Львы Аль-Рассана. Тигана — страница 2 из 15

Глава 5

— Начались неприятности, — сообщил Диего. Он пробегал мимо конюшни и заглянул в открытый загон. Шел тихий дождь.

— В чем дело? — спросила его мать, быстро оглянулась через плечо и встала.

— Не знаю. Много людей.

— Где Фернан?

— Отправился им навстречу, взял с собой еще несколько человек. Я ему уже сказал. — Сообщив то, что необходимо, Диего повернулся, чтобы уйти.

— Постой! — крикнула ему вслед мать. — Где твой отец?

Лицо Диего помрачнело.

— Откуда мне знать? Наверное, направляется в Эстерен, если еще не там. Должно быть, они уже получили дань.

Его мать почувствовала себя глупо и поэтому впала в раздражение.

— Не надо говорить со мной таким тоном, Диего. Ты ведь иногда действительно знаешь.

— Когда знаю, я тебе говорю, — ответил он. — Мне надо бежать, мама. Я нужен Фернану. Он велел запереть ворота и вывести всех на стены.

Улыбнувшись быстрой, убийственной улыбкой, от которой мать стала почти беспомощной — улыбкой отца, — Диего убежал.

«Теперь мне отдают приказы собственные сыновья», — подумала Миранда Бельмонте д'Альведа. Еще одна перемена в жизни, еще одна примета течения времени. Как странно, она не чувствовала себя такой уж старой. Миранда оглянулась на испуганного конюха, который помогал ей управляться с кобылой.

— Заканчивай здесь. Ты слышал, что он сказал. Передай Дарио, чтобы вывел всех на стену. И женщин тоже. Возьмите все оружие, какое сможете найти. Разожгите огонь на кухне, если нас будут атаковать, нам понадобится кипящая вода. — Старый конюх тревожно закивал и ушел, торопясь изо всех сил, насколько позволяла больная нога.

Миранда провела тыльной стороной испачканной ладони по лбу, оставив на нем полоску грязи. Она снова повернулась к рожающей кобыле в стойле и что-то ей зашептала. Рождение жеребенка на ранчо Вальедо было событием, которое нельзя отменить. Это был краеугольный камень их состояния и их жизни, и даже всего их общества. Их недаром называли Всадниками Джада. Через мгновение женщина, которая слыла первой красавицей Вальедо, снова стояла на коленях на соломе, положив ладони на живот кобылы, и помогала появиться на свет очередному жеребцу породы Бельмонте.

Однако она была рассеянна и встревожена. И неудивительно. Диего редко ошибался в своих прогнозах, и почти никогда не ошибался, если его предсказания касались грозящей дому беды. С течением лет они в этом убедились.

Когда он был еще маленьким ребенком и начались эти предвидения, даже ему самому было сложно отличить их от ночных кошмаров или детских страхов.

Однажды он проснулся с криком среди ночи, он кричал, что его отцу грозит ужасная опасность, что его подстерегает засада. Родриго в тот год сражался в Руэнде, на этой злосчастной войне между братьями, и никто на ранчо той долгой ночью так и не уснул. Они смотрели на дрожащего мальчика с невидящими глазами и ждали, какие еще видения его посетят. Перед самым рассветом лицо Диего прояснилось.

— Я ошибся, — сказал он, глядя на мать. — Они еще не дерутся. С ним все в порядке. Наверное, это был сон. Извини. — И тут же крепко уснул.

Такие случаи больше не повторялись. Когда Диего сообщал об увиденном, они принимали его слова за абсолютную истину. Годы жизни вместе с мальчиком, к которому прикоснулся бог, прогонят любой скептицизм. Они не имели понятия, как появлялись его видения, и никогда не говорили о них вне семьи или за пределами ранчо. Ни родители, ни брат не испытывали ничего похожего. Что это было? Дар или бремя? Миранда по сей день так и не решила.

О таких людях ходили легенды. Иберо, семейный священник, отправлявший службы в новой часовне, которую построил Родриго еще до того, как переделал и расширил дом на ранчо, слышал о них. «Идущие сквозь время» — так он называл обладающих подобным даром. Он говорил, что Диего благословил Джад, но родители мальчика знали, что в другое время и в других местах таких ясновидцев сжигали или распинали живыми на крестах как колдунов.

Миранда пыталась сосредоточиться на кобыле, но некоторое время ее слова утешения состояли из красочных, многократно повторяемых проклятий в адрес отсутствующего мужа. Она понятия не имела, что он натворил на этот раз, чем навлек беду на ранчо, и это в то время, когда его отряд стоит в Эстерене, а лучшие солдаты отправились с ним на юг, в Аль-Рассан.

«Мальчики способны справиться с неприятностями», — весело писал он в последнем письме, после пересказа своего прощального разговора с графом де Рада. Ни слова о том, чтобы послать ей солдат в качестве подкрепления. Конечно! Миранда, которую в первые годы после свадьбы учил Иберо, гордилась тем, что умеет читать без посторонней помощи. Еще она умела ругаться как солдат. И ругалась, читая письмо, к смущению гонца. Она ругалась и сейчас, но более сдержанно, чтобы не потревожить кобылу.

Ее мальчики все еще были мальчиками, а их жизнерадостный, беззаботный отец и его люди находились далеко.

По милости Джада вскоре родился здоровый жеребенок. Миранда подождала, чтобы посмотреть, примет ли его кобыла, а затем вышла из стойла, схватила старое копье, прислоненное в углу конюшни, и поспешно шагнула под дождь, чтобы присоединиться к женщинам и полудюжине работников ранчо на стенах, за деревянной баррикадой.

Как выяснилось, там были только женщины, священник Иберо и старый хромой конюх Ребеньо. Фернан уже увел с собой работников ранчо за ограду. Чтобы устроить засаду, как неуверенно объяснила одна из служанок. Миранда, поскольку поблизости не было драгоценных лошадей, позволила себе разразиться потоком совершенно разнузданной ругани. Потом снова вытерла лоб и поднялась по мокрым ступенькам к верхней дорожке вдоль западной стены, чтобы наблюдать и ждать. Кто-то дал ей шляпу, чтобы дождь не заливал глаза.

Через некоторое время она решила, что копье сейчас не самое подходящее оружие, и сменила его на лук и полный колчан стрел, который достали из одного из шести укрытии для сторожей, расположенных вдоль стены. В этих укрытиях никого не было. Все солдаты находились в Эстерене или с Родриго.

«Мальчики справятся с неприятностями», — написал он. Весело.

Она представила себе, как именно в этот момент возвращается ее муж, выезжает из-за деревьев на широкое, покрытое травой пространство перед стенами. Представила себе, как выстрелит в него, когда он подъедет ближе.

* * *

Местность вокруг ранчо Бельмонте была ровной и открытой во всех направлениях, кроме западного и юго-западного, где отец Родриго, а до него дед оставили нетронутой рощу из дубов и кедра. Родриго тоже не тронул деревья, правда, по другой причине.

Этот лес и озеро в середине него считались священными, но юный Фернан Бельмонте много лет назад узнал от отца, когда впервые научился скакать на настоящем коне, что этот лес годится также для целей обороны.

— Подумай, — помнил он слова отца. — Если бы ты захотел напасть на наше ранчо незамеченным, с какой стороны ты бы к нему приближался?

Фернан оглядел открытые со всех сторон луга.

— Чтобы подобраться близко, надо пройти через лес, — ответил он. Это был очевидный ответ.

— Значит, мы можем быть почти уверены, что любое нападение произойдет отсюда, потому что в противном случае, если наши дозорные не спят, мы сможем вовремя заметить приближение любого человека, не так ли?

— Или если Диего что-нибудь увидит, — прибавил Фернан, — даже если они придут через лес.

— Это правда, — коротко подтвердил отец, хотя и без особой радости.

В те давние дни его отец и мать все еще старались примириться с тем, что умеет видеть и делать Диего. У Фернана таких проблем не существовало, но он, конечно, знал Диего лучше всех.

Прошло несколько лет, и вот они лежат под теплым утренним дождем, он, двое друзей и шесть работников ранчо, в канавах по обеим сторонам от естественного выхода из леса. Эти канавы, конечно, не были естественными. Солдаты Родриго выкопали их на поросшей травой равнине, чтобы создать место, где можно лежать и незаметно наблюдать за всеми, кто появится из рощи.

Фернан разместил четверых других парней с луками на полпути между строениями ранчо и южными пастбищами, где этим утром находились кобылы с жеребятами. С ними было двое гонцов, чтобы прислать сообщение, если кто-то появится с юга. Последний всадник в одиночестве расположился к востоку от ранчо, на всякий случай.

Диего, только что прискакавший во весь опор, задыхаясь, сообщил, что передал распоряжения матери, которая будет находиться на стене вместе с другими женщинами. Она знает, что делать. Они готовы, насколько это в их силах. Фернан поднял воротник и спрятал лицо от дождя под широкими полями шляпы. И стал ждать.

Существовало две возможности. Если кто-то приближается к ранчо Бельмонте с дурными намерениями, их целью может быть хозяйство ранчо и люди за стенами, или, что более вероятно, они явились сюда за конями. «Или за тем и за другим», — поправил себя Фернан. Но это означало бы наличие большого числа людей, и в этом случае им действительно могут грозить неприятности. Но он так не думал. И не слишком волновался. Ему было тринадцать лет.

— Я их поймал, — тихо произнес его брат. — Они только что въехали под деревья. Я знаю, кто это.

— Де Рада? — хладнокровно спросил Фернан. — Младший?

Диего кивнул. Они оба прочли последнее письмо отца. Фернан выругался.

— Это значит, мы не можем его убить.

— Не понимаю, почему, — безразличным голосом заметил Диего.

— Кровожадный ребенок, — усмехнулся Фернан. Совершенно такая же улыбка на таком же лице появилась в ответ сквозь тихо падающий дождь. Фернан был на пятнадцать минут старше. Он любил напоминать Диего об этом. Только Диего было трудно дразнить. Его почти ничем нельзя было пронять.

— Человек двадцать, — сказал он. — Они сейчас на лесной тропе.

— Конечно, — ответил Фернан. — Для этого тропа и существует.

* * *

Гарсия де Рада где-то потерял шляпу, а во время перехода на север один его сапог лопнул у каблука. Он промок до костей, пока ехал сквозь рощу к западу от ранчо Бельмонте. Заросшая тропа вилась между деревьями; достаточно широкая, чтобы прошли кони.

Несмотря на неудобства, он был в восторге, его охватила пронзительная, неудержимая радость, которая затмила тяготы долгого пути. Его покойный, не оплаканный никем родственник Паразор был свиньей и шутом и слишком часто торопился высказать свое мнение по разным вопросам. Это мнение сплошь и рядом не совпадало с мнением Гарсии. Тем не менее, по дороге на север из Аль-Рассана, Гарсия испытывал благодарность к своему погибшему родичу. Смерть Паразора от руки вшивого крестьянского мальчишки-ашарита в деревне возле Фезаны стала тем событием, которое отдаст Миранду Бельмонте д'Альведа в руки Гарсии. И не только в его руки.

