– Осмелюсь предположить, что взаимной любви там нет, – пробормотал король Рамиро. Он был высоким, красивым мужчиной. И еще он узнал строчку из поэмы Аммара. – А здесь? – спросил он.
– Я пытаюсь это выяснить, – сказал Родриго. – Аммар, мы всегда думали, что, если эта армия и две другие двинутся на юг, Язир ибн Кариф, вероятно, появится на полуострове к концу лета или следующей весной. Аль-Рассану, каким он был прежде, приходит конец.
– С грустью признаю это, – услышала Джеана тихие слова человека, которого любила. – Скажи мне, кто вспомнит сады Аль-Фонтины в будущем? Или слоновую кость в храмах Рагозы?
– На это у меня нет ответа, – сказал Родриго. – Возможно, ты поможешь нам всем вспомнить, я не знаю. У меня более насущные заботы. Король сообщил мне, что эта кампания должна стать захватнической войной Вальедо, а не священной войной, хотя с нами едут клирики и все может выглядеть иначе.
– О, прекрасно! – слишком весело ответил Аммар. – Означает ли это, что только тех, кто будет оказывать вам сопротивление, станут прибивать гвоздями к столбам или сжигать живьем, пока клирики будут петь гимны Джаду?
– Нечто в этом роде, – ровным голосом подтвердил Родриго.
– Альмалик Картадский – уже покойник, – тихо вставил король Рамиро, – за то, что он пытался сделать с королевой. И мувардийцам, когда мы их найдем, не стоит надеяться на мою жалость. Особенно после сегодняшней ночи. Но мое сердце не расположено к бойне – ни ради нее самой, ни ради удовольствия священников.
– А, – произнес Аммар самым насмешливым тоном. – Мягкое завоевание. Всадники Джада машут руками веселым ашаритским фермерам, проезжая мимо. И чтобы ваши храбрые солдаты были довольны – что? Зарубите на ходу несколько киндатов? Их-то никому не будет жалко, правда?
Родриго не захотел клюнуть на эту приманку.
– Это война, Аммар. Мы уже не дети. Есть Ашар и есть Джад, и будут твориться отвратительные вещи. После нескольких сотен лет, в то время как другая армия плывет в Сорийю, будут вещи даже хуже.
– Интересно, что может быть хуже отвратительных вещей?
– Ты не это имеешь в виду, – сказал Родриго. – Но у меня есть частичный ответ. Хуже – это когда то небольшое пространство, которое еще осталось, чтобы люди могли перемещаться взад и вперед между мирами, исчезнет, потому что эти миры утонут в ненависти. Это еще может случиться с нами. – Он заколебался. – И вероятно, случится, Аммар. У меня не больше иллюзий, чем у тебя. Не будет веселых фермеров там, где пройдет эта армия. Мы будем завоевывать, если сможем, и делать то, что должны, а потом попытаемся править здесь, как халифы и властители городов правили джадитами и киндатами среди вас.
– Как это… прагматично с вашей стороны, – ответил Аммар с ледяной улыбкой. Джеана видела, что он рассердился и не пытается это скрыть.
Родриго тоже это видел. Он сказал:
– Ты считаешь, что мы – подходящая мишень для твоих чувств в данный момент?
– Подходящая, за неимением лучшей.
– Чего бы ты от меня хотел?! – внезапно воскликнул Родриго. В наступившей тишине Джеану, как когда-то в Рагозе, охватило чувство, что для двоих мужчин, которые сейчас в упор смотрели друг на друга, больше никого на свете не существовало в это короткое мгновение.
Это мгновение пришло, ненадолго задержалось, а затем ушло. Джеане показалось, что она увидела, как это произошло, как что-то умчалось от этих двоих людей, быстрее, чем любые кони, и исчезло во тьме.
– Чего бы я от тебя хотел? – Голос Аммара смягчился. Теперь он заговорил по-ашаритски. – Наверное, невозможного. Поезжай домой. Разводи лошадей, воспитывай сыновей, люби жену. – Он повернулся к королю Вальедо. – Превратите свою страну – всю Эсперанью, если сможете ее объединить, – в землю, которая понимает не только войну и праведную набожность. Отведите в своей жизни место для большего, чем боевые песни для поднятия духа солдат. Научите ваш народ понимать… сады, необходимость фонтанов, музыку.
Пронесся порыв ветра. Ибн Хайран покачал головой.
– Простите меня. Я веду себя очень глупо. Я устал и понимаю, что вы тоже устали. Те известия, которые вы мне сообщили, не совсем неожиданны, но они действительно означают гибель того, что я… что было мне дорого.
– Я это знаю. – Голос Родриго был твердым, как скала. – Я бы хотел, чтобы ты помог сохранить в живых частицу Аль-Рассана. Я сказал, что у меня есть предложение. Если король не будет возражать, я бы предложил тебе определенные должности в Аль-Рассане, а потом разделенный со мной пост министра Вальедо.
Джеана услышала, как потрясенно ахнул Альвар де Пеллино, и увидела, что король сделал невольный жест. Родриго только что предложил отдать половину своей власти ашариту.
Аммар тихо рассмеялся. Он посмотрел на короля, потом снова на Родриго.
– Тебе нравится удивлять людей, правда? А я-то считал это своим грехом.
И снова Родриго не улыбнулся.
– Мне это кажется достаточно простым. У нас слишком мало людей, чтобы захватить и заселить Аль-Рассан. Нам нужны звезднорожденные – и киндаты, – которые останутся здесь, будут обрабатывать землю, вести дела, платить налоги… Возможно, когда-нибудь они станут джадитами, так же, как наши люди многие века обращались к Ашару. Если наш поход будет успешным, мы окажемся очень немногочисленным народом в очень обширной стране. Чтобы сыновья и дочери Ашара оставались спокойными и хорошо управляемыми, нам нужен человек их собственной веры. Позднее нам понадобится очень много таких людей, но в данный момент есть только один человек, которому я могу доверить столь большую власть и который может установить такое равновесие, и этот человек – ты. Ты поможешь нам управлять Аль-Рассаном? Той его частью, которая станет нашей?
