись наверх по лестнице и снова поцеловались, медленно, у двери в его спальню, из-под которой пробивалась полоска света. Она почувствовала, как его руки, сильные и уверенные, крепче обняли ее. Ее охватило желание, до боли острое, глубокое и сильное, как река во тьме.
Его губы оторвались от ее губ и прижались к ее уху. Он тихо прошептал:
– В моей спальне кто-то есть. Свечи не оставили бы зажженными.
Ее сердце глухо стукнуло один раз, потом, казалось, на мгновение остановилось и забилось снова.
Они поднимались по лестнице молча и сейчас, здесь, тоже молчали. Но тот, кто находился в спальне, мог слышать, как открылась входная дверь, и знал, что Аммар в доме, один или с кем-то еще. Она задала вопрос одними глазами. Его рот вернулся к ее уху.
– Они хотят, чтобы я знал об их присутствии. Понятия не имею. На всякий случай иди дальше, в следующую комнату. Там есть балкон, общий с моей. Послушай оттуда. Будь осторожна.
Она кивнула.
– Ты тоже, – шепнула она, выдохнув почти неслышно. – После ты будешь нужен мне здоровым.
И почувствовала, как он беззвучно рассмеялся.
Потом она это вспомнит: он совершенно не боялся. Возможно, его это забавляло, интриговало, бросало ему вызов. Но совсем не пугало и даже не беспокоило. Интересно, какая женщина могла, по его мнению, его ждать? Или какой мужчина?
Она прошла по коридору. Открыла соседнюю дверь, бесшумно вошла в темную спальню. Перед тем как закрыть за собой дверь, она услышала, как Аммар спросил, повысив голос:
– Кто здесь? И почему вы пришли в мой дом?
А потом она услышала ответ.
Открыть входную дверь было довольно просто, а поскольку слуги ушли и свечи горели, найти его спальню тоже не представляло труда.
Ибн Хайран, все еще целиком поглощенный ощущением и ароматом женщины, которая только что ускользнула по коридору, окликнул непрошеного гостя. Он перебирал в уме возможные варианты. Их было слишком много. И сегодня ночью, и во все другие ночи нашлось бы немало людей, которые могли ждать в его спальне.
Но даже несмотря на то что он уже двадцать лет имел дело с подобными тайнами, он оказался не готов.
Дверь распахнулась почти сразу же после его вопросов. В проеме стоял мужчина без маски, освещенный свечами, горящими в комнате.
– Наконец-то, – сказал Альмалик Второй, правитель Картады, улыбаясь. – Я уже начал опасаться, что зря совершил путешествие.
Потребовалось огромное усилие, все его знаменитое самообладание, но ибн Хайрану удалось улыбнуться в ответ и поклониться.
– Добрый вечер, Малик. Мой повелитель. Вот это сюрприз. Наверное, путешествие было долгим.
– Почти две недели, Аммар. Дороги совсем плохие.
– Ты испытывал большие неудобства? – Вежливые вопросы. Стремление выиграть время, чтобы собраться с мыслями. Если Альмалика Картадского захватят в Рагозе, это сразу же изменит баланс сил в Аль-Рассане.
– Ничего, терпеть можно. – Молодой человек, который три года был его подопечным, снова улыбнулся. – Ты мне никогда не позволял разнежиться, и я слишком недолго пробыл правителем, чтобы что-то изменилось. – Он помолчал, и Аммар увидел, что он колеблется, что правитель не так спокоен, как ему хотелось бы показать. – Ты же понимаешь, что я мог проделать это только сегодня ночью.
– Я вообще не думал, что ты на это способен, – откровенно ответил ибн Хайран. – Риск слишком велик, Малик.
Он поймал себя на том, что благодарит всех богов за то, что Джеана осталась незамеченной, и молится, чтобы она вела себя тихо. Альмалик не мог допустить, чтобы о его прибытии стало известно, а это означало, что любой увидевший его подвергался смертельной опасности. Пока что ибн Хайран отложил вопрос о том, в каком положении оказался он сам. Он сказал:
– Я бы предпочел войти в комнату.
Правитель Картады отступил назад, и Аммар вошел в свою спальню. Он увидел там двух воинов-мувардийцев. Во всем этом ощущалась какая-то нереальность. Он все еще пытался осознать тот поразительный факт, что Альмалик приехал сюда. Но внезапно, повернувшись к правителю, он догадался, что все это значит, и его растерянность исчезла, ее сменило другое чувство, не менее тревожное.
– Никто, кроме тебя, теперь не называет меня Маликом, – тихо сказал правитель Картады.
– Прости меня. Старая привычка. Конечно, я больше не буду. Ваше величество.
– Я не сказал, что меня это оскорбляет.
– Даже в этом случае… ты действительно правитель Картады.