После того как Родриго Бельмонте безрассудно приказал крестьянскому мальчишке казнить одного из членов знатной семьи де Рада вопреки всем кодексам поведения благородных людей в трех джадитских королевствах Эспераньи, он подставил себя и свою семью. Такое оскорбление можно было смыть только кровью.

Король не сможет и не захочет ничего сделать, Гарсия был в этом уверен, если представители семьи де Рада осуществят справедливую месть за содеянное Родриго. Меру этого справедливого мщения было легко подсчитать: кони взамен их собственных, отобранных коней и одна женщина, взятая другим способом в отместку за казнь родственника де Рада, после того как тот пообещал выкуп. Это было совершенно справедливо. Собственно говоря, в истории Эспераньи случались гораздо худшие вещи.

Гарсия обдумал свои действия еще во время пешего перехода на север, спотыкаясь в темноте, после набега на Орвилью. Кровь сочилась из его рассеченной щеки, и он заставлял себя шагать, представляя себе обнаженное тело Миранды Бельмонте, извивающееся под ним. Ее детей заставят смотреть на поругание матери. Гарсия живо представлял себе подобные сцены.

Двадцать четыре его солдата уцелело после Орвильи, они вооружены дюжиной ножей и другим мелким оружием. В конце следующего дня они захватили в другой деревне шесть мулов и еще клячу с разбитой спиной у крестьянина, который имел неосторожность поселиться в отдалении от остальных. Гарсия взял себе лошадь, какой бы жалкой она ни была. Он оставил крестьянина-ашарита, его жену и дочь спутникам. Его мысли были уже далеко на севере и на востоке, за границей Вальедо, на землях между истоком реки Дюрик и подножием гор Халоньи.

Там простирались богатые, обширные луга, по которым столетиями носились стада диких коней Эспераньи, пока не пришли первые владельцы ранчо и не начали их укрощать, разводить и приучать к седлу. Среди таких владельцев ранчо самыми известными своей самоуверенностью, хотя и далеко не самыми богатыми, были Бельмонте. Гарсия точно знал, куда он направляется. Он также узнал от своего брата, что войска Капитана этим летом расквартированы в Эсперанье, далеко от ранчо.

Бельмонте мог не слишком опасаться, оставляя свой дом без охраны. Ашариты не совершали набегов на север вот уже двадцать пять лет, после последнего недолгого расцвета Халифата. Армия короля Бермудо из Халоньи была отброшена за горы вальедцами три года назад и до сих пор зализывала раны. И никаким разбойникам, какими бы отчаянными и безрассудными они ни были, не могло прийти в голову вызвать гнев прославленного Капитана Вальедо.

Ранчо абсолютно ничего не угрожало за его деревянным частоколом, пусть даже его охраняли мальчики, у которых еще не сломался голос, и горстка слуг, которых сочли слишком старыми или немощными для участия в боевом отряде. С другой стороны, Родриго Бельмонте не следовало приказывать убить родственника де Рада. Ему не следовало бить хлыстом брата министра. Такие вещи меняют положение дел.

Когда Гарсия и его люди наконец добрались до Лобара, первой из крепостей на землях тагры, он потребовал и получил коней и оружие, хотя их дали оскорбительно неохотно.

Вспотевший командир гарнизона выдвинул какой-то нелепый предлог, дескать, он сам остается без достаточного количества оружия и лошадей для выполнения своих обязанностей и для собственной безопасности, но Гарсия не стал его слушать. Министр Вальедо, беззаботно пообещал он, пришлет мечи и лучших коней, чем те жалкие животные, которых им дали. У него не было настроения спорить с солдатом из пограничной крепости.

— На это может уйти много времени, — упрямо пробормотал командир. — До Эстерена так далеко.

— Действительно, может, — холодно ответил Гарсия. — И что с того?

Командир прикусил губу и больше не возражал. Что он мог сказать? Он имел дело с де Рада, братом министра королевства.

Гарнизонный лекарь, уродливый мужлан с хриплым голосом и отвратительным нарывом на шее, осмотрел рану де Рады и тихо присвистнул.

— Хлыст? — спросил он. — Вам повезло, господин мой, или кто-то очень искусный хотел лишь оставить вам отметину. Рана чистая и далеко от глаза. Кто это сделал? — Гарсия лишь злобно посмотрел на него и ничего не ответил. Нет смысла отвечать некоторым людям.

Этот человек выдал ему мазь с гадким запахом, которая жгла, будто оса, но через несколько дней опухоль на лице Гарсии действительно спала. Именно тогда, когда Гарсия в первый раз посмотрел на себя в зеркало, он решил, что достойная месть требует смерти детей Бельмонте. После того как их заставят полюбоваться на его забавы с их матерью.

Сладкое предвкушение мести погнало его дальше, из крепости в тагре, после одного лишь дня отдыха. Он послал четырех человек на север, в Эстерен, чтобы доложить обо всем брату и подать официальную жалобу королю. Это было важно. Если он хочет получить официальную санкцию на то, что задумал сделать, то следует подать жалобу на Родриго. Гарсия собирался обставить все как надо.

Через два дня после того как четыре гонца отделились от основной группы, он вспомнил, что забыл распорядиться, чтобы они послали оружие и коней гарнизону в Лобаре. Он даже подумал, не отправить ли еще двух людей на север, но вспомнил дерзость командира крепости и решил не суетиться.

Еще успеет отдать такое распоряжение, когда он сам вернется в Эстерен. Этим избалованным солдатам будет полезно на время испытать нехватку оружия и коней. Возможно, у кого-нибудь из них тоже порвется сапог.

Прошло десять дней. В лесу на землях ранчо Бельмонте шел дождь. Чулок Гарсии промок насквозь из-за трещины в сапоге, так же, как его волосы и колючая щетина на подбородке. Он начал отращивать бороду после Орвильи. Ему придется носить ее всю оставшуюся жизнь, как он уже успел понять, если не хочет выглядеть заклейменным вором. Бельмонте намеренно сделал это, Гарсия был в этом уверен.

Насколько он помнил, Миранда Бельмонте очень красива; все женщины д'Альведа красивы. Родриго, этот пошлый наемник, женился гораздо удачнее, чем заслуживал. Гарсия собирался поступить с ним именно так, как он заслужил.

Предвкушение заставило быстрее забиться сердце Гарсии. Теперь уже скоро. Это ранчо охраняют мальчишки и конюхи. Родриго Бельмонте — всего лишь выскочка-солдат, которого поставили на должное место после восшествия на престол короля Рамиро. Он уже потерял должность министра, уступив ее брату Гарсии. Это только начало. Теперь он узнает цену вражды с де Рада. Он узнает, что бывает, когда оставляешь клеймо на лице Гарсии де Рада, словно это обычный разбойник. Гарсия потрогал щеку. Он продолжал наносить мазь, как ему было велено. Запах крайне неприятный, но опухоль спала; и рана была чистой.

Во всем лесу деревья росли очень близко друг к другу, но до странности ровная тропа легко петляла между ними и местами была настолько широкой, что три всадника могли ехать в ряд. Они миновали озерцо справа. День был серым, дождь мягко сыпал сквозь листья, капли создавали рябь на спокойной поверхности воды. Неизвестно почему говорили, что это священное место. Некоторые из его людей, проезжая мимо, сделали священный знак солнечного диска.

Когда первый конь упал и остался лежать на земле со сломанной ногой, страшно крича, это выглядело несчастным случаем. После еще двух подобных инцидентов, во время одного из которых всадник вывихнул плечо, они уже не были так в этом уверены.

Тропа поворачивала к северу, сквозь промокшие, капающие деревья, а потом, еще дальше, снова сворачивала на восток. Гарсии показалось, что в бледно-серой дали виднеется опушка леса.

Он почувствовал, что падает, не покидая седла.

Он успел метнуть изумленный взгляд вверх и увидеть крупы двух коней, которые секунду назад шагали по обеим сторонам от него. Потом его конь рухнул на дно ямы, скрытой в центре тропы, и Гарсия де Рада заметался, пытаясь увернуться от бьющих копыт изувеченного, перепуганного коня. Один из его людей, быстрее других соображавший, упал на землю, перегнулся через край ямы и протянул руку. Гарсия схватился за нее и вылез из ямы.

Они несколько мгновений смотрели вниз на бьющего копытами коня, потом лучник выпустил две стрелы, и копыта замерли.

— Это не естественная тропа, — сказал лучник через секунду.

— Какой ты умный, — ответил Гарсия. Он прошел мимо него, увязая сапогами в грязи.

Еще две лошади стали жертвами проволоки-ловушки, а один сброшенный ими всадник раскроил себе череп. Еще один жеребец провалился в яму до того, как солдаты достигли восточного конца леса. Тем не менее они туда добрались, а во время рейдов такого сорта следует ожидать некоторого количества жертв.

Перед ними лежал открытый луг. Посередине они видели деревянную стену, которая окружала постройки ранчо. Она была высокой, но недостаточно высокой, как заметил Гарсия. Хороший наездник, стоя на спине коня, мог перепрыгнуть через нее. То же мог сделать и пеший солдат, если его подсадит второй. Только соответствующий гарнизон мог бы оборонять ранчо от атаки умелых людей. Когда они остановились на опушке, дождь прекратился. Гарсия улыбнулся, наслаждаясь этим мгновением.

— Как насчет того, чтобы принять это за знамение божье? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

Он в упор посмотрел на всадника, стоящего рядом с ним. Через несколько секунд тот понял его взгляд и спешился. Гарсия вскочил на коня.

— Скачем прямо к ранчо, — приказал он. — Кто первым переберется через стену, получит право выбирать женщин. Потом доберемся до их коней. Они должны нам нечто большее, чем конское мясо.

А затем, подобно своим грозным героическим предкам, Гарсия де Рада выхватил взятый взаймы меч, высоко поднял его над головой, пришпорил коня из Лобара и пустил его в галоп. За его спиной раздался боевой клич, и его люди вырвались из леса в серый послеполуденный сумрак.

Шестеро умерли от первого залпа стрел, а четыре от второго. До самого Гарсии стрелы не долетели, но к тому времени, когда он проскакал полпути до стены ранчо, с ним осталось лишь пять всадников, а пятеро пеших отчаянно бежали по мокрому, открытому лугу.

Такое отрезвляющее развитие событий заставило его усомниться, стоит ли так опрометчиво мчаться галопом по направлению к стенам ранчо, далеко обогнав остальных. Гарсия придержал коня, а затем, увидев, как в грудь одного из бегущих людей вонзилась стрела, натянул поводья и остановился, слишком ошеломленный, чтобы вслух выразить ярость, бушующую в его душе.