Аммар снова повернулся к королю.
– Он красноречив, когда хочет, не так ли? Он вас убедил? – В его голосе снова звучала резкая ирония. – Вам это кажется достаточно простым?
Кони мчались прочь, в ночную тьму. Джеана почти воочию видела их, таким живым был для нее этот образ: гривы развевались на ветру от быстрой скачки под лунами и проносящимися тучами.
– Он меня удивил, – осторожно произнес король Рамиро. – Но не больше, чем я удивился, обнаружив вас в моем лагере. Да, сэр Родриго излагает простые истины, и я способен их расслышать, как и любой другой, надеюсь. Что касается меня, то я тоже предпочитаю изящные дворец или часовню тем, которые просто защищают от дождя и ветра. Я сознаю, чем был Аль-Рассан. Я читал ваши стихи и стихи других здешних поэтов. Среди нас есть те, кто, возможно, надеется на костры из плоти во время нашего движения на юг. Я бы предпочел не оправдать их ожиданий.
– А ваш брат? А ваш дядя?
Губы короля Рамиро снова скривились в усмешке.
– Я бы предпочел, – пробормотал он, – не оправдать и их ожиданий тоже.
Аммар громко расхохотался. И снова Родриго не улыбнулся. Полностью владея собой, он ждал ответа, как поняла Джеана. И он этого хотел. Ей казалось, что это она тоже поняла. Его сын чуть не умер сегодня ночью. И еще мог умереть. Родриго Бельмонте не хотел пережить еще одну потерю.
Смех Аммара замер. Неожиданно он взглянул на нее. Она смотрела ему прямо в глаза, но при лунном свете трудно было определить их выражение. Он снова повернулся к Родриго.
– Я не могу, – решительным тоном произнес он. Мысленным взором Джеана видела, что кони исчезли, скрылись из виду.
– Это будут мувардийцы, – быстро проговорил Родриго. – Ты это знаешь, Аммар! Рагоза не сможет устоять даже против Халоньи, потому что половина ее войск состоит из наемников-джадитов. Когда верховный клирик появится у ее стен и заговорит о священной войне…
– Я это знаю!
– А Фезана не выдержит нашей осады. Это ты тоже знаешь! Она падет еще до конца лета.
– Я знаю этот город, – тихим голосом вставил король Рамиро. – Я там жил в молодости, в ссылке. И сделал кое-какие наблюдения. Если оборонительные укрепления не сильно изменились, я считаю, что смогу взять Фезану, даже с ее новым гарнизоном.
– Это возможно.
Родриго продолжал с отчаянием в голосе:
– А затем Язир и Галиб переправятся через пролив, чтобы встретить нас. Аль-Рассан будет принадлежать или им, или нам, Аммар. Клянусь твоим и моим богом, ты должен это понимать! Картада, Рагоза, твои воспоминания о Силвенесе… их уже невозможно спасти. Даже ты не сможешь сплясать этот танец среди костров. И, несомненно, несомненно, Аммар, ты понимаешь…
– Я должен попытаться.
– Что?
– Родриго, я должен попытаться. Сплясать этот танец.
Родриго замолчал, тяжело дыша, словно конь, которого остановили слишком резко.
– Ваша вера так много значит для вас? – Голос короля Рамиро звучал задумчиво. – Я слышал другие рассказы. Она значит так много, что вы готовы служить воинам пустыни, зная об их обычаях и о том, что они принесут вашей земле?
– Моя вера? Я бы выразился иначе, государь. Я бы сказал – моя история. Не только Аль-Рассан, но и Аммуз, Сорийя… Ашар в пустыне нашей родины под звездами. Наши мудрецы, наши певцы, халифы восточного мира. – Аммар пожал плечами. – Мувардийцы? Они – часть всего этого. У каждого народа есть свои фанатики. Они приходят, меняются, снова приходят в новом обличье. Простите меня за эти слова, но если королем Вальедо может быть столь рассудительный человек, как вы, – потомок королевы Васки, да славится ее имя! – мне ли отрицать возможность того, что подобная благодать снизойдет на одного из сыновей песков? Возможно, это произойдет среди соблазнительных фонтанов и струящихся рек Аль-Рассана?..
– Ты предпочитаешь их. – Джеана услышала горечь в голосе Родриго.
Аммар взглянул на него.
– В качестве соратников? Друзей? Разве я безумен? Родриго, я похож на безумного? – Он покачал головой. – Но мувардийцы, какие они? Точно такие же, какой была королева Васка, каким до сих пор остается большинство людей у тебя на севере. Набожные, убежденные, не умеющие прощать. Страшащиеся всего, что выходит за рамки их понимания мира. Племена пустыни не знают цивилизации? Согласен. Но признаюсь, что нахожу мало ценного и в городах Эспераньи. Пустыня – суровое место, даже более суровое, чем ваши северные земли зимой. Видит Ашар, у меня нет духовного родства с мувардийцами. Но еще меньше у меня общего с теми, кто совершает паломничество на остров Васки, проделав весь путь на коленях. Предпочитаю ли я общество племен пустыни? Опять-таки, если выразиться несколько иначе и потом оставить эту тему, Родриго, то мои последние слова, пока мы не поссорились, будут такими: наверное, если Аль-Рассану суждено погибнуть, то я бы предпочел пасти верблюдов в Маджрити, чем стать пастухом в Эсперанье.