Здесь было войско, вместе с королем. Войско в Аль-Рассане. Он смутно подумал о том, сколько человек ему предстоит убить в попытке – безнадежной с самого начала – отомстить и смягчить боль этого мгновения. Эта маленькая, обмякшая фигурка у него на руках. Диего.
Наверное, ничто и никогда уже не сможет проникнуть в его сознание.
– О, милостивый Джад! – услышал он чей-то голос. Рамиро, король Вальедо. – О, только не это, ради всего святого!
Родриго поднял глаза. Что-то необычное было в голосе короля.
Приближались новые всадники с факелами. С севера. Не королевский отряд, который встретил их у реки и городских стен. С другой стороны. Знамена Вальедо, освещенные пламенем.
Они подъехали и остановились. Он увидел королеву Вальедо, Инес.
Увидел, как его жена спрыгнула с коня и стоит, глядя прямо на него, не двигаясь. Беззащитная.
Он не понимал, почему Миранда оказалась здесь. Почему все они оказались здесь. Но ему нужно было шевелиться, постараться оградить ее, хоть немного, от всего этого. Если он сможет.
Осторожно, очень осторожно, он снова опустил Диего на холодную землю и встал. Одежда его пропиталась кровью, он, спотыкаясь, пошел к Миранде среди костров и убитых.
Он ладонями потер глаза, лицо. Казалось, его руки принадлежат кому-то чужому. Нужно найти какие-то слова, но их нет. Это сон. Он никогда больше не проснется.
– Прошу тебя, скажи мне, что он только ранен, – очень тихо произнесла его жена. – Родриго, пожалуйста, скажи, что он всего лишь ранен.
Он открыл рот и закрыл его. Покачал головой.
Тогда Миранда закричала. Имя. Только имя. Так же, как раньше это сделал он. Этот крик пронзил его, словно копье.
Он протянул руки, чтобы обнять ее. Она пробежала мимо него, туда, где лежал Диего. Теперь вокруг него собрались другие люди. Обернувшись, Родриго увидел, что Джеана уже там. Она стояла на коленях рядом с его сыном. Еще один человек из отряда королевы, которого он не узнал, стоял с другой стороны. Миранда замерла рядом с ними.
– О, пожалуйста, – произнесла она жалким голосом, какого он никогда раньше не слышал. – Пожалуйста.
Она опустилась на колени рядом с Джеаной и взяла руки Диего в свои ладони.
Он увидел, что Фернан возвращается от реки с ибн Хайраном. Наверное, он услышал крик матери. Теперь Фернан плакал, лицо его было искажено горем. Ветер насквозь продувал его.
Еще сегодня утром, по дороге в Фезану, Родриго Бельмонте мог бы сказать, если бы его спросили, что мир – суровое, но интересное место, и назвал бы себя человеком, которого бог благословил превыше его заслуг любовью, дружбой и делом, достойным мужчины.
Но сегодня утром у него еще было двое сыновей.
Он вернулся туда, где лежал Диего. Кто-то – кажется, король – набросил свой плащ на изувеченное тело Гонзалеса де Рады, лежащее рядом. Фернан стоял за спиной матери. Родриго видел, что он не ищет утешения. Он стоял очень тихо и плакал, положив руку на плечо Миранды и глядя на брата. Ему было тринадцать лет.
Джеана закончила осмотр и подняла взгляд на Родриго.
– Он не умер, но, боюсь, умирает. – У нее было бледное лицо, а одежда еще мокрая после реки. Все это так походило на сон. – Родриго, мне очень жаль. Удар проломил ему голову, вот здесь. Слишком большое давление. Он не очнется. Это будет быстро. – Она взглянула на сидящую рядом женщину, которая держала руки своего ребенка. – Он… ему сейчас не больно, госпожа.
Однажды в Рагозе ему приснился сон, такой странный сон, как обе они, Миранда и Джеана, стоят где-то на закате. Никаких разговоров или ясных деталей, просто стоят вместе на закате дня.
Однако здесь было темно, и они стояли на коленях на земле. Миранда ничего не ответила, она, не двигаясь, смотрела на сына. Потом она все же пошевелилась, освободила одну руку и приложила ее, очень осторожно, к разбитой голове Диего.
Джеана снова посмотрела на него, и Родриго увидел в ее глазах печаль и гнев. Гнев врача на то, что он не в силах победить, на то, что слишком рано отнимает у человека жизнь, делая лекарей беспомощными. Она посмотрела на незнакомого мужчину, стоящего по другую сторону от Диего.
– Вы лекарь? – спросила она.
Он кивнул.
– Лекарь королевы, раньше служил в армии.
– Тогда я помогу вам здесь, – тихо сказала она. – Возможно, есть другие, которым нужна наша помощь. Не может быть, чтобы они все умерли. Возможно, мы еще сможем кого-то спасти.
– Вы это сделаете? – спросил мужчина. – Для армии джадитов?
На лице Джеаны промелькнуло раздражение.
– Что касается этого, – ответила она, – то я являюсь лекарем отряда Родриго Бельмонте. После сегодняшней ночи не знаю, но сейчас я в вашем распоряжении.
– Можно я возьму его на колени? – прошептала Миранда Джеане. Словно до сих пор никто ничего не говорил.
Родриго беспомощно сделал еще шаг вперед.