Теперь справа от него появились шесть всадников. Они скакали быстро. Он снова оглянулся и увидел, как еще несколько человек поднялись, словно призраки, из двух углублений, которые он не заметил на плоской равнине. Эти люди, вооруженные луками и мечами, не спеша зашагали к нему. На стене ранчо он увидел около дюжины людей, также вооруженных.

Самое время вложить меч в ножны. Четверо оставшихся в живых всадников поспешно проделали то же самое. Уцелевшие пешие подбежали, спотыкаясь, один держался за раненое плечо.

Лучники из окопов окружили их, и тут подъехали шестеро всадников. Гарсия с отвращением понял, что почти все они всего лишь мальчишки. Это вызвало у него проблеск надежды.

— Слезай с коня, — приказал хорошо сложенный темноволосый мальчик.

— Только после того как ты мне ответишь, почему вы только что убили гостей без всякого повода, — постарался выиграть время Гарсия, в его голосе звучал суровый укор. — Что это за манеры?

Мальчик, к которому он обращался, замигал, словно от удивления. Потом коротко кивнул. Три лучника убили коня под Гарсией. Выдернув ноги из стремян, де Рада спрыгнул как раз вовремя, чтобы не быть придавленным падающим животным. Он упал на одно колено в мокрую траву.

— Мне не нравится, когда приходится убивать коней, — хладнокровно произнес мальчик. — Но я не припомню, когда в последний раз гости приезжали к нам без предупреждения, скача во весь опор с обнаженными мечами. — Он помолчал, потом скупо улыбнулся. Улыбка была странно знакомой. — Что это за манеры?

Гарсия де Рада ничего не мог придумать в ответ. Он оглянулся. Над ними одержали верх дети и конюхи, причем без всякого боя.

Мальчик, который явно был вожаком, взглянул на всадников Гарсии. С неподобающей поспешностью они бросили свое оружие и спрыгнули с коней.

— Пошли, — сказал второй мальчик.

Гарсия взглянул на него, потом быстро перевел взгляд на первого. Одно и то же лицо, как две капли воды. И теперь он понял, где видел эту улыбку раньше.

— Вы сыновья Бельмонте? — спросил он, пытаясь справиться с голосом.

— Я бы на твоем месте не задавал вопросов, — сказал второй мальчик. — Я бы потратил время на подготовку ответов. Моя мать захочет поговорить с тобой.

Конечно, это и был ответ на его вопрос, но Гарсия решил, что неразумно указывать им на это. Кто-то мечом показал путь вперед, и Гарсия зашагал к ранчо. Подойдя ближе, он понял, что люди на стене, держащие луки и копья, были женщинами. Одна из них, одетая в мужской камзол и штаны, с грязными пятнами на щеках и на лбу, прошла по стене и остановилась над ними, глядя вниз. У нее были длинные каштановые волосы под кожаной шляпой. Она держала натянутый лук со стрелой.

— Фернан, скажи мне, пожалуйста, кто этот жалкий тип. — Ее голос резко прозвучал в серой тишине.

— Да, мама. Я полагаю, что это сэр Гарсия де Рада. Брат министра. — Это произнес первый мальчик, вожак.

— Неужели? — холодно переспросила женщина. — Если он действительно человек знатный, я соглашусь с ним поговорить. — И она посмотрела прямо на Гарсию.

Это была та женщина, которую он все время представлял себе обнаженной, распростертой на земле под ним, с тех пор, как его отряд покинул Орвилью. Он стоял в мокрой траве, смотрел на нее снизу вверх, и вода просачивалась в его порванный сапог. Он с трудом глотнул. Она была действительно очень красива, даже в мужской одежде и заляпанная грязью. Но в данный момент это волновало его меньше всего.

— Сэр Гарсия, объясните свое поведение, — приказала она ему. — В нескольких словах и понятно.

Ее самомнение раздражало, язвило, как свежая рана. Гарсия де Рада, однако, всегда быстро соображал, и еще он не был трусом. Ситуация сложилась плохая, но не хуже, чем в Орвилье, и теперь он находится в Вальедо, среди цивилизованных людей.

— Я обижен на вашего мужа, — ровным голосом ответил он. — В Аль-Рассане он отнял коней, принадлежащих моим людям и мне. Мы приехали, чтобы поквитаться.

— Что вы делали в Аль-Рассане? — спросила она. Этого он не ожидал.

Он прочистил горло.

— Совершал налет. На неверных.

— Если вы встретили Родриго, значит, вы были возле Фезаны.

Откуда женщине знать подобные вещи?

— Где-то неподалеку, — согласился Гарсия. Он несколько забеспокоился.

— В таком случае, Родриго действовал в качестве королевского офицера, отвечающего за безопасность этой территории в обмен на уплату дани. На каком основании вы собирались украсть наших коней?

На мгновение Гарсия потерял дар речи.

— Далее, если вас взяли в плен и отпустили без коней, то вы должны были пообещать ему выкуп, назначенный герольдами при дворе. Не так ли?

Он бы с удовольствием отрицал это, но смог лишь кивнуть головой.

— Значит, вы нарушили данную вами клятву, явившись сюда, разве не так? — Голос женщины звучал ровно, взгляд был непримиримым.

Это становилось смешным. Гарсия потерял терпение.

— Твой муж приказал убить моего родственника уже после того, как мы сдались и пообещали уплатить выкуп!

— Вот как. Значит, дело не только в конях и оружии. — Женщина на стене мрачно усмехнулась. — Разве это не право короля — решать, превысил ли его офицер свои полномочия, сэр Гарсия? — Ее официальный тон при данных обстоятельствах звучал как насмешка. С ним никогда в жизни так не разговаривала ни одна женщина.

— Человек, который убил одного из де Рада, должен за это ответить, — проговорил он самым ледяным тоном, злобно глядя на нее снизу вверх.

— Понимаю, — невозмутимо произнесла женщина. — Значит, вы явились сюда, чтобы заставить его за это ответить. Каким образом?

Он заколебался.

— Кони, — наконец ответил он.

— Только кони? — И внезапно он понял, куда ведет этот допрос. — Тогда почему вы ехали к этим стенам, сэр Гарсия? Кони пасутся к югу от нас, их легко увидеть.

— Мне надоело отвечать на вопросы, — сказал Гарсия де Рада со всем достоинством, на которое был способен. — Я уже сдался, и мои люди тоже. Я согласен, чтобы королевские герольды в Эстерене определили справедливую сумму выкупа.

— Вы уже договорились об этом в Аль-Рассане с Родриго, и все же вы здесь, с обнаженными мечами и дурными намерениями. К сожалению, я не могу поверить вашему слову. И надоело вам или нет, вы ответите на мой вопрос. Зачем вы направлялись к этим стенам, молодой человек?

Это было намеренное оскорбление. Униженный, кипя от ярости, Гарсия де Рада посмотрел снизу вверх на женщину на стене и ответил:

— Твой муж должен узнать, что за некоторые поступки надо платить определенную цену.

Среди мальчиков и работников ранчо раздался ропот. Потом воцарилось молчание. Женщина лишь кивнула головой, словно именно это она и ожидала услышать.

— И эту плату получить должны были вы? — спокойно спросила она.

Гарсия ничего не ответил.

— Могу ли я высказать дальнейшее предположение? Эту цену должны были заплатить я и мои сыновья?

У стены воцарилась тишина. Над их головой облака начали рассеиваться, поднялся ветер.

— Его необходимо было проучить, — мрачно ответил Гарсия де Рада.

И тогда она пустила в него стрелу. Плавно подняла мужской лук, натянула и отпустила тетиву одним движением, очень грациозно. Стрела вонзилась ему в горло.

— Его необходимо было проучить, — задумчиво произнесла Миранда Бельмонте д'Альведа, глядя вниз со стены на убитого ею человека.

— Остальные могут уйти, — прибавила она через несколько мгновений. — Шагайте. Вам не причинят вреда. Можете доложить в Эстерене, что я казнила клятвопреступника и обыкновенного разбойника, который угрожал женщине Вальедо и ее детям. Я отвечу непосредственно перед королем, если он пожелает. Скажите это в Эстерене. Диего, Фернан, соберите их коней и оружие. Некоторые кони на вид вполне сносны.

— Я не думаю, что отец пожелал бы, чтобы ты убила этого человека, — неуверенно рискнул высказаться Фернан.

— Молчи. Когда мне понадобится мнение моих детей, я его спрошу, — ледяным тоном ответила мать. — А твой отец может считать, что ему повезло, если я не выпущу такую же стрелу в него, когда он рискнет вернуться. Теперь делайте то, что я вам сказала.

— Да, мама, — в один голос ответили оба ее сына.

Когда мальчики и работники ранчо поспешили выполнить ее указания, а уцелевшие спутники Гарсии де Рада, спотыкаясь, зашагали на запад, послеполуденное солнце прорвалось сквозь облака, и зеленая трава, мокрая от дождя, засверкала под его лучами.

Глава 6

Эстерен попал в катастрофическое положение из-за каменотесов, плотников, каменщиков и чернорабочих. Улицы стали почти непроходимыми, а для лошадей особенно. По дворцу и на площади перед ним разносилось эхо стука молотков, визга пил и резцов, громких проклятий и раздраженных окриков. Сложные, опасные на вид приспособления раскачивались над головой или перемещались взад и вперед. Говорили, что уже пять рабочих погибли этим летом. И даже не слишком наблюдательные люди заметили, что по крайней мере половина распорядителей работ — это ашариты, за большие деньги выписанные на север из Аль-Рассана для этого предприятия.

Король Рамиро расширял свою столицу и свой дворец.

Было время, и, собственно, не очень давно, когда временные короли Эспераньи — единой страны или раздробленной, как сейчас, — правили, что называется, с колес. Города были всего лишь поселками; дворцы можно было назвать дворцами только в насмешку. Кони, мулы и тяжелые телеги на лучше всего сохранившихся древних дорогах служили неотъемлемыми атрибутами монархии, так как королевский двор перемещался из города в город, из замка в замок круглый год. Во-первых, королям постоянно приходилось гасить вспышки мятежей или поспешно отражать хищнические набеги Аль-Рассана. Во-вторых, скудные ресурсы в нищих королевствах джадитов в славные годы Халифата Силвенеса не позволяли монархам прокормить себя и свою свиту в столицах, им приходилось возлагать бремя своего присутствия на разные города.

