— Ах да! — сказала Джеана, сознавая, что в ее голосе звучит горечь. — Кодекс воинов. Не хотите вернуться назад и взглянуть на ту мать с младенцем?
— Я видел подобные вещи, доктор. Поверьте мне. — Она ему верила. Вероятно, он и сам проделывал нечто подобное.
— Я случайно знаком с вашим отцом, — сказал Родриго Бельмонте после еще одной паузы. Джеана оцепенела. — Исхак из киндатов. Я очень сожалел, узнав о его судьбе.
— Откуда… откуда вы знаете, кто мой отец? Откуда вы знаете, кто я такая? — заикаясь, спросила она.
Он рассмеялся. И ответил, к ее изумлению, теперь уже на языке киндатов, довольно бегло:
— Догадаться было не так уж сложно. Сколько в Фезане синеглазых женщин-лекарей из киндатов? К тому же у вас отцовские глаза.
— У моего отца нет глаз, — с горечью возразила Джеана. — Вам это известно, если вы слышали о его беде. Откуда вы знаете наш язык?
— Солдаты обычно понемногу говорят на многих языках.
— Не так хорошо, и не на языке киндатов. Откуда вы его знаете?
— Когда-то я влюбился, очень давно. Собственно говоря, это лучший способ выучить язык.
Джеану снова охватил гнев.
— А когда вы выучили язык ашаритов? — спросила она. Он снова легко перешел на этот язык.
— Я некоторое время жил в Аль-Рассане. Когда отец отправил принца Раймундо в ссылку за множество прегрешений, в основном воображаемых, он провел год в Силвенесе и Фезане, а я отправился на юг вместе с ним.
— Вы жили в Фезане?
— Какое-то время. Почему вас это так удивляет?
Она промолчала. В самом деле, это не было так уж необычно. Многие десятилетия, если не столетия, семейная вражда правителей-джадитов Эспераньи с их родственниками часто вынуждала знатных людей и их свиту искать убежища и наслаждений в Аль-Рассане. А во времена Халифата немало знатных ашаритов также считали разумным уехать подальше от длинной руки Силвенеса и пожить среди всадников севера.
— Не знаю, — наконец-то ответила она на его вопрос. — Наверное, потому, что должна была вас запомнить.
— Семнадцать лет назад? Вы тогда были совсем ребенком. Мне кажется, я вас один раз видел, если только у вас нет сестры, на базаре, в палатке вашего отца. У вас нет причин меня помнить. Мне было примерно столько же лет, сколько теперь юному Альвару. И опыта у меня было примерно столько же.
Упоминание о юном воине кое о чем ей напомнило.
— Альвар? Тот, кто взял к себе в седло Веласа? Когда вы собираетесь объяснить ему шутку со стременами, которую вы с ним сыграли?
Последовало короткое молчание, пока до него дошло. Потом Родриго громко рассмеялся.
— Вы заметили? Какая умная! Но откуда вам известно, что это шутка?
— Догадаться было не так уж сложно, — ответила она, намеренно повторяя его фразу. — Он скачет, задрав колени почти до талии. Так же разыгрывают рекрутов-новичков в Батиаре. Хотите искалечить парня?
— Конечно, нет. Но он немного более самоуверен, чем вы думаете. Не мешает его чуточку приструнить. Я намеревался позволить ему опустить ноги, перед тем как мы завтра войдем в город. Если хотите, можете сегодня стать его спасительницей. Он и так уже очарован вами, вы заметили?
Она не заметила. Джеана никогда не придавала слишком большого значения подобным вещам.
Родриго Бельмонте резко сменил тему разговора:
— Вы упомянули о Батиаре? Вы там учились? У сэра Реццони в Соренике?
Она снова была сбита с толку.
— А потом полгода в университете в Падрино. Вы знаете там всех врачей?
— Большинство хороших врачей знаю, — сухо ответил он. — Это часть моей профессии. Подумайте, доктор. У нас на севере очень не хватает обученных лекарей. Мы умеем убивать, но мало знаем о лечении. В начале вечера я задал вам серьезный вопрос, а вовсе не праздный.
— Как только я приехала? Вы не могли знать, хороший я лекарь или нет.
— Дочь Исхака из Фезаны? Неужели я не столь образован, чтобы позволить себе высказать предположение?
— Уверена, что прославленный Капитан Вальедо может позволить себе все, что угодно, — колко ответила Джеана. Она чувствовала себя в невыгодном положении: этот человек слишком много знал. Он был чересчур умен; воины-джадиты должны быть совсем не такими.
— Не все, что угодно, — ответил он преувеличенно грустным тоном. — Моя дорогая жена — вы не знакомы с моей дорогой женой?
— Конечно, нет, — огрызнулась Джеана. «Он играет со мной».
— Моя дорогая жена наложила строгие ограничения на мое поведение вдали от дома. — Его тон делал значение этих слов слишком ясным, хотя подобное предположение — насколько она знала северян — было весьма маловероятным.
— Как это тяжело для солдата. Наверное, она очень грозная женщина.
— Так и есть, — с чувством подтвердил Родриго Бельмонте.