– Не правда ли? – пробормотал Альмалик. Он опустился в сделанное на северный манер кресло у кровати: молодой человек, не особенно изящный, но высокий и хорошо сложенный. – И можно ли поверить, что едва ли не первым поступком моего правления было изгнание человека, в котором я нуждался больше всего.
Тут все полностью прояснилось.
«В этом он не изменился, – отметил ибн Хайран. – Способность к откровенности всегда была присуща Альмалику, даже в детстве». Аммар так никогда и не решил для себя, что это – проявление силы или тактика слабого человека, который вынуждает более сильных друзей оказываться перед лицом его уязвимости. Веко Альмалика дрожало, но через какое-то время это переставало бросаться в глаза.
– Ты тогда еще даже не был провозглашен верховным правителем, – мягко заметил ибн Хайран.
Он действительно не был готов к этому разговору. Только не сегодня ночью. Он готовился совсем к другому. Стоял на улице и наблюдал, затаив дыхание, словно мальчишка, как Джеана бет Исхак смотрит на высокое, освещенное свечой окно, и начал дышать нормально только после того, как она знакомо пожала плечами и двинулась дальше. Казалось, среди ночного гвалта ее окутывала тишина.
Он не думал, что ему понадобится мужество для того, чтобы подойти к женщине.
– Удивлен, что застал тебя одного, – сказал Альмалик, в какой-то степени чересчур легкомысленным тоном.
– Не следует удивляться, – пробормотал ибн Хайран, соблюдая осторожность. – Сегодня ночным знакомствам не хватает… утонченности, тебе не кажется?
– Откуда мне знать, Аммар? Все здесь выглядит очень весело. Мы некоторое время потратили на твои поиски, а потом я понял, что это безнадежно. Легче выяснить за деньги адрес твоего дома и подождать.
– Ты действительно прибыл в Рагозу, рассчитывая найти меня на карнавальных улицах?
– Я приехал сюда, потому что не видел другого способа поговорить с тобой достаточно быстро. Когда мы отправились в путь, мной двигали только надежда и необходимость. Между прочим, я без отряда. Эти двое и еще полдюжины для охраны в пути. Больше никого. Я приехал, чтобы сказать тебе кое-что. И попросить вернуться ко мне.
Ибн Хайран молчал. Он ждал этого и отчасти боялся. Он был наставником и учителем этого человека, наследника картадского престола. Он приложил немало усилий, чтобы сделать Альмалика ибн Альмалика достойным власти. Ему не хотелось признавать свою неудачу. Он даже не был уверен, что потерпел неудачу. Это будет очень тяжело.
Он подошел к шкафчику, неторопливо миновав одного из мувардийцев. Этот человек не шелохнулся, даже не удостоил его взглядом. Они его ненавидели; все они его ненавидели. Вся его жизнь была непрерывным вызовом их мрачному благочестию. Он платил им тем же: их образ жизни – фанатичная вера, фанатичная ненависть – оскорблял его здравый смысл, его представление о том, какой должна быть жизнь.
– Выпьешь бокал вина? – спросил он правителя Картады, намеренно провоцируя мувардийца. Возможно, это было недостойно, но он не смог удержаться.
Альмалик пожал плечами и кивнул. Ибн Хайран налил им вина и принес бокал Альмалику. Они чокнулись, прикоснувшись краем одного бокала к ножке другого, потом наоборот.
– Тебе потребовалось мужество, чтобы это сделать, – сказал Аммар. Он поступал правильно, признавая это.
Альмалик покачал головой, глядя на него снизу, из кресла. При свечах было видно, как он еще молод. И стоя теперь ближе, ибн Хайран разглядел на его лице признаки усталости.
– Потребовалось лишь осознать, что если ты не вернешься, то я не буду знать, что мне делать. И я очень хорошо тебя понимаю, Аммар, в некоторых вещах. Что мне оставалось? Писать тебе умоляющие письма? Ты бы не приехал. Ты знаешь, что не приехал бы.
– Но ведь правителя Картады окружают мудрые и опытные мужи?
– Теперь ты шутишь. Не надо.
Ибн Хайран ощутил вспышку гнева, которая удивила его самого. Не успев подавить ее, он резко произнес:
– Ты сам отправил меня в ссылку. Будь добр, не забывай об этом, Малик.
Свежая рана: ученик выступил против учителя в момент их общего взлета. Старая история, по правде говоря, но он никогда не думал, что это произойдет с ним. Сначала отец, потом сын.
– Я это помню, – тихо ответил Альмалик. – Я совершил ошибку, Аммар.
Слабость или сила – всегда трудно было понять. В разное время эта черта могла быть признаком и того, и другого. Его отец никогда, ни разу за двадцать лет, что они провели вместе, не признал своей ошибки.