За двадцать лет многое изменилось. Было очевидно, что многое продолжает меняться здесь, в Вальедо, самом богатом и плодородном из трех королевств, выкроенных из Эспераньи Санчо Толстым для своих сыновей. Нынешняя строительная лихорадка в королевском городе была лишь частью перемен, питаемых получаемой данью и, что не менее важно, отсутствием набегов с юга. Казалось, король Рамиро пытается внедрить совершенно новый взгляд на монархию. Прежде всего в этот последний год он дал понять, что ожидает от всех крупных вельмож и священнослужителей появления в Эстерене дважды в год на ассизах — судебных разбирательствах, где должна определяться политика и приниматься законы. По мере роста городских стен стало ясно, что Эстерен будет не просто наиболее часто используемой резиденцией королевского двора.

А эти ассизы — иностранное слово, очевидно, валесское — всех страшно раздражали. Без постоянной армии Рамиро вряд ли смог бы заставить вельмож из поместий являться на них. Но армия существовала, хорошо оплаченная и хорошо обученная, и в это лето почти все важные фигуры в Вальедо предпочли проявить благоразумие и явиться в Эстерен.

Помимо всего прочего, человека могло подвигнуть на путешествие любопытство. В такой же мере, как обещание вина и еды при дворе и продажных женщин в становящемся все более цивилизованным Эстерене. Приходилось платить за это свою цену — терпеть шум, пыль и символическую публичную покорность воле Рамиро. Учитывая бурное и, как правило, краткое правление королей Эспераньи, имелись основания полагать, что амбиции самого непростого из сыновей Санчо не будут слишком долго тревожить этот мир.

В то же время все соглашались, что он устраивает очень неплохие развлечения. В этот день Рамиро и его двор, а также приехавшие из сельской местности вельможи охотились в королевском лесу к юго-западу от Эстерена, неподалеку от Варгасских гор. Завтра они все должны были присутствовать на ассизах в суде Рамиро. А сегодня скакали по летним полям и лесам, убивая ради развлечения оленей и кабанов.

Можно утверждать, что знать Эспераньи ни от чего, за исключением настоящей войны, не получала такого удовольствия, как от доброй охоты в погожий денек. Нельзя также не заметить, что король, несмотря на все его новомодные, вызывающие беспокойство идеи, был одним из лучших наездников в этой блестящей компании.

«В конце концов, он сын Санчо, — шептали друг другу люди, стоя на утреннем солнце. — Это очевидно, не так ли?»

Когда король Рамиро соскочил с коня и первым вонзил копье в самого крупного кабана, едва тот выскочил из кустов, куда его загнали, даже самые независимо настроенные и недовольные сельские помещики одобрительно застучали мечами и копьями.

Покончив с вепрем, король Вальедо поднял взгляд и оглядел всех собравшихся. И улыбнулся, забрызганный кровью.

— Раз уж мы все здесь собрались, — сказал он, — есть одно небольшое дело, которое мы можем рассмотреть сейчас, а не завтра, в суде.

Его придворные и помещики замолчали, искоса поглядывая друг на друга. Как это похоже на Рамиро — идти вот таким окольным путем. Он даже не может оставить охоту просто охотой. Оглядываясь вокруг, некоторые с опозданием поняли, что эта поляна тщательно выбрана, что это не первое попавшееся место, где настигли дикого зверя. Здесь могли разместиться все, и даже имелось упавшее дерево, к которому теперь шагал король, снимая испачканные кровью кожаные перчатки. Он небрежно присел на него, будто это был трон. Загонщики начали оттаскивать кабана в сторону, оставляя размазанный кровавый след на примятой траве.

— Прошу подойти ко мне графа Гонзалеса де Рада и сэра Родриго Бельмонте. — Произнося эти слова, король Рамиро прибег к официальному языку верховного суда, а не к языку охоты в поле, и этим изменил настроение и атмосферу утра.

Оба названных спешились. Никто из них ни малейшей переменой в лице не выдал, предвидел ли он такое развитие событий или для него оно стало таким же сюрпризом, как для остальных.

— У нас есть все необходимые свидетели, — тихим голосом продолжал король, — и мне очень неприятно подвергать таких людей, как вы, судебному разбирательству во дворце. Мне показалось удобным разобраться с этим делом здесь. Есть возражения? Если да, я готов их выслушать.

Пока он говорил, два судебных чиновника подошли к стволу дерева, на котором сидел король. Они принесли сумки, достали из них пергаменты и свитки и разложили их возле короля.

— Никаких возражений, мой повелитель, — сказал граф Гонзалес де Рада. Его плавный, красивый голос заполнил поляну. По ней двигались слуги, разливая вино из фляг в бокалы, сделанные, по-видимому, из настоящего серебра. Охотники снова переглянулись. Что бы там о нем ни говорили, Рамиро проявлял щедрость, подобающую хозяину королевской крови. Некоторые спешились и отдали поводья грумам. Другие предпочли остаться в седле и выпили свое вино прямо на коне.

— Я не мог бы не согласиться с предложением короля, после того как столько королевских слуг провели такую огромную подготовку, — сказал Родриго Бельмонте. В его голосе звучала насмешка, но это случалось часто, поэтому ничего не значило.

— Обвинения весьма тяжкие, — сказал король Вальедо, не обращая внимания на тон Родриго. Теперь на лице Рамиро, высокого, широкоплечего, преждевременно поседевшего, появилось выражение, подобающее монарху перед лицом смертельной вражды между двумя самыми значительными людьми его королевства. Веселое, бесшабашное настроение утра исчезло. Собравшаяся аристократия, постепенно примирившаяся с происходящим, была заинтригована. Такой, возможно, грозящий кому-то гибелью конфликт был лучшим в мире развлечением.

На открытом пространстве перед поваленным деревом, где сидел король, стояли рядом Бельмонте и де Рада. Бывший министр королевства и его преемник после воцарения Рамиро. Оба они держались на почтительном расстоянии друг от друга. Никто из них не снизошел до того, чтобы взглянуть на противника. Учитывая то, что было известно о событиях в начале этого лета, вероятность кровопролития была велика, какие бы усилия ни приложил король, чтобы его избежать.

Большинство присутствующих, особенно те, кто явился из сельской местности, надеялись, что королю Рамиро не удастся его попытка уладить все мирным путем. Вот если решить спор поединком, тогда это собрание запомнилось бы надолго. «Возможно, — с надеждой думали некоторые, — именно поэтому разбирательство и устроено вне городских стен».

— Едва ли нужно говорить, что сэр Родриго отвечает по закону за действия жены и детей, поскольку они не имеют правового статуса и правоспособности, — торжественно произнес король. — В то же время из клятвенного заявления сэра Родриго ясно, что министр был официально предупрежден здесь, в Эстерене, о том, что его брату не будет позволено наносить ущерб тем землям, которые платят нам дань. Делая это предупреждение, — прибавил король, — сэр Родриго поступил правильно, как подобает нашему офицеру.

Большинство владельцев ранчо и баронов, собравшихся на лесной поляне, сочли эту речь чересчур сложной для себя с юридической точки зрения. «Почему бы, — думали они, — Рамиро просто не дать им сразиться здесь, под солнцем Джада, на открытом месте, как подобает мужчинам, вместо того чтобы произносить эти пыльные, сухие словеса?»

Но такая приятная возможность становилась с каждой минутой все менее вероятной. На это указывали самодовольные лица трех священнослужителей в желтых одеждах, которые подошли и встали за спиной короля. Говорили, что Рамиро не поддерживает тесные отношения со служителями Джада, однако эти трое выглядели вполне довольными.

«Вот что бывает, — подумали многие вельможи Вальедо, — когда король слишком занят собой, когда он начинает что-то менять. Даже этот новый тронный зал во дворце, где колонны из мрамора с прожилками: разве он не похож больше на зал развратного двора в Аль-Рассане, чем на зал воина-джадита? Что происходит в Вальедо? Вопрос становится все более острым…»

— Рассмотрев показания обеих сторон и представленные письменные свидетельства, в том числе и показания ашаритского торговца шелком Хусари ибн Мусы из Фезаны, мы вынесли следующее решение.

Выражение лица короля соответствовало его суровым словам. Ясно было, что, если Бельмонте и де Рада продолжат свою кровную вражду, Вальедо, возможно, будет расколот на сторонников того и другого, и перемены, задуманные Рамиро, провалятся с треском.

— Мы решили, что Гарсия де Рада — да упокоится его душа в свете Джада — нарушил и наши законы, и свои обязательства, предприняв нападение на деревню Орвилья неподалеку от Фезаны. Сэр Родриго поступил совершенно правильно, помешав этому нападению. Это был его долг, учитывая то, что нам платят дань за охрану этих земель. Мы также считаем, что приказ казнить Паразора де Раду был разумной, хоть и печальной необходимостью, поскольку возникла потребность продемонстрировать нашу власть и справедливость в Фезане. Все это не вменяется в вину сэру Родриго и не заслуживает порицания.

Граф Гонзалес беспокойно шевельнулся, но снова замер под пристальным взглядом короля. Свет лился на поляну между деревьями, покрывая ее полосами света и тени.

— В то же время, — продолжал король Рамиро, — сэр Родриго не имел права наносить рану Гарсии де Рада, после того как принял его капитуляцию. Такой поступок не подобает облеченному властью человеку. — Король заколебался и слегка поерзал на стволе дерева. Родриго Бельмонте смотрел прямо на него, в ожидании. Рамиро встретился с ним взглядом. — Далее, — произнес он голосом тихим, но очень четким, — то публичное обвинение, которое он, как мне доложили, сделал относительно смерти моего незабвенного брата, короля Раймундо, является наветом, недостойным дворянина и офицера короля.

При этих словах многие на лесной поляне затаили дыхание. Этот опасный вопрос затрагивал сам факт пребывания Рамиро на троне. Слишком внезапная смерть его брата так никогда и не получила удовлетворительного объяснения.

Сэр Родриго после этого высказывания не шевельнулся и не произнес ни слова. В косых солнечных лучах выражение его лица оставалось непроницаемым, только сосредоточенная морщинка прорезала лоб. Рамиро взял со ствола рядом с собой лист пергамента.

— Теперь остается рассмотреть нападение на женщин и детей на ранчо Бельмонте, а потом убийство человека, который уже вложил меч в ножны. — Король Рамиро несколько мгновений смотрел на пергамент, потом снова поднял взгляд. — Гарсия де Рада официально сдался в Орвилье и согласился с условиями выкупа, который предстояло назначить. После этой клятвы он обязан был вернуться прямо в Эстерен и ждать решения королевских герольдов. Вместо этого он безрассудно обобрал наших защитников на землях тагры, чтобы лично атаковать ранчо Бельмонте. За это, — произнес король Вальедо, теперь медленно и тщательно выговаривая слова, — я бы приказал публично казнить его.

Между деревьев пронесся быстро нарастающий ропот протеста. Это было нечто новое, поразительная демонстрация королевской власти.

