Еще раз зазвенел металл, когда Бельмонте сделал выпад, целясь в колени противника. Мувардиец отбил удар, отступил. Родриго сделал ложный выпад слева направо и быстро шагнул вперед. Потом резко и внезапно упал на колено и ударил мечом по бедру мувардийца. Тот вскрикнул, отпрянул в сторону и умер, получив второй удар мечом прямо в горло.
Родриго тут же обернулся. Он увидел то, что ожидал: еще трое убийц – те, что ворвались к нему в комнату, – выбежали из дверей казармы и рассыпались в разные стороны. Он знал, что тот из его людей, кто вытащил короткую соломинку на это ночное дежурство, погиб у входа. Но не знал, кто это был.
Гибель его людей приводила Родриго в неописуемую ярость.
Он в одиночку бросился вперед, навстречу этим троим, чтобы погасить ярость возмездием, горе – жестоким и смертоносным движением. Он уже знал, кто умер за его спиной на площади, спасая его жизнь. Ярость, огромное горе. Он хотел встретиться с убийцами лицом к лицу. Но другие его опередили.
Абсолютно голый человек, за которым тянулось по земле что-то, свисающее с его талии, выхватил меч у одного из убитых мувардийцев. Он уже вступил в схватку с первым из выбежавших убийц. С другой стороны спешил живописный павлин, размахивая пастушьим посохом. На бегу Родриго увидел, как павлин опустил этот крючковатый посох сзади на голову еще одного мувардийца. Воин пустыни свалился, словно детская мягкая игрушка. Павлин не колебался: он обрушил второй свирепый удар на череп упавшего человека.
Голый мужчина – теперь Родриго понял, что это Альвар де Пеллино и что тот предмет, который волочится за ним по земле, привязан вовсе не к его талии, – сошелся в бою со своим мувардийцем. Он налетел на него, крича во все горло, и заставил отступить. Он начал наносить и отражать удары мечом, не обращая внимания на свою нагую незащищенность. Родриго, пробегая мимо них к последнему убийце, быстро рубанул противника Альвара сзади по щиколотке. Это был бой, а не придворный турнир. Убийца издал пронзительный вопль и упал, и Альвар прикончил его одним ударом. Последний противник достался Родриго. Он тоже оказался храбрым – никакого намека на желание сдаться или сбежать. Он тоже искусно владел мечом, был вызывающе агрессивным, видя перед собой человека, которого он явился убить. Но все это не продлило срок его жизни под голубой луной, при свете факелов или звезд, которым он поклонялся. Бельмонте был разъярен, а его ярость всегда оставалась в бою холодной и расчетливой. Шестой мувардиец умер от тяжелого, неудержимого удара наотмашь слева по ключице, очень похожего на тот, который только что убил человека с посохом.
Все кончилось. Как за эти годы закончилось столько других подобных боев – так же быстро, как они начинались. Родриго Бельмонте был необычайно искусен в таких схватках. Это искусство было его определяющей чертой в глазах того мира, в котором он жил. В котором он все еще жил, хотя должен был умереть сегодня ночью.
Родриго повернулся, тяжело дыша, и посмотрел на Альвара и на павлина, который, как это ни поразительно, оказался Хусари ибн Мусой. Хусари сорвал с себя маску и стоял, бледный как мел, над телом человека, которого только что убил. Первое убийство. Для него это нечто новое.
Альвар в наступившей после боя тишине опомнился и осознал свое положение – и свое единственное золотое украшение. В любых других обстоятельствах Родриго расхохотался бы от восторга.
Но сейчас в нем не осталось смеха. Ни в ком из них. Много других солдат из его отряда спешили к ним. Один из них молча бросил Альвару свой плащ. Альвар завернулся в него и отвязал поводок.
– Вы в порядке?
Это спросил Мартин, пристально вглядываясь в Родриго. Бельмонте кивнул:
– Ничего серьезного.
Он больше не проронил ни слова, прошел мимо всех, мимо шестерых мертвых мувардийцев и людей из своего отряда, мимо перепуганной толпы на площади.
Он подошел туда, где Лайн Нунес скорчился рядом с маленькой фигуркой человека, который лежал на камнях и часто дышал. Жизнь вытекала из глубокой раны в его горле. Лайн сложил свой плащ и подложил под голову умирающему. Лудус схватил факел и держал его над ними. Кто-то принес еще огня.
Родриго бросил взгляд и вынужден был прикрыть на мгновение глаза. Он видел это много раз; он должен был уже привыкнуть к подобным зрелищам. Но не привык. Это невозможно с людьми, которых ты знаешь. Он опустился на колени, на залитые кровью камни, и осторожно снял символическую полумаску, которую этот человек надел, делая уступку обычаям карнавала Рагозы.
– Велас, – позвал он.
И обнаружил, что больше ничего не может сказать. Подобная смерть не подходила – никак не подходила – этому человеку. Он не должен был умирать здесь, с кинжалом в груди и с этой ужасной, кровоточащей раной. Эта неправильность ужасала.
– Они… мертвы? – Глаза умирающего были открыты – ясные, горячие, сражающиеся с болью.
– Все они. Ты спас мне жизнь. Какие слова я могу сказать?
