– Нет! Это не может быть последним словом, Аммар! – Родриго отчаянно замотал головой. – Как я могу позволить тебе уехать к ним? Ты знаешь, что они с тобой сделают?
Аммар снова улыбнулся, на этот раз смущенно.
– Что они сделают? Отберут у меня бумагу и чернила? Для начала Альмалик Второй почти наверняка назначит меня каидом армий Картады. Полагаю, Галиб ибн Кариф и я однажды разойдемся во мнениях по вопросу о том, кто командует нашими объединенными силами, и я вежливо уступлю ему. Я знаю из надежных источников, что он носит на шее ремешок, сплетенный из крайней плоти тех, кто ему не уступил. – Улыбка Аммара погасла. – Что будет после, я не знаю. Может дойти и до выпаса верблюдов. Оставь это, Родриго, пожалуйста. – Он помолчал. – Однако встает вопрос о Джеане.
– Нет никакого вопроса.
Она ожидала этого и была готова. Четверо мужчин повернулись к ней.
– Аммар, если я могу быть уверена, что мои родители в безопасности с Родриго и королем, тогда, боюсь, ты вынужден будешь позволить мне поехать с тобой – или я убью тебя еще до того, как ты покинешь этот лагерь.
Она увидела, как Родриго Бельмонте улыбнулся в первый раз за эту ночь, и знакомое выражение смягчило его лицо.
– Вот как. Значит, ты познакомилась с моей женой?
Джеана повернулась к нему.
– Да. Госпожа Миранда оказалась именно такой красивой и любезной, какой ее описывали другие. Она позволила бы тебе оставить ее при подобных обстоятельствах, сэр Родриго?
– Это не то же… – быстро начал Аммар.
– Это то же самое. Почти никакой разницы, – резко перебила Джеана. Она боялась, что усталость снова заставит ее расплакаться, а ей этого совсем не хотелось.
– Послушайте, – произнес король Вальедо. – Я сожалею, что вынужден вмешаться в разговор о делах сердечных, но мне нужно знать, почему мне следует позволить человеку, который сам провозгласил себя будущим каидом моих врагов, уехать.
У Джеаны пересохло в горле. Сердце ее глухо забилось. Об этом она не подумала.
– Вы должны позволить ему уехать, – тихо ответил Родриго.
Король метнул в него острый взгляд, и Джеана заметила, что он старается сдержаться. То, что он только что сказал, привело ее в ужас. По правде говоря, учитывая начавшуюся войну, она не видела причин, по которым королю стоило бы отпустить их. У Аммара был шанс, он получил потрясающее предложение, а сейчас…
– Должен? – спросил Рамиро Вальедский. – Мне никогда не нравилось это слово, сэр Родриго.
– Государь, простите, – хладнокровно ответил Родриго, – но у меня – у нас – сто пятьдесят человек в армии Рагозы. Они там в ловушке. Когда придет весть о том, что вы вступили в Аль-Рассан и что я с вами, и что король Халоньи тоже отправился на юг, то, полагаю, эмиру Рагозы Бадиру посоветуют уничтожить моих людей прежде, чем их используют против него.
Лицо Аммара стало мрачным.
– Ты считаешь, что Мазур даст такой совет?
– Бен Аврен или кто-нибудь другой. Помнишь прошлую осень? Бадир дал тебе названную тобой цену, равную моему жалованью и жалованью всех воинов моего отряда. По этой мерке он совершит менее значительный поступок, уничтожив их, чем мы, если бы убили тебя.
– Ты играешь словами. Это не настоящая мерка, Родриго.
– А какая настоящая? Во время войны? Им грозит смертельная опасность. Я должен попытаться их спасти. Ты – лучший для меня способ сделать это, и в данный момент единственный. Цена твоей свободы такова: ты сделаешь так, чтобы моим людям разрешили покинуть ту армию и прибыть сюда, и поклянешься в том своей честью.
– А если я не смогу?
На этот раз ответил король. Его гнев уже испарился.
– Вы согласитесь вернуться и подчиниться моему решению, и дадите в том клятву. Настоящая мерка или нет, если эмир Бадир дал такую цену за ваши услуги, я тоже готов ее заплатить.
– Согласен, – тихо ответил Аммар.
– Ты можешь освободить их и все равно вернуться, – быстро прибавил Родриго. «Он не из тех, кто легко сдается, если вообще сдается, – поняла Джеана. – И он готов поступиться гордостью». В его голосе звучала мольба.
Она увидела, что Аммар тоже ее услышал. Он должен был ее услышать. Снова эти двое посмотрели друг на друга, но к этому моменту кони давно уже ускакали далеко в слишком просторную, слишком темную ночь. Все было кончено.
Аммар тихо сказал:
– Мы отказались сражаться друг с другом в тот день, в Рагозе.
– Я помню.
– Они предлагали это ради развлечения. Теперь мир стал другим, – произнес ибн Хайран с невольным смущением. – Мне… очень жаль говорить это. Больше, чем я могу выразить. Родриго, я бы хотел…
Он на мгновение задумался, потом развел руками и замолчал.
– У тебя есть выбор, – сказал Родриго. – Сегодня ты делаешь выбор. Ты получил от нас предложение.
Аммар покачал головой, и когда заговорил, в его голосе тоже звучали нотки отчаяния.
– Это не совсем выбор, – сказал он. – Здесь нет выбора. Я не могу отвернуться от этой земли, теперь, когда она в таком горестном положении. Ты понимаешь? Родриго, ты один из всех людей должен это понять. – Они услышали его короткий, хорошо знакомый, издевательский смешок. – Я – тот человек, который убил последнего халифа Аль-Рассана.