Рамиро невозмутимо продолжал:

— Донна Миранда Бельмонте д'Альведа — хрупкая женщина, оставшаяся без мужской охраны, во время нападения вооруженных солдат опасалась за жизнь своих малолетних детей. — Король поднял со ствола дерева еще один документ и взглянул на него. — Мы принимаем на веру показания священника Иберо, который свидетельствует, что Гарсия особо подчеркнул в разговоре с донной Мирандой собственные намерения обрушить свою месть на нее самое и на ее сыновей, а не только увести коней, принадлежащих ранчо Бельмонте.

— Этот человек — слуга Бельмонте! — резко произнес министр. Его красивый голос повиновался ему чуть хуже, чем прежде.

Король посмотрел на него, и присутствующие, заметившие этот взгляд, внезапно вспомнили, что Рамиро действительно воин, когда он того пожелает. Мужчины задумчиво поднесли к губам бокалы и выпили.

— Вам не давали слова, граф Гонзалес. Мы хотим подчеркнуть, что ни один из уцелевших людей вашего брата не опроверг этих показаний. Собственно говоря, они их подтвердили. Мы также отмечаем, что, по всем показаниям, нападение было совершено на само ранчо, а не на пастбище, где паслись кони. Мы в состоянии сделать выводы, особенно если они подкреплены клятвой слуги господа. Учитывая то, что ваш брат уже нарушил свое слово, напав на ранчо, мы считаем, что донна Миранда, испуганная, беззащитная женщина, не заслуживает порицания за то, что убила его и защитила детей и собственность своего супруга.

— Этим вы опозорите нас, — горько ответил министр. Когда Рамиро Вальедский гневался, его лицо бледнело.

Сейчас оно тоже побледнело. Он встал. Он был выше почти всех мужчин на поляне. Лежавшие рядом с ним бумаги разлетелись, и один из священников поспешно стал их собирать.

— Это твой брат тебя опозорил, — ледяным голосом произнес король, — отказавшись повиноваться твоим собственным приказам и нашим. Мы всего лишь исходим из его поступков. Послушай, Гонзалес, — никакого титула, осознали слушатели, и бокалы с вином снова опустились по всей поляне, — кровной мести не будет. Мы запрещаем. В присутствии знатных граждан Вальедо мы выносим следующий вердикт: граф Гонзалес де Рада, наш министр, собственной жизнью отвечает за жизнь и безопасность семьи сэра Родриго Бельмонте в течение ближайших двух лет. Если в течение этого времени любого из них настигнет смерть или им будет причинен серьезный ущерб, все равно кем, ты будешь казнен.

Снова поднялся ропот и на этот раз не стих. Ничего подобного раньше не слышали здесь.

— Почему в течение двух лет?

Это заговорил Родриго. Капитан подал голос впервые с начала разбирательства. Лучи солнца падали уже под другим углом, и его лицо находилось в тени. После его вопроса воцарилось молчание, а взгляд короля обратился к Бельмонте.

— Потому что ты не сможешь их защищать, — ровным голосом ответил Рамиро, все еще стоя. — Офицеры короля несут ответственность как за свое оружие, так и за свои слова. Ты дважды подвел нас. То, что ты сделал с сэром Гарсией, и то, что ты ему сказал, стало непосредственной причиной его гибели и привело к тяжелым последствиям для королевства. Родриго Бельмонте, ты приговариваешься к высылке из Вальедо сроком на два года. В конце этого срока ты можешь предстать перед нами, и мы примем дальнейшее решение.

— Я полагаю, он уедет один? — Это быстро среагировал граф Гонзалес. — Без своего отряда?

Все слушатели понимали, как это важно. Отряд Родриго Бельмонте насчитывал сто пятьдесят лучших бойцов на полуострове.

Родриго громко рассмеялся, и звук его смеха шокировал всех. На поляне повисло напряженное молчание.

— Попробуйте не позволить им следовать за мной, — сказал он.

Король Рамиро качал головой.

— Я этого не сделаю. Твои люди принадлежат тебе, и они ни в чем не виноваты. Они могут уехать или остаться, как пожелают. Я только попрошу тебя об одном одолжении, Родриго.

— Отправляя меня в ссылку? — Вопрос прозвучал резко. Лицо Родриго оставалось по-прежнему в тени.

— Даже так. — Интересно, как спокоен был король. Несколько человек одновременно пришли к одному и тому же выводу: Рамиро предвидел почти каждый поворот этого разговора. — Не думаю, что ты сможешь всерьез поссориться с нами, сэр Родриго. Забирай свой отряд, если хочешь. Мы только просим, чтобы твои воины не участвовали в военных действиях против нас.

Снова повисло молчание, каждый старался обдумать последствия. Все видели, что Родриго Бельмонте уставился вниз, на лесную подстилку, задумчиво нахмурив лоб. Король смотрел на него и ждал.

Когда Родриго поднял глаза, его лицо прояснилось. Он поднял правую руку над головой и сложил пальцы в солнечный круг — знак бога.

— Клянусь святым Джадом, — официально произнес он, — что никогда не поведу свой отряд воевать на земле Вальедо.

Это было почти то, о чем просил король. Почти, но не совсем, и Рамиро это знал.

— А если ты встретишь армию Вальедо за пределами наших границ? — спросил он.

— Я не могу дать такую клятву, — тихо ответил Родриго. — Это было бы нечестно. Ведь я буду вынужден поступить на службу к кому-то другому, чтобы прокормить себя и своих людей. Мой государь, — прибавил он, глядя королю прямо в глаза, — я уезжаю не по собственному выбору.

Последовало долгое молчание.

— Не поступай на службу к Картаде, — наконец произнес король очень тихо.

Родриго стоял неподвижно, явно размышляя.

— В самом деле, мой повелитель? Вы собираетесь выступить так скоро? В течение двух лет? — негромко спросил он.

— Может быть, — ответил Рамиро.

Окружающие старались осмыслить происходящее, но эти двое, казалось, вели свою беседу. Родриго медленно кивнул.

— Наверное, мне будет жаль оказаться в другом месте, если это случится. — Он помолчал. — Я не стану служить Альмалику Картадскому. Мне не нравится то, что он устроил в Фезане. Я не буду служить ему ни там, ни в другом месте.

Фезана.

При упоминании этого города несколько человек закивали головами, глядя на своего высокого, гордого короля. Они начали улавливать смысл того, о чем идет речь, словно лучи солнечного света упали на поляну. Рамиро не был священником или судейским, в конце концов, и в будущем их может ждать кое-что поинтересней охоты.

— Я принимаю твою клятву, — спокойно произнес король Вальедо. — Мы никогда не подозревали тебя в недостатке чести, сэр Родриго. И не видим оснований сомневаться сейчас.

— Ну, за это я вам благодарен, — ответил Капитан. Невозможно было определить по его голосу, издевается ли он. Он шагнул вперед и теперь стоял на свету. — У меня тоже есть просьба.

— Какая?

— Я хочу, чтобы граф Гонзалес поклялся перед богом охранять мою семью и владения, как свои собственные, пока я буду отсутствовать. Этого мне достаточно. Я не требую, чтобы он отвечал своей жизнью. Мир — опасное место, а грядущие времена могут сделать его еще более опасным. Если с одним из Бельмонте случится беда, Вальедо не может позволить себе потерять еще и министра. Я удовлетворюсь данной им клятвой, если король не возражает.

Он смотрел на министра, произнося эти слова. Видно было, что де Раду они застали врасплох.

— Почему? — тихо спросил он; очень личный вопрос при большом скоплении людей. В первый раз они стояли лицом к лицу.

— Кажется, я только что объяснил, — ответил Родриго — Это не так сложно. У Вальедо враги со всех сторон. Если на кон будет поставлена твоя жизнь, кто-нибудь может нанести удар по королевству через мою семью. Я бы не хотел, чтобы король приговорил тебя к смерти в этом случае. Думаю, это сделало бы их положение более, а не менее рискованным. Чтобы доверять твоему слову, де Рада, мне необязательно тебя любить.

— Несмотря на брата?

Капитан пожал плечами.

— Его теперь судит Джад.

Это не было ответом, но это был ответ. После непродолжительного молчания, во время которого хорошо было слышно пение птиц на деревьях, министр поднял правую руку, повторяя жест Родриго.

— Перед Джадом и перед моим повелителем, королем Вальедо, и перед всеми собравшимися здесь даю клятву, что буду относиться к семье Родриго Бельмонте, как к своей собственной, отныне и до его возвращения из ссылки. Клянусь своей честью и честью моих предков. — Его звучный голос заполнил лесную поляну.

Оба снова повернулись к королю. Он стоял, выпрямившись во весь рост, и без улыбки смотрел на них.

— Я не привык, чтобы мои указы отменялись спорящими сторонами, — пробормотал он.

— Только вы можете это сделать, — ответил Родриго. — Мы просто предлагаем вариант, и во власти короля принять или отвергнуть его.

И теперь все увидели, как Рамиро улыбнулся человеку, которого только что отправил в ссылку.

— Да будет так, — сказал он. — Мы принимаем ваши клятвы.

Оба поклонились. Родриго выпрямился и произнес:

— Тогда, с вашего позволения, мой государь, я начну немедленно готовиться к отъезду, как бы мне ни хотелось продолжить с вами охоту.

— Одну минуту, — возразил король. — Куда ты все же отправишься? — В его голосе впервые промелькнула тень сомнения.

Улыбка Родриго Бельмонте, озаренная солнечным светом, была широкой и без сомнения искренней.

— Не имею ни малейшего представления, — ответил он. — Хотя по пути туда, куда я поеду, мне сперва придется заехать домой и поговорить с той самой хрупкой и испуганной женщиной. — Его улыбка померкла. — А вы все молитесь за меня, — сказал Капитан из Вальедо.

С этими словами он повернулся, взял у конюха поводья своего коня, вскочил в седло и уехал в одиночестве с поляны по той же лесной дороге, по которой они недавно прискакали.

* * *

Инес, королева Вальедо, сжимала в руке изрядно потертый солнечный диск и благочестиво слушала с закрытыми глазами, как ее любимый священник читает вслух из книги Сыновей Джада — то был отрывок о конце света, — когда явился посыльный от ее мужа и доложил, что король сейчас ее навестит.

Извиняющимся тоном она велела своему религиозному наставнику прервать чтение. Тот уже привык к подобным вещам. Он сделал отметку и отложил книгу в сторону. Вздохнул, бросил укоризненный взгляд на королеву и с поклоном удалился из комнаты через внутреннюю дверь. Все знали, что король Рамиро не слишком одобряет религиозное рвение, и все усилия королевы в течение многих лет не смогли изменить этого неприятного обстоятельства.

Все дело в том, как давно уже решила Инес, что он слишком долго прожил среди неверных. Все три строптивых, честолюбивых сына короля Санчо провели некоторое время в ссылке среди ашаритов, но только Рамиро вернулся обратно, приобщившись к обычаям Аль-Рассана, и демонстрировал подозрительную мягкость в вопросах веры. По иронии судьбы — а может быть, и нет, — отец устроил ему брак с благочестивой юной дочерью короля Фериереса, чьи владения находились за горами, на востоке.

