– А вы, синьора? Чем вы собираетесь заниматься?
Франка смущенно смеется.
– Простите меня, я отвлеклась. О чем вы говорили?
– Я спросил… что вы намерены делать? Как поддержите родину в такой тяжелый момент? Пойдете в сестры милосердия?
– О… Да, конечно. Думаю пойти в госпиталь, здесь, в Палермо.
Линч улыбается ей, затем отводит взгляд, словно ее ответ его не убедил.
– Уверен, вы знаете, как правильно поступить в этой трудной ситуации. Нас ожидают времена больших лишений, – бормочет он.
Франка прикрывает глаза. В этих словах она улавливает упрек в свой адрес за ее образ жизни, ее траты и в особенности за ее увлечение, которому она посвящает весь свой досуг.
Карты. Шмэн-де-фер, баккара, покер. Когда она играет, боль отступает, мысли становятся легче, время летит. Конечно, вместе со временем улетают и деньги, потому что она делает большие ставки. И ей везет «больше, чем дозволено», как любит повторять ее подруга по игральному столу Мари Терез Таска ди Куто – Ама, как ее все называют, супруга Алессандро и невестка бедняжки Джулии Тригоны. Но недостаточно, хочется ей ответить.
– Надеюсь, в конторе есть все необходимые бумаги, – говорит Иньяцио Линчу. – Попрошу подготовить машину, поедем вместе.
– Не нужно. Я могу и здесь вам все сказать.
Франка смотрит на Линча, переводит взгляд на мужа. Раньше она бы молча отошла, так как это мужские дела, но сейчас хочет послушать, вникнуть. Если любовница мужа знает все о наших делах, почему я должна оставаться в неведении? – думает она с раздражением. Поэтому Франка идет за ними в небольшую, отгороженную плетеной ширмой комнатку в углу террасы «Виллы Иджеа», велит слуге принести графин лимонада и грациозно усаживается в кресло.
Линч следит за ней из-под опущенных век с вопросительным видом. Франка сверлит его в ответ долгим вызывающим взглядом и переводит глаза на Иньяцио.
Линч смущен. Ему никогда не приходилось обсуждать дела в присутствии женщины. Взгляд Франки такой острый, что он чуть не заикается.
– Тогда… если позволите…
Не глядя на жену, Иньяцио садится, отпивает глоток лимонада.
– Пожалуйста, начинайте.
Линч осторожно открывает папку, которую принес с собой, кладет ее на столик. Перебирает бумаги – письма, заметки, счета, – как будто хочет собраться с мыслями, затем складывает перед собой руки домиком.
– Как вы знаете, на днях я наконец закончил оценку вашей финансовой ситуации. Я уже упоминал, что собирался поехать в Рим, чтобы создать консорциум для помощи дому Флорио. Центральный банк Италии мог бы оказать помощь для урегулирования вашей ситуации с кредиторской задолженностью. Прежде всего речь идет о договоре с Лаваджетто и Пароди на тоннары Эгадских островов. Уже ясно, что это было неудачное решение, которое окончательно все усложнило. Бесспорно, сначала вы получили достаточное количество средств, что позволило вам оплатить некоторые просроченные долги дома Флорио, но доход с тоннар был так мал, что не покрывал даже проценты. Кроме того, тяжелым грузом висит ссуда, которую вы… неосторожно оформили во Французском обществе банков и вкладов, чтобы возместить другие потери.
Иньяцио равнодушно слушает его. Франка пытается следить за разговором, но не все понимает.
– К тому же контрольные пакеты акций, обеспечивающие другие займы, тоже в той или иной мере ухудшают долговую ситуацию дома Флорио. Я намерен просить вас уступить часть акций, которые все еще у вас остаются, с целью выручить деньги, а также буду обращаться в другие банки за кредитами под залог вашей недвижимости, которую в дальнейшем придется продать. – Линч делает паузу, вздыхает. – В общем, вам нужны деньги, и это вынуждает вас взять кредиты в банках, предложив в качестве залога недвижимость, например виллу в Оливуцце и ваши здания в районе Кастелламаре. То, что в будущем должно быть продано.
Иньяцио вздрагивает:
– Нашу виллу и… даже магазин специй?
– Да, вместе с остальными складами и помещениями.
– И дом на виа Матерассаи… дом моего отца? – Голос слабый, как пушинка, парящая на ветру в сосновом бору.
– Боюсь, что да.
Иньяцио запускает пальцы в волосы.
– Господи… – Он начинает смеяться лающим, неприятным смехом. – Откровенно говоря, я туда не хожу уже очень давно… Да если уж на то пошло, и моя жена не ездит на виллу «Четыре пика», которую мы даже отреставрировали, потому что я предполагал, что могу потерять владения в Оливуцце… Но продать дом на виа Матерассаи… – Иньяцио сжимает руку в кулак и подпирает им подбородок.
Внезапно Франка чувствует, что расстроилась. Она никогда не была в доме отца Иньяцио, и свекровь редко ей о нем рассказывала. Ей правда никогда не нравились «Четыре пика», но не потому, что вилла некрасивая, а потому, что она слишком маленькая и расположена в Аренелле, народном районе города. И она не подходит для приема гостей, так как, чтобы до нее добраться, нужно проехать по улицам, переполненным бедняками и телегами.
Но слова Иньяцио, похожие на упрек, неожиданно для нее прозвучали как оскорбление.
Линч вынимает из папки листок.