И, услышав эти слова, Родриго Бельмонте склонил голову, словно смирившись с падающим на его шею мечом. Джеана видела, как Аммар поднял руку, словно хотел прикоснуться к нему, но потом опустил ее.
Она заметила, что рядом с ней плачет Альвар де Пеллино. Позже она вспомнит эти слезы и будет любить его за них.
Ее родители спали, как и двое спасенных детей, в палатках, выделенных им королевой. Джеана заглянула к ним, а потом пошла, как обещала, сменить Бернара д’Иньиго у постели их пациента. Ей следовало за это время поспать, но в эту ночь, очевидно, спать не придется. Ей, во всяком случае.
Она к этому привыкла. Лекарям часто приходится нести ночное дежурство рядом с теми, кому они могут помочь в борьбе с наступлением последней тьмы. Но эта ночь не походила ни на одну из прожитых ею до сих пор. Она означала, в подлинном смысле, завершение всего, что Джеана знала прежде.
Бернар д’Иньиго устало улыбнулся ей, когда она подошла. Он прижал палец к губам. Джеана увидела, что Фернан уснул на земле рядом с братом. И его мать тоже, лежа головой на подушке и накрывшись маленьким одеялом.
– Отдохните, – шепнула Джеана лекарю-джадиту. – Я подежурю остаток ночи. – Д’Иньиго кивнул и встал. Он слегка пошатывался на ходу. Они все смертельно устали.
Джеана посмотрела на Диего. Он лежал на спине, головой на сложенных одеялах. В ней снова проснулся лекарь. Она опустилась на колени, взяла мальчика за запястье и тут же почувствовала прилив надежды. Его пульс бился сильнее и не так часто.
Она подняла взгляд и махнула рукой. Стоящий неподалеку с факелом солдат подошел ближе.
– Посвети мне, – шепнула Джеана.
Она приподняла закрытые веки мальчика и посмотрела, как зрачки реагируют на свет: одинаково, и оба находятся в центре глаз. Тоже хорошо. Он был очень бледен, но этого следовало ожидать. Жара нет. Повязка держится прочно.
Его состояние было на удивление хорошим. Несмотря на все, что произошло. Джеану снова охватила дрожь от гордости и изумления. Этот мальчик, по всем законам, по всей науке, должен был умереть.
И он бы умер, если бы его лечила Джеана. Если бы его лечил Бернар д’Иньиго или любой другой лекарь, которого она могла вспомнить. Он жив, его сердце бьется уверенно, дыхание ровное, потому что Исхак бен Йонаннон все еще, после пяти лет во тьме, самый смелый и самый одаренный хирург на свете. Кто стал бы это отрицать после нынешней ночи? Кто посмел бы?
Джеана покачала головой. Ложная гордость. Неужели подобные вещи так много значат даже сейчас? И да и нет. Во время войны, перед лицом стольких грядущих смертей, Исхак вернул потерянную жизнь. Ни один лекарь – и тем более его дочь – не устоял бы перед ощущением маленькой, драгоценной победы над тьмой.
Она кивнула, и солдат с факелом отошел. Джеана устроилась рядом с мальчиком, который еще не очнулся. Она велела Аммару непременно отдохнуть до утра; возможно, она и сама сможет позволить себе подремать, в конце концов.
– Он в порядке?
Это голос его матери. Жены Родриго. Джеана, глядя на нее в темноте, вспомнила все те надуманные кровожадные истории, которые он о ней рассказывал. А теперь перед ней была маленькая, очень красивая женщина, которая лежала на холодной земле рядом со своим сыном, и в ее голосе звучал страх.
– Он хорошо справляется. Утром, возможно, очнется. Сейчас ему необходим сон.
Ее глаза снова привыкли к темноте. Она чуть яснее видела эту женщину по другую сторону от Диего.
– Д’Иньиго мне сказал, что… никто никогда еще не делал такой операции.
– Это правда.
– Ваш отец… его ослепили за то, что он спас кому-то жизнь?
– Матери и новорожденному. Во время родов. Для этого ему пришлось прикоснуться к ашаритке.
Миранда Бельмонте покачала головой.
– Почему мы так поступаем друг с другом?
– На это я не знаю ответа, госпожа.
Последовало молчание.
– Родриго много раз упоминал о вас, – тихо сказала Миранда. – В своих письмах. Он отзывался о вас только с похвалой. О своем лекаре-киндате. – Джеане показалось, что на ее лице промелькнула тень улыбки. – Я ревновала.
Джеана покачала головой.
– Человек, которого любят так, как вас, не должен испытывать ревности.
– Собственно говоря, я это знаю, – ответила Миранда Бельмонте. – Это великий дар моей жизни. Если Диего выживет, благодаря вашему отцу, у меня будет два таких дара. Это слишком много. Я этого недостойна. Это меня пугает.
Последовало долгое молчание. Через несколько минут Джеана поняла, что женщина снова уснула.
Она сидела рядом со спящим мальчиком, опираясь спиной на тяжелый мешок сушеных фруктов, который чья-то добрая душа поставила рядом. Она размышляла о смерти и рождении, о зрении и слепоте, о лунах, солнце и звездах. О войне между Ашаром и Джадом, о дожде, падающем на киндатов во время их скитаний по миру. Она думала о любви и о том, что когда-нибудь родит собственного ребенка.