Инес, которая с детства мечтала попасть в число Дочерей Джада в одном из крупных монастырей, согласилась на этот брак лишь по совету своих духовных наставников, в том числе верховных священников Фериереса. Они сказали ей, что это замечательная возможность послужить одновременно богу и своей стране. Молодой человек, за которого она выйдет замуж, весьма вероятно, когда-нибудь станет правителем по крайней мере части Эспераньи, и Инес может использовать свое положение для укрепления веры в этой неспокойной стране.

Священники оказались пророками, и Рамиро был назначен правителем высокогорной Халоньи в соответствии с завещанием отца о разделе страны на три части. А потом приобрел еще большую власть: после загадочной смерти брата Раймундо ее муж быстро двинулся на запад и предъявил права на престол Вальедо. Он не смог удержать оба королевства — во всяком случае, пока, — так как его дядя Бермудо быстро поднял мятеж в Халонье и захватил трон, но Вальедо, как всем известно, гораздо более крупный приз.

Только священники не сказали ей, поскольку и сами не знали, что молодой человек, за которого она выходит замуж, отличается острым умом, честолюбием, большой изобретательностью в плотских утехах и таким прагматизмом в подходе к непоколебимым доктринам святой веры, словно он сам — неверный.

Словно в ответ на эти тревожные мысли, король появился у нее на пороге. Его волосы и одежда были влажными, что еще раз свидетельствовало в пользу ее последней мысли: какой уважающий себя мужчина купается так часто, как король Рамиро? Даже ашариты в своих далеких восточных землях этого не делали. Роскошные ритуалы купания были характерны только для сибаритских дворов Аль-Рассана, обитатели которых не соблюдали аскетических ограничений собственной веры. «Слишком долго он пробыл при дворах правителей юга, — снова подумала королева Инес, — и к тому же в таком возрасте, когда был еще молод и внушаем». Она искоса взглянула на супруга, не желая поощрять его более откровенным восхищением. Невозможно отрицать: на пороге ее комнаты стоял очень красивый мужчина. Высокий, хорошо сложенный, с квадратным подбородком. Пусть его волосы рано поседели, но усы оставались черными как смоль, и он не выказывал никаких признаков утраты способностей или остроты ума в военных и политических делах.

И в делах более интимных тоже.

Коротким жестом, хоть и весьма учтивым, король отпустил ее служанок и рабов, а также двух стражников у дверей. Рамиро подождал, пока все они выйдут, потом прошел по новому ковру и остановился перед низким креслом Инес. Он улыбался. Она хорошо знала эту улыбку.

— Иди сюда, жена, — сказал он. — События этого утра навеяли мне любовное томление.

Инес не желала смотреть ему в глаза. Она уже знала, что почти все навевает ему любовное томление. Сжимая свой солнечный диск, как маленький щит, она пробормотала:

— Я уверена, что вы убили славного кабана. Но разве одна из наложниц не может удовлетворить аппетит моего повелителя, прежде чем он потревожит меня?

Рамиро рассмеялся.

— Сегодня — нет. Сегодня у меня возникло желание любоваться телом спутницы моей жизни и прикасаться к ней, врученной мне нашим господом богом. Давай, Инес, позабавимся, а потом я расскажу тебе, что произошло в лесу.

— Расскажи сейчас.

Проблема заключалась в том, как вынуждена была она слишком часто признаваться своим личным духовникам, что Рамиро трудно было отказать. Они настаивали, чтобы она использовала его страсть к ней как средство привить ему любовь к истинной вере, но, к бесконечному сожалению королевы, эффект от таких противостояний был скорее обратным: благодаря природному пылу или мастерству в любви — вероятно, полученному от куртизанок Аль-Рассана, — Рамиро с большой ловкостью разрушал ее самые благие намерения.

Даже сейчас, в разгар жаркого летнего дня, под стук плотников и гам снаружи, когда суровые слова о конце света еще звучали у нее в ушах, королева Инес обнаружила, что дыхание ее слегка участилось, потому что в присутствии мужа в ее воображении возникли определенные образы. И это несмотря на то, что прошло почти двадцать лет и она хорошо знала о его порочных наклонностях и отсутствии благочестия. И Рамиро читал эти чувства в ней так же легко, как священники читали самые святые книги Джада. Сейчас он не спеша протянул руку и взял из ее пальцев диск бога.

— Держи меня так же крепко, — прошептал он, откладывая диск в сторону и поднимая жену на ноги сильными руками. — Люби меня так, как любишь бога. — Потом он обнял ее и притянул к себе. Это заставило ее убедиться в том, что у короля Вальедо совсем ничего не надето под белым шелковым халатом. И когда он пригнул ее голову к плечу, чтобы поцеловать, на Инес снова нахлынули все необузданные, пугающие ощущения, как бывало всегда в подобных случаях.

«Мне придется искупить этот грех», — сказала она себе, когда их губы встретились.

Он начал разматывать ткань, держащую локоны ее рыжих волос. Позднее она попросит совета и поддержки у святых наставников. Ее руки сами по себе, отяжелевшие, словно к ним привязали гири, заскользили вверх по его халату и ощутили под ним его твердое тело. Рамиро отстранился, потом снова жадно нагнулся к ней и прикусил уголок губ.

«Мои духовники, несомненно, выскажут мудрые, утешительные мысли», — сказала себе королева. Теперь ее пальцы сплелись у него на затылке. Она дернула его за волосы, и отнюдь не нежно. Король рассмеялся. От него пахло какими-то восточными пряностями. Это тоже внушало тревогу. Это несправедливо. Ей потребуется очень большая помощь, чтобы снова вернуться в чистое царство духа. Но в этот момент, когда супруг легко поднял ее на руки и отнес на широкое ложе, которое он поставил в ее новых комнатах, королеву Вальедо гораздо больше волновали, к ее великому смущению, все более настойчивые желания плоти.

В какое-то мгновение она громко прокричала его имя, а в другое мгновение, наполненная обычной смесью желания и стыда, она оказалась сидящей верхом на его великолепном теле, зная, что такой способ сочетания является еще одним наследием развратного Аль-Рассана. Но королева не в силах была сдержаться и не стонать от наслаждения, которое он ей дарил. «Наслаждение мирское, — сказала она себе с некоторым отчаянием, двигаясь на нем вверх и вниз, пока его пальцы дразнили и ласкали ее груди. — Мирское, только мирское. Царство господне совсем другое. Оно вечное, святое, золотое, возвышенное, сияющее, не связанное со смертными телами…»

— Ох! — произнесла королева Вальедо, словно испытывая огромное изумление, и замерла.

Второй крик, который вырвался у нее через мгновение, был, в своем роде, признанием.

— Расскажи мне, что там произошло, — попросила она через некоторое время.

Он любил лежать, непристойно сплетясь с ней телом, после совокупления. По крайней мере, в этом она могла ему отказать. Инес накинула одежду и заставила его тоже прикрыться, перед тем как вызвала одну из служанок и велела принести прохладительные напитки. Удовлетворенный Рамиро насмешливо улыбнулся и повиновался.

Служанка принесла для него пиво и грушевую настойку для королевы, а потом удалилась. Сейчас Рамиро лениво раскинулся на кушетке, а Инес сидела рядом на скамье с вышивкой в руках. Она вышивала новый кармашек для своего солнечного диска, чтобы подвесить его к поясу.

— Все прошло на удивление хорошо, — сказал Рамиро, поворачиваясь на бок и подпирая голову одной рукой. Он смотрел на нее с таким откровенным восхищением, что на ее щеках снова вспыхнул яркий румянец. — Между прочим, спасибо. Мне больше всего нравится, когда ты оставляешь волосы распущенными.

Она сделал это не намеренно. Просчет. Она совершала грех, гордясь своими волосами, и в качестве наказания почти всегда носила их стянутыми в тугой узел на затылке. Инес смущенно убрала с глаз прядку волос. Она понимала, что если начнет убирать их сейчас, то он над ней посмеется.

— Сегодняшнее утро, — твердо произнесла она. — Мы говорили о сегодняшнем утре.

Он усмехнулся. Отпил из своего кубка. Шум за окнами и под лестницей не утихал. Кроме всего прочего, он расширял дворцовые бани, по образцу Аль-Рассана строил холодный и горячий бассейны и массажную комнату. Это возмутительно.

— Они оба приняли мое решение, — сказал он. — Поднялся небольшой шум, когда я сказал, что сам казнил бы Гарсию, но никто не высказался против. Граф Гонзалес теперь связан клятвой защищать семью Бельмонте в течение двух лет. Никакой кровной мести. Он поклялся при всех.

— Ты объявил, что он умрет, если они погибнут? — Рамиро обсуждал с нею этот момент несколько дней назад. По всей справедливости она должна признать, что он всегда охотно откровенничал с ней. Они даже обсуждали много лет назад его переезд в Вальедо из Халоньи. Он довольно много времени проводил в ее комнатах, делясь с ней своими мыслями. Несомненно, гораздо чаще, чем отец Инес делился с ее матерью.

«Собственно говоря, — внезапно поняла Инес, глядя на мужчину на кушетке, — если бы он не был таким безбожником в самых важных вопросах, она могла бы считать своего мужа образцом среди мужчин».

Должно быть, выражение ее лица смягчилось. Он снова насмешливо взглянул на нее.

— Я хотел сказать тебе раньше. Мне нравится смотреть на твои груди снизу, — заявил он. — Они выглядят уже не как груши, а как дыни, ты это знаешь?

— Я не обращала внимания, — запальчиво ответила она. — Разве нужно это обсуждать? Должен ли министр умереть, если умрет кто-нибудь из Бельмонте?

Рамиро покачал головой.

— Я заявил об этом, и граф бы согласился, по-моему, но тут Родриго попросил меня отменить эту санкцию. Сказал, если Гонзалес поклянется защищать их, то ему этого достаточно. Интересно… не могла ли ему надоесть жена, как тебе кажется? Они уже давно женаты.

— Не так давно, как мы, — ответила Инес. — И если ты думаешь, что она ему надоела, то ты большой глупец. Просто дело в том, что сэр Родриго Бельмонте — человек набожный, он верит в могущество бога и готов довериться воле Джада и публичной клятве Гонзалеса. Меня это совсем не удивляет.

Рамиро несколько секунд не отвечал.

— Собственно говоря, он сказал, что не хочет, чтобы наши враги, причинив вред семье Родриго, могли заставить меня казнить министра. Я об этом не подумал.

Инес тоже не подумала. Но она уже много лет вела такие разговоры.

— Он сказал это просто потому, что ты не стал бы его слушать, если бы он выдвинул причину, связанную с верой.

