В конце концов Франка приняла его ухаживание, сначала с недоверием, но потом и она так увлеклась им, что Иньяцио был растроган. В те редкие моменты, когда они оставались наедине, сердце его трепетало, ведь Якона Сан-Джулиано никогда не отдали бы дочь за такого, как Иньяцио – гуляку и бабника, известного всему Палермо.
Иньяцио знал это, ведь, по сути, они были правы. Он не был святым, и женщины ему всегда нравились.
Очень нравились.
Но Франка – она другая. Он знает, он чувствует, что будет любить ее всю жизнь.
Джулия подходит к матери, сообщает ей о состоянии Бласко. Та шепчет в ответ:
– На все воля Божья…
Потом предлагает дочери выйти, подождать невесту на улице. Джулия кивает. Маленький Винченцо, пользуясь моментом, бежит к Иньяцио.
Джованна поворачивается к донне Чичче, сидящей позади, и качает головой. Донна Чичча крестится. Им не нужно ничего говорить, они понимают друг друга и без слов.
Прошло почти два года, как Джованна потеряла мужа, она до сих пор носит траурное платье из атласа и бархата и жемчужный браслет. Темное пятно среди цветов, доставленных сюда по просьбе Иньяцио из оранжерей доброй половины Италии. Она чувствует себя лишней, как будто жизнь вышла из-под ее контроля, а она ничего не может с этим поделать. Не такой партии хотела она для сына. И не только потому, что бракосочетание состоится в чужом городе, вдали от Палермо, вдали от друзей, в этой убогой церкви, от вида которой у Джованны сжалось сердце. Как будто мы сбежали из дома, думает она, в каком-то смысле так оно и есть.
В Палермо никуда не деться от осуждающих взоров, от пересудов, от небрежно брошенных, как камни, тяжелых слов. Наивно думать, что можно остаться незамеченным, укрыться от язвительных комментариев; такое простодушие дорого стоит. И чем аппетитнее сплетни, тем больше раздувается самолюбие того, кто их распространяет.
Поэтому слухи о том, что Иньяцио увивается за Франкой, неизбежно достигли ушей Джованны, просочились через стену скорби по ушедшему мужу. Эти слухи не давали Джованне покоя, так что пришлось просить донну Чиччу выяснить, не грозит ли этот флирт стать чем-то серьезным.
Донна Чичча так быстро принесла сведения о добродетелях Франки, что Джованна лишилась дара речи. Молодых людей часто видели вместе, ходили даже слухи, порочащие девушку из хорошей семьи. Но еще больше озадачило Джованну то, что Иньяцио совершенно спокойно подтвердил: он влюблен в Франку, они встречаются уже давно, хотя родители девушки против.
Он говорил решительно, глаза его блестели, и это глубоко встревожило мать, потому что она в очередной раз поняла, что сын вырос и больше не слушает ее советов.
Еще он сказал Джованне, что Франка – тот самый человек, который ему нужен.
– Я это чувствую, мама: никто не смотрит на меня так, как она.
Сказал, что хочет на ней жениться, только с ней он чувствует себя легко и счастливо; что он устал жить в этом доме, который после смерти отца стал тяжелым, мрачным; что он хочет радоваться, любить, а не только думать о работе и о мертвецах, которые, как призраки, продолжают его преследовать.
Это уже слишком! Да как он посмел упрекнуть ее в том, что она продолжает испытывать боль утраты? Джованна тогда напомнила сыну о его любовных похождениях в Европе, о деньгах – огромных, баснословных! – потраченных на вечеринки, на путешествия, упрекнула его в недостойном поведении, неуважении к памяти отца, неблагодарности по отношению к нему и к ней самой. Она даже намекнула, что для семейства Якона это будет брак по расчету: да, у них есть дворянский титул, но и куча долгов. Всем хорошо известно, что у отца Франки дела идут из рук вон плохо, семья не может платить по счетам.
– В Палермо у всех долги, maman, – лишь пожал плечами в ответ Иньяцио. И снова стал говорить о том, что Франка будет для него идеальной женой. Спорить было бесполезно.
Джованна решила вести себя так, как умела, точнее, как было принято в приличном обществе. Не торопилась, выжидала, когда увлечение сына пройдет. Все отрицала, всем говорила о безупречном поведении Иньяцио и о том, что девушка сама виновата: легкомысленная, она неосторожно поддалась чарам Иньяцио, у которого, как известно, репутация завзятого ловеласа.
Все напрасно. Палермо продолжал следить за развитием сюжета, Франка и Иньяцио были у всех на устах. В роскошных гостиных, прикрывшись веерами, любезно приподнимая шляпы, толкая собеседника локтем, сально усмехаясь, болтали о них и об их тайных свиданиях.
Однако случилось непредвиденное: семье Франки пришлось переехать на некоторое время в Ливорно, вероятно, из-за слишком настойчивых кредиторов. По крайней мере, так говорили.
Джованна с облегчением вздохнула. Она надеялась, что огонь, в который не подбрасывать дров, быстро потухнет и что Иньяцио найдет другую девушку для развлечений.
Но этого не произошло.
– Конечно, я бы хотела, чтобы свадьбу сыграли в Палермо, но пусть так. Главное, чтобы моя Франка была счастлива.