Но что-то, — какой-то нюанс, новый оттенок значения — возник в ночи, пусть даже окрашенный шуткой. Джеана внезапно осознала, что они сейчас одни в темноте, его люди и Велас остались далеко позади, а до лагеря еще далеко. Она сидит вплотную к нему, ее бедра прижаты к его бедрам, а ее руки крепко обнимают его за талию. Она с трудом подавила желание отпустить его и сменить позу.
— Извините, — после короткого молчания сказал он. — Сегодня ночью шутить не стоило, и теперь я вас смутил.
Джеана ничего не ответила. Кажется, независимо от того, говорит она или молчит, этот человек читает ее мысли, будто ярко освещенный свиток.
Ей пришла в голову одна мысль.
— Скажите, — твердо произнесла она, игнорируя его замечание, — если вы некоторое время жили здесь, почему вам тогда в лагере понадобилось спрашивать, что горит? Орвилья находится на одном и том же месте уже пятьдесят лет, даже больше.
Она не могла видеть его лица, конечно, но почему-то знала, что он улыбается.
— Хорошо, — в конце концов ответил он. — Очень хорошо, доктор. Я теперь буду еще больше огорчен, если вы откажетесь от моего предложения.
— Я уже отказалась, помните? — Она не позволит увести себя в сторону. — Почему вам понадобилось спрашивать, что горит?
— Мне не нужно было спрашивать. Но я захотел спросить. Чтобы посмотреть, кто ответит. Задав вопрос, можно узнать не только ответ, но и многое другое.
Она задумалась над его словами.
— И что же вы узнали?
— Что вы соображаете быстрее, чем ваш друг-купец.
— Не надо недооценивать ибн Мусу, — быстро возразила Джеана. — Он меня сегодня несколько раз удивил, а я знаю его уже очень давно.
— Что же мне с ним делать? — спросил Родриго Бельмонте.
Вопрос задан всерьез, поняла Джеана. Она некоторое время ехала молча, размышляя. Теперь обе луны поднялись высоко и отстояли друг от друга примерно на тридцать градусов. Угол путешествия, по карте ее рождения. Впереди она уже видела огонь костра в лагере, где ждал Хусари вместе с двумя солдатами, оставленными в дозоре.
— Вы поняли, что его должны были убить сегодня днем вместе с остальными в замке?
— Об этом я догадался. Почему он уцелел?
— Я его не пустила. У него выходил камень из почки.
Родриго рассмеялся.
— Готов побиться об заклад, что ваш подопечный впервые благодарен за это камню. — И уже другим тоном прибавил: — Прекрасно. Значит, он приговорен Альмаликом к смерти. Что же я должен делать?
— Возьмите его с собой на север, — произнесла она наконец, пытаясь обдумать этот вариант. — Мне кажется, ему этого хочется. Если король Рамиро когда-нибудь собирается захватить Фезану…
— Погодите! Остановитесь, женщина! Что вы такое говорите?
— Очевидные вещи, по-моему, — нетерпеливо ответила она. — В один прекрасный день ваш король задумается, почему он всего лишь собирает дань, а не правит этим городом.
Родриго Бельмонте снова смеялся и тряс головой.
— Знаете, не все очевидные мысли нужно произносить вслух.
— Вы мне задали вопрос, — любезно возразила она. — Я приняла его всерьез. Если у Рамиро появятся подобные мысли — какими бы смутными и мимолетными они ни были, — то ему будет полезно иметь рядом с собой единственного человека, уцелевшего после сегодняшней резни.
— Особенно если король позаботится о том, чтобы все знали, что этот человек приехал к нему сразу же после подобной резни и попросил его вмешаться. — Голос Родриго звучал задумчиво, он не стал отвечать на ее сарказм.
Внезапно Джеана почувствовала, что устала от разговора. Этот день начался на рассвете, на базаре, самым обычным образом. А теперь она здесь, в темноте, после резни в городе и нападения на Орвилью, обсуждает политику полуострова с Родриго Бельмонте, Бичом Аль-Рассана. Это уже небольшой перебор. Утром она собиралась отправиться своей дорогой, а утро уже близко.
— Полагаю, вы правы. Я лекарь, а не дипломат, знаете ли, — уклончиво пробормотала она. Как хорошо сейчас было бы уснуть.
— Иногда между ними очень мало разницы, — ответил он. Его слова вызвали у нее раздражение, достаточно сильное, чтобы она снова забыла о сне, в основном потому, что сэр Реццони не раз говорил ей в точности то же самое.
— Куда вы поедете? — небрежно спросил он.
— В Рагозу, — ответила она, не успев вспомнить, что планировала никому об этом не говорить.
— Почему? — настаивал он.
Кажется, он считает, будто имеет право получить ответ. Наверное, это из-за укоренившейся привычки командовать людьми, решила Джеана.
— Потому что мне говорили, что тамошние придворные и воины удивительно искусны в любовных делах, — тихо ответила она, подпустив хрипотцы в голос. Для верности она разжала руки, спустила их с его талии на бедра и на мгновение оставила их там, а потом снова обхватила его за талию.
Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Но она сидела очень близко, и как он ни старался скрыть свою реакцию, она почувствовала, что у него быстрее забилось сердце. И в то же мгновение подумала о том, что она играет в самую безрассудную игру и дразнит очень опасного мужчину.
— Удручающе знакомый прием, — жалобно произнес Родриго Бельмонте. — Женщина ставит меня на место. Вы уверены, что никогда не встречались с моей женой?