— Вероятно, — согласился Рамиро слишком уж миролюбиво. Он весело посмотрел на нее. — Я все же думаю, что ему могла надоесть жена. Он попросил нас молиться за него, потому что ему придется поехать домой.

— Видишь? — быстро сказала Инес. — Он верит в силу молитвы.

Король расхохотался, чем испортил ей торжество. Снаружи продолжал доноситься грохот и стук работ. Замок Эстерена превращали в настоящий дворец, построенный слишком явно по образцу дворцов юга. В каком-то смысле это наносило оскорбление богу. Но королеве нравились планы по расширению жилых помещений.

— Еще разок, госпожа моя? — спросил жену король Вальедо.

Она прикусила губу.

— Если ты после пойдешь со мной в часовню.

— Договорились, — ответил он и встал с кушетки.

— И будешь произносить вслух молитвы вместе со мной, — быстро прибавила она.

— Договорились. — Он подошел и встал над ее скамьей, но потом опустился перед ней на колени, протянул руку и прикоснулся к ее волосам.

— И не будешь отпускать шуточек по поводу литургии.

— Договорились. Договорились, Инес.

Для летнего дня эта сделка казалась выгодной. Она отложила свое шитье. И даже подарила ему улыбку. Труд на благо Джада здесь, в Эсперанье, оказался долгим и неожиданно тяжелым. Он вел ее по таким путям, которых она никак не могла предвидеть у себя дома, в Фериересе, двадцать лет тому назад, когда девочкой мечтала по ночам не о мужчине, а о боге. Она соскользнула со скамьи к своему мужу, на покрытый новым ковром пол. Ей этот ковер тоже нравился. Он прибыл из Серии, с самого севера Аль-Рассана.

* * *

Учитывая все обстоятельства, решение Родриго Бельмонте выехать вчера вечером, чтобы попасть домой на рассвете, опередив свой отряд, который прибыл вместе с ним из Эстерена, было несколько опрометчивым.

Он был одним из самых великих воинов на полуострове. Здешние места не представляли большей опасности, чем любая другая открытая местность в редко населенном Вальедо, а значит, в действительности были весьма опасными.

Обе блуждающие луны, которых народ киндатов называл сестрами бога, висели в небе, и обе были почти полными. Вдалеке, за немногочисленными ранчо и предгорьями, виднелись смутные очертания гор Халоньи. При ярком свете и сверкающем ясном небе Родриго можно было легко заметить издалека, пока он ехал в одиночестве по лугам, где еще носились дикие стада вальедских коней.

Конечно, это означало, что он тоже мог издали заметить приближение опасности, а его черный жеребец был способен уйти от любого другого коня на этой равнине. Если кто-нибудь имел бы глупость напасть на него после того, как понял, кто он такой.

Следовательно, такой нападающий должен был отличаться дерзостью, граничащей с безумием, а Капитан должен был глубоко погрузиться в ночные размышления, чтобы попасть в засаду так близко от дома.

Нападавшие выждали, пока его конь не оказался посередине речки, образующей западную границу ранчо Бельмонте. Он уже фактически находился на собственной земле.

В конце лета река обмелела и не доставала черному коню даже до холки в самом глубоком месте. Он шагал по дну, а не плыл. Но когда лучники поднялись из осоки у кромки воды, словно призраки мертвых, Родриго понял, что кто-то это учел. Каким бы быстрым ни был его конь, вода замедлит его движения в течение нескольких первых секунд. Стрелкам из лука этого будет достаточно.

Первые же слова нападавших подтвердили его догадку.

— Мы выстрелим в коня, сэр Родриго. Не пытайтесь убежать.

Он не хотел, чтобы они убили коня.

Родриго огляделся. Десяток мужчин, все с лицами, завязанными платками, и в низко надвинутых шляпах. Их коней он не видел. Вероятно, они спрятаны ниже по течению.

— Слезайте с коня. В воду. — Тот же человек заговорил снова, голос его заглушал платок.

— Если вам известно мое имя, то вам также известно, что вы обречены, продолжая это безумие, — тихо сказал Родриго. Он еще не слез с коня, но и не позволял ему двигаться.

— Ваш конь погибнет, если вы останетесь в седле. Слезайте. Он повиновался, нарочно спрыгнув вперед, на более мелкое место. Вода доходила ему до талии.

— Бросьте свой меч на берег.

Он заколебался.

— Мы не станем стрелять в вас, сэр Родриго. Мы убьем вашего коня. Бросайте меч.

— За мной следуют около ста пятидесяти человек, — ровным голосом предупредил Родриго, но снял перевязь с мечом.

— Они отстали от вас на полночи.

Кажется, говоривший был очень хорошо информирован. Родриго бросил меч и пояс на траву, подальше от реки. Он заметил то место, куда упал меч, но кто-то уже поднял его, так что это не имело значения.

— Теперь идите к нам. Оставьте коня там, где он стоит. Кто-нибудь его заберет.

— Он неохотно подчиняется чужим рукам, — предупредил Родриго.

— Это наши трудности, — ответил говоривший с ним. — Мы привыкли иметь дело с лошадьми. Идите сюда.

Родриго выбрался из воды сквозь речные водоросли. Его повели дальше на восток, по его собственной земле, что было особенно оскорбительно. Однако здесь, на самой границе поместья, и среди ночи никого не было. Его заставили пройти несколько сотен шагов, постоянно держа под прицелом, правда, не его, а коня. Кто-то здесь действовал мудро.

Они подошли к какой-то пастушьей хижине. Как все хижины, она была маленькой, пустой, всего лишь примитивное укрытие для пастухов от дождя или снега, который иногда выпадал зимой.

Кто-то зажег факел. Его втолкнули внутрь. Шестеро вошли вслед за ним, пряча лица, не произнося ни слова. Говорил только предводитель. Они отобрали оба его ножа: тот, что за поясом, и тот, что в сапоге. Связали ему руки спереди, а потом вбили колышек в утоптанный земляной пол хижины; заставили его лечь на землю, завели связанные руки за голову и привязали их к колышку. Стянули с него сапоги и таким же образом связали его щиколотки. Вбили еще один колышек и обмотали веревку, стягивающую ноги, вокруг него. Он не мог двигаться с высоко поднятыми над головой руками и связанными ногами, пригвожденный к земле.

— Как вы думаете, что произойдет, — спросил Родриго, нарушив молчание, — когда мой отряд завтра прибудет на ранчо и узнает, что я не появился?

Вожак, который стоял в дверях и смотрел на действия своих подчиненных, лишь покачал головой. Потом сделал знак остальным. Длинный факел воткнули в землю, и они ушли, оставив его в хижине связанным, словно жертвенное животное.

Он услышал удаляющиеся шаги, потом приближающийся топот коней, потом удаляющийся стук копыт. Беспомощно пришпиленный к собственной земле, Родриго Бельмонте несколько мгновений лежал молча, прислушиваясь к удаляющемуся топоту всадников. А потом, столь же беспомощно, но уже по другой причине, он не смог удержаться и начал смеяться. Трудно было переводить дыхание с так высоко поднятыми руками; он кашлял и задыхался, из его глаз лились слезы.

— Да сожжет тебя бог, Родриго! — воскликнула его жена, врываясь в хижину. — Как ты узнал?

Он продолжал хохотать. Не мог остановиться. Как ни удивительно, Миранда держала в одной руке стрелу. Она была одета, как обычно на ранчо, в черную, похожую на мужскую одежду. Пока он заливался смехом, она в ярости смотрела на него. Потом подошла ближе и уколола его стрелой в бедро.

— Ай! — воскликнул Капитан Вальедо. Он опустил взгляд и увидел кровь, льющуюся сквозь дыру в штанах.

— Ненавижу, когда ты надо мной смеешься, — сказала она. — Так как ты узнал? Скажи мне, или я еще раз пущу тебе кровь.

— Не сомневаюсь, — ответил Родриго, пытаясь взять себя в руки. Он не виделся с ней почти полгода. Она выглядела до обидного прекрасно. И еще было очевидно, что она в большой ярости. Он сосредоточился, ради собственной безопасности, на ее вопросе.

— Мальчики прекрасно справились, собственно говоря. Всего несколько промахов. Коррадо услышал других лошадей, когда мы подъехали к реке. Я не услышал, они оставили коней достаточно далеко, но боевого коня можно научить предупреждать всадника.

— Что еще?

— Два человека позволили своим теням упасть на воду. При свете двух лун нужно быть осторожным.

— Что-нибудь еще? — Ее голос звучал все холоднее.

Он поразмыслил и решил, что двух замечаний достаточно. Он все еще оставался связанным, а она все еще держала в руках стрелу. Остальное могло подождать.

— Больше ничего, Миранда. Я же сказал, они очень неплохо справились.

Она снова вонзила в него стрелу, глубоко, во вторую ногу.

— Свет Джада! — ахнул он. — Миранда, пожалуйста…

— Говори правду. Что еще?

Он вздохнул.

— Я узнал ржание коня Фернана, когда его привели сюда. Они слишком хорошо знали, где находится в моем сапоге нож. Они были слишком деликатны, когда связывали меня. И вся эта засада слишком точно устроена вдоль реки, чтобы быть импровизацией. Должно быть, Диего увидел меня и знал, какой дорогой я поеду. Может быть, хватит, Миранда? Можно мне теперь встать? Можно поцеловать тебя?

— Да, нет и возможно, потом, — ответила его жена. — Ты имеешь представление о том, как я сердита, Родриго?

Связанный, истекающий кровью на земле, Родриго Бельмонте смог ответить вполне честно:

— Некоторое представление имею.

Наверное, выражение его лица ее позабавило, потому что на лице жены впервые появилось подобие улыбки. Но она быстро ее стерла.

— К нам нагрянули вооруженные люди, беспечный ты негодяй. Ты оставил меня с детьми и работниками, от которых уже тридцать лет назад не было никакой пользы.

— Это несправедливо, — возразил он. — Мне очень жаль, что ты испугалась. Ты это знаешь. Я не думал, что даже Гарсия де Рада совершит подобную глупость — нападет на ранчо, и я действительно считал тебя и мальчиков способными справиться с любой ситуацией. Я тебе об этом говорил.

— Я тебе об этом говорил, — передразнила она его. — Какой ты заботливый.

— Если мальчики собираются пойти по моим стопам, — ровным голосом произнес он, — им придется научиться справляться с подобными делами, Миранда. Ты это знаешь. На них будет стоять клеймо моих сыновей с той минуты, как оба поступят в отряд — мой или другой. Их будут доставать, будут ставить им трудные задачи. Я ничего не могу с этим поделать, могу лишь помочь им научиться достойно решать такие задачи. Если только ты не хочешь, чтобы они оба дали обеты и пошли в священники.