Велас глотнул, попытался произнести что-то еще, но ему пришлось пережидать огромную, жестокую волну боли, накатившую на него.
– Позаботьтесь… о ней, – шепнул он. – Прошу…
Родриго почувствовал, что горе готово захлестнуть его. Самое древнее, извечное горе всех людей, и каждый раз новое. Конечно, именно об этом Велас из Фезаны должен был попросить перед смертью. Как тот мир, в котором они живут, допускает подобные вещи? Почему, когда Родриго упал на землю среди врагов, ближе всех оказался не Лайн, или Лудус, или Мартин… любой из множества солдат? Любой из множества мужчин, которых горько оплакивали бы, но чью смерть при подобных обстоятельствах восприняли бы как нечто предопределенное, как известный и оправданный риск в той жизни, которую они выбрали.
– Мы будем хорошо о ней заботиться, – тихо произнес он. – Клянусь. Мы окружим ее такой же нежной заботой, какой окружал ее ты.
Велас удовлетворенно кивнул. Даже это небольшое движение вызвало новый поток крови из ужасной раны.
Он снова закрыл глаза. В его лице не осталось ни кровинки. Он сказал, не открывая глаз:
– Можете… найти?
И это Родриго тоже понял.
– Найду. Я найду ее для тебя.
Тут он поднялся и зашагал прочь, в пропитанной кровью одежде. Он шагал быстро и целеустремленно. Чтобы попытаться сделать то, что, по правде говоря, было не по силам ни ему, ни любому другому в эту ночь: найти одну женщину в маске в темном кружении карнавала.
Вот почему его не оказалось на площади: он стучал в дверь ее дома, потом возвращался по тем же улицам, во весь голос выкрикивая ее имя, преодолевая шум и смех вокруг, когда сначала Аммар, а потом Джеана прибежали туда, опасаясь найти Родриго мертвым, и обнаружили, что это Велас лежит на камнях, освещенный факелами в руках молчащих солдат.
Джеана никогда не сознавала, какой любовью среди солдат из отряда Вальедо пользовался этот маленький человечек, который долгие годы служил ее отцу, а потом ей самой. Это не должно было так ее удивлять. Военные люди ценят компетентность, внутреннюю силу и верность, а Велас был воплощением всего этого.
Альвар воспринял его смерть особенно тяжело, чуть ли не винил себя в ней. По-видимому, он был вторым человеком, появившимся на площади, когда на Родриго напали. Джеана не знала, как он здесь оказался, но догадывалась, что он был с женщиной где-то поблизости.
Мысли у нее путались. Ночь почти закончилась. Тонкий полумесяц белой луны теперь висел в вышине, но через открытые окна на востоке уже можно было заметить посеревшее небо. Они находились в казарме, в столовой на первом этаже. На улицах как будто стало тише, но, возможно, так только казалось за этими толстыми стенами. Джеане хотелось сказать Альвару, что нет ничего зазорного в том, чтобы быть с женщиной во время карнавала, но она еще была не в состоянии произнести ни слова.
Кто-то – Хусари, как ей показалось, – принес ей чашку с теплым напитком. Она сжала чашку обеими руками, ее била дрожь. Кто-то другой закутал ее плащом. Еще один плащ закрывал тело Веласа, лежащее на одном из столов возле нее. Третий покрывал того солдата, который погиб у дверей, когда в дом ворвались мувардийцы. Дверь не была заперта. Кажется, он наблюдал за танцами на площади.
Она долго и безутешно плакала. И теперь чувствовала себя опустошенной, оцепеневшей. Ей было очень холодно, даже под плащом. Мысленно она попыталась начать письмо матери и отцу… потом остановилась. Процесс подбора необходимых слов грозил новыми слезами.
Он был частью ее мира всю жизнь; пусть он не стоял в самом центре этой жизни, но всегда находился где-то рядом. Он никогда, насколько ей было известно, не прибегал к насилию, не причинил вреда ни одному человеку до сегодняшней ночи, когда он атаковал мувардийского воина и спас жизнь Родриго.
Это – слишком поздно – напомнило ей еще кое о чем. Она огляделась и увидела, что Лайн Нунес промывает и перевязывает раны Родриго. «Это должна была делать я», – произнес внутренний голос, но она не могла. Она не смогла бы сделать это сегодня.
Она увидела, что пришел Аммар и теперь сидит на корточках рядом с ней. Она также запоздало заметила, что на ней его плащ. Аммар вопросительно посмотрел на нее, потом взял ее за руку, ничего не говоря. Как осознать то, что они целовались в эту самую ночь? И он сказал ей слова, которые открыли новые горизонты в этом мире.
Потом правитель Картады.
Потом Велас на булыжнике мостовой.
Она никому не рассказала об Альмалике. Здесь был мужчина, которого она любила, – теперь она могла мысленно произнести это слово, признаться самой себе, – и ему предстояло поведать об этой части темного водоворота ночи или сохранить ее в тайне.
Она достаточно услышала с балкона, чтобы отчасти понять то, что лежало между Аммаром и юным, испуганным правителем Картады. Правителем, который, тем не менее, был достаточно расчетлив, чтобы послать убийц из пустыни к Родриго Бельмонте. Он также приказал казнить того воина, который бросил кинжал в Аммара. Здесь было нечто сложное, причиняющее боль.