– Боюсь, Банк Италии лишает нас возможности маневра. Я просил о встрече со Стрингером, но мне ответили, что он очень занят и в принципе не заинтересован.
– Представляю… – Иньяцио вскакивает, задев столик, так что пошатнулся графин. – Эта сволочь мне еще заплатит за то, что случилось в 1909 году, когда я вышел из консорциума! Его никогда не интересовал дом Флорио! – Иньяцио переходит на крик: – Он всегда хотел, чтобы мы все потеряли, в том числе достоинство! – Отходит на несколько шагов, бросив оскорбление на диалекте в адрес Стрингера, закрывает глаза руками. – Мне придется обо всем этом написать Винченцо… Думаю, он вернулся из Парижа, – говорит он вслух самому себе. – Не знаю даже, чем он сейчас занимается… Живет в основном во Франции, а сюда приезжает только организовывать гонку «Тарга» или еще какое-нибудь соревнование…
– Успокойтесь, синьор. Сядьте, – решительным тоном говорит Линч. – Об этом тоже надо поговорить.
Иньяцио возвращается к плетеному креслу с видом приговоренного, идущего на эшафот. Франка вдруг проникается к нему жалостью. Она интуитивно протягивает к нему руку в знак утешения, чтобы он знал, что она рядом. Но Иньяцио садится, не глядя на нее, и она прижимает руку к груди.
– Необходимо ограничить всякую стороннюю деятельность и параллельно урезать расходы, – объясняет Линч, четко проговаривая каждое слово, словно усмиряя раненого зверя. – Например, перестать тратить деньги на благотворительность… – И бросает быстрый, чуть ли не вороватый взгляд на Франку. – И не надо транжирить их на одежду и драгоценности, на все эти карманные часы с вашей маркой, которые вы подарили поставщикам… На все ненужные вещи, коротко говоря. Материальную поддержку Театра Массимо или гонки «Тарга» также следует свести к минимуму.
– Опять по новой? – Иньяцио покусывает костяшки пальцев, сжатые в кулак, медленно покачивается вперед-назад в кресле. – Сократить помощь и поддержку Массимо… это уже предлагал адвокат Маркезано лет семь назад! Неужели никто так и не понял, какое имя я ношу? Это же все равно что растрезвонить по всем улицам Палермо: «Иньяцио Флорио – банкрот!»
– Может, если бы вы тогда поступили так, как вам советовали, сейчас ситуация была бы менее критичной. Да, согласен, решение очень сложное, но сейчас как никогда необходимое, если хотите выстоять. – Линч перелистывает бумаги, вынимает листок, показывает ее Иньяцио.
Вексель, заверенный неровной подписью Джованны.
– Видите это? Я попросил у Банка Италии отсрочку, и мне ее предоставили единственно потому, что он обеспечен имуществом вашей матери.
Впервые в своей жизни Иньяцио Флорио краснеет. Линч не может скрыть своего сожаления. Морщины вокруг его рта углубляются, глаза смотрят в пол террасы.
– Всем придется многим пожертвовать, – говорит он и переводит взгляд на Франку, которая, как будто защищаясь, скрещивает руки на груди. – Было бы разумно, например, предложить банкам в качестве залога под заемы… – Длинная пауза. – Драгоценности.
Франка бледнеет, мотает головой:
– Нет, вы не смеете требовать этого от меня… – Голос – скрежет стекла о стекло. – Только не мои украшения! В сейфе есть бриллианты, он знает, – добавляет она, указывая на Иньяцио, который, похоже, в своих мыслях и ее не слышит. – Не обязательно… забирать мои.
– Как я уже говорил, все должны пойти на жертвы, включая вас, синьора. – Линч не повышает голоса, но его тон не допускает возражений.
Франка в недоумении: никто никогда с ней так не разговаривал, тем более чужой человек.
Иньяцио пожимает плечами. Вздыхает. Когда начинает говорить, в голосе – печаль. Как у человека, потерпевшего поражение.
– Что ж. Дома, драгоценности… Какая теперь разница? Король – голый! – Он снова встает, идет медленным шагом, останавливается около одной из колонн и проводит по ней рукой. В памяти мелькают образы, вызывающие мягкую улыбку. – Было время, когда я шел на все, чтобы защитить то, что мне принадлежит. Я боролся, терпел обиды и унижения. Но теперь бороться не за кого и не за что. Я ощущаю себя деревом без побегов, и очень скоро в такое дерево превратится наша страна. Эта война принесет одни только беды, и сейчас, и потом. И для чего, для кого мне жить? – Он поворачивается и смотрит на Франку с Линчем. – У меня нет больше ничего, что делало меня Флорио. – Загибает пальцы: – Я продал винодельню, первое предприятие моего деда Винченцо. Я пробовал построить судостроительную верфь, но все пошло прахом, и вместе с ней Итальянская судоходная компания «Генеральное пароходство», которую создал мой отец. Я развалил литейный завод «Оретеа». Я скормил этим акулам тоннары Эгадских островов, уверенный, что смогу вновь встать на ноги. Вместо помощи я получил только веревку на шею. Что мне остается? Банк Флорио превратился в контору для перекладывания бумаг, а эта гостиница из-за войны теперь опустеет… Еще немного, и я все потеряю, даже собственный дом. А значит, историю моей семьи. – Иньяцио останавливает взгляд на Франке: – И ты хочешь, чтобы я жалел о твоих украшениях? Нам остались только личное достоинство и немного гордости. Мы не можем потерять и их.