— На нас напали двадцать четыре всадника, Родриго. Что, если бы Диего их не заметил?

Капитан ничего не ответил. Правда заключалась в том, что ему снились кошмары с тех самых пор, как до него в Эстерен дошли слухи об этом налете. Он не хотел этого говорить, но, наверное, на его лице отразилось больше, чем он предполагал, потому что Миранда внезапно отбросила стрелу в сторону и опустилась на колени рядом с ним.

— Вижу, — тихо произнесла она. — Ты тоже испугался. Хорошо. Наполовину ошибка, наполовину испытание для мальчиков. С этим я могу жить.

— Не уверен, что я могу, — через секунду сказал он. — Если бы что-нибудь случилось…

— Поэтому я его и убила. Я знаю, ты бы так не поступил. Знаю, что это было не слишком благородно, но человек, который мог сделать то, что сделал он… Он бы не остановился, Родриго. Он бы вернулся снова. Лучше, чтобы я убила его, чем тебе пришлось бы его убить, но уже после того, как он что-нибудь сотворил с нами.

Капитан кивнул головой. Это было нелегко, оставаясь связанным. Она не собиралась его освобождать.

— Мне жаль, что тебе пришлось убить человека.

Миранда пожала плечами.

— Учитывая, кто он такой, это было легче, чем я представляла себе. Мальчикам тоже пришлось убивать людей.

— В том мире, в котором им предстоит жить, когда они вырастут, это должно было случиться.

— Я бы предпочла, чтобы это произошло не так рано, Родриго.

Он ничего не ответил. Она немного отодвинулась, глядя на него, но все еще не делала никаких попыток развязать его путы.

— Король назвал тебя хрупкой женщиной.

Она улыбнулась в ответ.

— Ты не стал его разубеждать?

— Попытался. Я попросил их помолиться за меня, потому что мне придется заехать домой и рассказать тебе, что произошло.

— Мы слышали. Ты прислал гонца, наверное, для того, чтобы у меня было время остыть.

Он скривил губы.

— Кажется, это не сработало. Развяжи меня, Миранда. У меня все затекло, а из ног идет кровь.

Она не шевельнулась.

— Двухлетняя ссылка? Могло быть и хуже, полагаю. Куда ты отправишься?

— Разве так обсуждают подобные вопросы?

— Сойдет и так. Куда ты поедешь, Родриго?

Он вздохнул.

— Точно не в Халонью, и в Руанде мне пока не найти радушного приема. Я мог бы увести свой отряд с полуострова в Фериерес или Батиару, но не стану этого делать. Здесь могут начаться события, и я не хочу уезжать слишком далеко. Значит, на юг. Снова в Аль-Рассан.

— Куда? — Она сосредоточилась. Ему показалось, что у него под копчиком лежит камень.

— Думаю, в Рагозу. Королю Бадиру мы пригодимся. Он зажат в тисках между Картадой, Халоньей и бандитами, совершающими набеги с юга. Там можно заработать.

— Не в Рагозу ли отправилась эта женщина, твой лекарь?

Он заморгал.

— Умница. Она не мой лекарь, но — да, именно туда она и отправилась. Я все еще хочу попытаться заполучить ее лекарем в отряд.

— Не сомневаюсь. Она очень хорошенькая, так ты говорил?

— Я ничего похожего не говорил. Разве я полный идиот?

— Да. Так это правда?

— Что?

— Она красивая?

Родриго еще раз осторожно вздохнул, ему приходилось нелегко.

— Миранда, я женат на самой красивой женщине из всех мне известных. И не могу беспристрастно судить об этих качествах у остальных. Она достаточно привлекательна. Синие глаза, это редкость у киндатов.

— Понятно. Ты их заметил?

— Миранда…

— Ты заметил. — Выражение ее лица было обманчиво мягким. Он научился не доверять этому выражению. Камень под его спиной, как это ни невероятно, казалось, увеличился в размерах.

— Меня учили замечать все, Миранда. В мужчинах и в женщинах. Если бы я был лучше обучен пятнадцать лет назад, я бы заметил, что ты — жестокая и безжалостная женщина.

— Возможно, — миролюбиво согласилась она. — Теперь уже поздно. Скажи, что я всегда говорю, когда ты уезжаешь из дома?

— О, Джад! Не начинай все сначала. Я знаю, что ты всегда…

— Скажи это. Иначе я опять найду стрелу. Я дала себе слово застрелить тебя из лука в тот день, когда убила Гарсию де Рада. Два булавочных укола не в счет.

— Нет, в счет, — возразил он. — И это не булавочные уколы. — Он замолчал, увидев выражение ее лица, потом тихо произнес: — Я знаю, что ты мне говоришь. Что, если я пересплю с другой женщиной, ты либо переспишь с другим мужчиной, либо убьешь меня.

Она улыбалась, словно поощряя ребенка, который хвалится своей памятью.

— Хорошо. И так как я не хочу спать с другим мужчиной…

Родриго вздохнул.

— Ты меня убьешь, Миранда, я знаю. Позволь мне встать, пожалуйста.

Казалось, она обдумывает его просьбу, что было уже шагом вперед.

— Нет, — в конце концов ответила она. — Пока нет. Ты мне нравишься в таком положении.

— Что это значит? — спросил он, встревожившись.

Она подползла на коленях со своего места поближе к нему. Окинула его сверху оценивающим взглядом, потом хладнокровно разорвала на нем рубашку. Он широко раскрыл глаза. Ее руки занялись застежками и завязками его штанов. Ему стало трудно дышать.

— Миранда, — сказал он, — у меня под спиной лежит камень.

— Этого мы не можем допустить, правда? — прошептала она с преувеличенным сочувствием. Но все же просунула руку под него и достала смехотворно маленький камешек.

— Развяжи меня, любовь моя. Нам будет лучше, если я буду свободен.

— Ничего подобного, — ответила его радость, его мука, его жена, с ярким блеском в глазах. — Нам будет очень хорошо и так.

Она покончила с его одеждой и начала снимать свою.

— Видишь, что я имею в виду? — сказала она, с улыбкой глядя сверху на его восставшую плоть. Произнося эти слова, она стянула через голову свою черную тунику. Под ней ничего не было. Ее маленькие груди при свете факела выглядели гладкими и тугими.

— Видишь? — снова спросила она. Конечно, он видел.

В конце концов он закрыл глаза, но прежде прошло некоторое время, в течение которого она совершила множество движений, приведя его в такое состояние, когда он уже не мог следить за течением времени и вообще уже ни за чем.

К тому времени факел уже догорел, это он запомнил. Смотреть было невозможно. Только чувствовать. Губы и пальцы. Зубы, в самых неожиданных местах. Тесное, совершенное убежище ее тела, после столь долгого перерыва.

— Отпустить тебя? — выдохнула она ему в самое ухо.

— Ни за что, — ответил Родриго, не открывая глаз.

Еще позже заходящая белая луна послала косой луч сквозь широкую щель в досках стены, и он осветил их. Он лежал под Мирандой, ее голова покоилась на его груди, темные волосы рассыпались, окутав их обоих. Он ощущал ее мерное дыхание, впитывал ощущение ее кожи и ее запах, опьяняющий, как неразбавленное вино.

— Ладно, — пробормотала она, словно продолжая диалог. — Наверное, нам нужен хороший лекарь.

— Мне уж точно, — с чувством сказал он.

Это заставило ее рассмеяться. Но в какой-то момент, хотя трудно было заметить перемену, смех перешел в слезы. Он чувствовал, как хлынули они ему на грудь.

— Два года — большой срок, — сказала Миранда. — Родриго, я была к тебе несправедлива?

— Я не собираюсь провести два года без тебя, — ответил он. — Так или иначе.

Она ничего не ответила. Слезы капали в молчании. Он поколебался, но в конце концов опустил руки — он освободил их от пут в первые же секунды после того, как его связали, — и обнял ее.

— О, чтоб ты сгорел, Родриго, — прошептала она, когда поняла, что он сделал, но на этот раз в ее голосе не было суровости. Через мгновение она прошептала, имея в виду самое грустное на свете — уходящее время: — Они такие юные.

Он погладил ее волосы, спускаясь по ним все ниже вдоль спины.

— Я знаю, — нежно прошептал он, — знаю, любовь моя.

Он сам убил первого человека в двенадцать лет. Но не сказал ей об этом. Сейчас не время.

* * *

— Они все еще в хижине? — спросил Фернан.

— Угу, — ответил Диего.

— Что они там делают, как ты думаешь?

— Не сейчас, — поспешно вмешался священник Иберо. — Это нескромный вопрос!

— Я все равно не мог бы на него ответить, — со смехом сказал Диего. — Иберо, между прочим, у тебя по-настоящему воинственный вид.

Несколько секунд лицо давно знакомого им священника отражало неуверенность, потом на нем появилось выражение опасливого удовольствия. Он действительно сильно изменился: его лицо под черной шляпой было запачкано грязью, он был одет как разбойник, а в новые сапоги для верховой езды подложил стельки, чтобы казаться выше.

Фернан заставил Иберо несколько дней тренироваться говорить низким голосом и ходить в этих сапогах, чтобы привыкнуть к такой речи и к движению. Их священник и наставник был, как ни странно, предводителем банды, которая захватила Родриго. Мальчики держались вне поля зрения, ниже по реке, вместе с конями. Другими разбойниками были работники ранчо, переодетые, как и Иберо, им приказали не говорить ни слова. Они уже вернулись домой. А эти трое, два мальчика и священник, сидели на темной траве под двумя лунами и звездами летней ночи.

— Ты и на самом деле считаешь, что мы его провели? — спросил священник.

— Кого? Папу? Не говори глупости, — ответил Фернан, насмешливо взглянув на него.

— Он обо всем догадался на основании, по крайней мере, полудюжины разных мелочей, которые мы упустили, — радостно сказал Диего. Мальчики улыбнулись друг другу. У священника вытянулось лицо.

— Он узнал нас? Тогда какой смысл был в этом обмане?

— Он нам расскажет об этих мелочах. В следующий раз будем умнее, — объяснил Фернан.

— Кроме того, — сказа Диего, — мама очень хотела вонзить в него стрелу.

— А! — вспомнил священник. — Правильно. Я забыл. — Он уже давно жил в этой семье.

Они решили вернуться на ранчо. Невозможно угадать, как долго Родриго и Миранда пробудут в этой хижине. По дороге домой Фернан, как и следовало ожидать, запел. У него был ужасный голос, и обычно его тут же останавливали, но в ту ночь никто не жаловался. Темные просторы выглядели более сносно и даже приветливо под двумя лунами. Они могли видеть горы в отдалении и широкие равнины на севере, и на юге, и убегающие на запад у них за спиной, а после, немного погодя, они увидели свет факелов, оставленных на ограде вокруг ранчо, чтобы они все вернулись домой в этой ночи.

Часть III