– Вы ничем не можете ему повредить, госпожа. – Голос Джеаны звучал так мягко, он никогда не слышал у нее такого голоса. – Конечно, можно. – Она поколебалась, потом повторила: – Ему не больно.
Она собралась подняться с колен.
– Джеана, подожди, – раздался за их спинами другой голос. Женский голос. Родриго обернулся, очень медленно. – Твой отец хочет осмотреть мальчика, – сказала Элиана бет Данил.
В Аль-Рассане, в Эсперанье, Фериересе, Карше, Батиаре – даже, позднее, в далеких восточных землях ашаритов – то, что произошло той ночью в горящей деревне возле Фезаны, стало легендой, которую рассказывали в среде лекарей, при дворах правителей, в военных отрядах, университетах, тавернах, храмах так часто, что она приобрела магическую, сверхъестественную ауру.
Конечно, на самом деле в этом не было ничего сверхъестественного. То, что сделал Исхак бен Йонаннон, слепой, при свете белой луны, звезд и факелов, принесенных для тех, кто ему помогал, было сделано так же аккуратно и тщательно, как и то, что он сделал пять лет назад в Картаде, когда помог родиться последнему сыну Альмалика Первого, и было таким же чудом.
И даже бо́льшим чудом. Незрячий, способный общаться только через жену, которая понимала каждый произнесенный им неясный слог; впервые взявший в руки хирургические инструменты с тех пор, как его ослепили; действуя на ощупь, по памяти и инстинктивно, бен Йонаннон провел операцию, на возможность которой только намекал Галинус.
Он вырезал отверстие в черепе Диего Бельмонте вокруг того места, где удар мувардийца раскроил голову мальчика, и вынул осколок кости, впившейся в пугающе обнаженный мозг под снятой кожей и открытым черепом. Тот осколок, который должен был убить сына Родриго еще до того, как голубая луна присоединилась бы к белой на небосводе.
В трактатах Галинуса это называлось трепанацией. Джеана о ней знала, как, по-видимому, и Бернар д’Иньиго, лекарь джадитов, который им ассистировал. И еще они оба знали, что ее никто и никогда не делал.
Джеана все время думала о том, что сама даже не попыталась бы этого сделать. Ей бы в голову не пришло попробовать, счесть это возможным. С благоговением, все время борясь с желанием расплакаться, она смотрела, как твердые, уверенные руки отца ощупывают края раны, обводят ее, потом берут маленькую пилу и лекарское долото и вырезают отверстие в голове Диего Бельмонте.
Он отдавал им распоряжения, когда нуждался в их помощи. Ее мать, стоя над ними, под факелом, который держал сам король Вальедо, переводила его слова. Джеана или Бернар выполняли приказ – подавали скальпель, пилу, зажим, промокали сильно текущую кровь там, где Исхак отвел назад кожу на голове мальчика. Диего держали в сидячем положении, чтобы кровь стекала мимо раны.
Его держал отец.
Глаза Родриго оставались закрытыми почти все время, он сосредоточился на том, чтобы стать совершенно неподвижным, потому что Исхак через Элиану сказал, что это непременное условие. Возможно, он молился. Джеана не знала. Но видела, растроганная до слез, что Диего ни разу не дрогнул. Родриго держал сына крепко, он ни разу не пошевелился на протяжении всей этой невероятной операции вслепую на равнине.
В какой-то момент у Джеаны возникла странная иллюзия: ей показалось, что Родриго мог бы сидеть так, держа сына в объятиях, вечно, если бы понадобилось. Что он, возможно, даже хочет сидеть так вечно. Камень, статуя, отец, делающий то единственное, что ему оставалось, что ему было позволено.
Разбитая кость черепа отделилась одним уродливым, зазубренным куском. Исхак велел Джеане проверить открытую рану, чтобы убедиться, что он вынул кость целиком. Она нашла два небольших фрагмента и удалила их с помощью пинцета, поданного ей д’Иньиго. Затем они с вальедским лекарем сшили лоскуты кожи и забинтовали рану, а когда закончили, остались стоять на коленях по обе стороны от мальчика.
Потом Диего положили на землю, и Родриго молча встал над ним рядом с Мирандой. Фернан стоял позади матери. На взгляд Джеаны, он очень нуждался в лекарстве, которое усыпило бы его. Но она сомневалась, что он согласится его выпить.
Белая луна уже стояла высоко в небе, а голубая поднималась на востоке. Пожары потушили. Подошли другие лекари, вызванные из основной части армии, расположившейся к северу от них. Они занимались уцелевшими людьми. Таких было не слишком много.
«Кажется, прошла бездна времени», – осознала Джеана. Исхак, которого вели Элиана и Аммар, отошел в сторону и сел на походный стул, который ему принесли.
Джеана и лекарь-джадит, д’Иньиго, смотрели друг на друга через тело лежащего мальчика. «У д’Иньиго уродливое лицо, но добрые глаза», – подумала Джеана. Во время операции он действовал спокойно и профессионально. Она не ожидала этого от вальедского лекаря.
Д’Иньиго откашлялся, стараясь прогнать усталость и волнение.
– Что бы со мной ни случилось, – начал он и замолчал. Снова сглотнул. – Что бы со мной ни случилось, что бы я ни делал потом, этим мгновением в моей жизни лекаря я всегда буду гордиться. Тем, что сыграл свою маленькую роль. Вместе с вашим отцом, который… которого я так глубоко уважаю. За его работы и… – Он замолчал в сильном волнении.