Костанца Якона Нотабартоло ди Виллароза, баронесса Сан-Джулиано, сжимает руку племянницы, Франчески ди Виллароза, сидящей рядом с ней в карете. Девушка кивает.
– Да… – тихо говорит она, поджав тонкие губы и опустив голову, отчего лицо становится неразличимо в полумраке кареты.
На ней черное платье. Траур.
Она овдовела в неполных двадцать лет. Ее мужа, тосканского дворянина Америго Гонди, через три месяца после свадьбы унесла страшная болезнь; лечение и благодатный воздух окрестностей Палермо, куда они переехали в надежде на улучшение, не помогли. Америго, понимая, что жить ему осталось мало, захотел провести свои последние дни в Виареджо, куда его и перевез один из пароходов Флорио по распоряжению Иньяцио, знавшего о том, что Франческу и Франку связывает нечто большее, чем родственные узы. Франческа согласилась приехать на свадьбу кузины, ведь этот праздник для нее – луч света в кромешной тьме, в которой она оказалась.
Франческа украдкой вытирает слезы. Она не хочет, чтобы тетя видела ее плачущей. Нужно постараться забыть о своем горе в такой радостный день.
Но Костанца замечает это и, смутившись, поворачивается к Францу, своему сыну, поправляет лацкан его пиджака. Мальчик силится улыбнуться, его лицо искажает гримаса. Костанца вздыхает.
– Вытрите ему губы, у него слюни текут, – тихо говорит она компаньонке, и в этом голосе боль и тоска.
Боль и тоска и во взгляде Франчески, молча следящей за жестами женщины. Она знает, как тяжело тете воспитывать больного с рождения ребенка, как много ей пришлось пережить. Пятеро детей Костанцы умерли в младенчестве, выжили только Франка и Франц. Но теперь ей и ее семье наконец достанется немного радости. Она, как тигрица, всегда защищала свою Франку, молилась, чтобы ее дочь обрела счастье. Этот брак – ответ на ее молитвы.
Когда карета останавливается перед церковью Сан-Якопо ин Акуавива, Франка от неожиданности вздрагивает. Она смотрит на отца, Пьетро Якону, и опускает глаза. Ей не стоит волноваться, она прекрасна и знает это: полюбовалась собой в зеркале перед выходом из дома. В овале тяжелой позолоченной рамы она увидела тонкое лицо, большие зеленые глаза, длинные черные волосы, волнами спадающие на плечи, стройную фигуру. Ей девятнадцать лет, она грациозна и элегантна, на ней великолепное шелковое платье цвета слоновой кости с фатой из тюля. Неважно, что она бледна, что ей очень холодно. Сегодня она выходит замуж за человека, которого любит, как никогда еще не любила.
Ее пальцы дрожат, а кровь бежит по венам с невероятной скоростью: в ушах стучит, да так громко, что этот стук перекрывает шум волн, разбивающихся о пирс. Она чувствует себя героиней романа, но это, говорит она себе, не финал. Это начало новой прекрасной жизни.
Вдруг нахлынули воспоминания, горькие воспоминания о тех временах, когда она страдала, когда ей казалось, она теряет все, когда они с Иньяцио были вынуждены расстаться. В день их знакомства как будто луч света ворвался в полумрак, в котором она прожила почти двадцать лет. До тех пор мало кто замечал баронессу Якону ди Сан-Джулиано, которая скромно жила в палаццо Виллароза, рогатом дворце, как его прозвали, может, из-за двух дымоходов, возвышающихся над крышей, а может, из-за бессчетных любовных связей ее владельца, Франческо Нотарбартоло, барона ди Виллароза. И вот появился Иньяцио Флорио, начал ухаживать за Франкой, и тогда весь город обратил на нее внимание. О ней заговорили. Ее красоту признали все, но критиковали, порой яростно, за то, как она ходила, говорила, одевалась. Однако и этим пересудам быстро пришел конец. Да, сейчас семейство Якона ди Сан-Джулиано испытывает финансовые трудности, но когда речь шла о дочери, родители не жалели средств. Они не только дали Франке отличное образование, наняв немецкую гувернантку, но и воспитали у девочки чувство прекрасного. На волне обвинений в адрес Иньяцио – оболтус, бабник, повеса, негодяй – стали появляться сплетни, в которых Франку называли скомпрометированной. Порченый товар, падшая женщина, потерявшая уважение, бесстыдная грешница.
Тогда-то и обрушился на нее отцовский гнев: сначала отец запер ее в доме, а затем вместе с матерью и братом перевез в Ливорно. Она пыталась протестовать, кричала, что действительно любит Иньяцио Флорио, но все бесполезно: как поток нечистот, злоба и сплетни, хлынувшие из Палермо, захлестнули и Ливорно, соединившись с хлесткими замечаниями про неоплаченные долги семьи.
Франка смотрит на двери церкви. Волнение – ледяной колпак. Сможет ли она соответствовать новой семье? Флорио владеют самым большим флотом в Италии, ее свекровь знакома с коронованными особами половины Европы, ее золовка – княгиня. Она выходит замуж не за какого-нибудь провинциального барона или заурядного маркиза.
Она станет Флорио.
Внезапно Франка понимает, что теперь все в ее жизни должно измениться, и от этой мысли кружится голова и подкашиваются ноги. Кажется, что лиф такой тугой, что перехватывает дыхание.