– Хватит… отдыхайте… – Акушерка кладет ей руку на живот, выпрямляет спину. Поглаживает ей руку. – Ребенок выходит. По моей команде тужьтесь и замрите! Сейчас!
Франка кричит. Чувствует, как что-то выскальзывает из нее, как будто печень или селезенка. Протягивает руку, но, обессиленная, она не в состоянии спросить, узнать. Закрыв глаза, она падает на подушки.
Кончено. В любом случае. Все кончено.
Несколько невероятно долгих секунд.
Затем крик новорожденного.
Она открывает глаза, видит мать. Счастливая, Костанца плачет и смеется одновременно, руками прикрыв рот, кивает:
– Мальчик!
Он все еще соединен с ней пуповиной, весь в крови, в беловатой пленке плодного пузыря. Но это – мальчик, здоровый, живой, у него большие глаза, ротик скривился от плача, в котором заключена вся боль первого дыхания.
Мальчик. Наследник.
– Мальчик! – крик раздается по всему дому.
Джованна известила Иньяцио, ожидающего в зале на первом этаже вместе с Ромуальдо Тригоной, Джулией и зятем Пьетро. Много лет, может с самого детства, Иньяцио не видел на лице матери такой светлой улыбки, как тогда, когда она сказала ему:
– Мальчик, сынок! Наконец!
Иньяцио немедленно велит принести шампанского, просит всех слуг взять себе по бокалу. Сам поднимает фужер, обнимает друзей и родственников, воздевает руки к небу. Няня привела Джовануццу к отцу, чтобы отпраздновать событие. Он берет ее на руки, кружит в воздухе и целует в лоб, потом целует свою сестру Джулию.
Он счастлив. Пять лет спустя наконец родился наследник. Финансовые проблемы? Трудности в судоходной компании? Деньги, которых вечно не хватает? Все это от него далеко! Требования рабочих литейного завода? Какое они имеют значение? Теперь есть еще один Иньяцио… потому что именно так его будут звать. Как и его отец, он будет дальше славить их фамилию.
После очередного фужера шампанского он вызывает Саро.
Тот останавливается на пороге, кланяется.
– Самые добрые пожелания, дон Иньяцио.
Сияющий Иньяцио подходит к нему, хватает его за плечи, смотрит ему в глаза.
– Принеси мне марсалу. Но не нашу обычную, а бутылки моего деда, которые стоят в самом дальнем углу погреба. Пошли кого-нибудь за ними и принеси наверх, да побыстрее.
Саро смотрит на него изумленными глазами и уходит. Иньяцио оглядывается вокруг, берет широкую серебряную чашу в центре стола, переворачивает ее, вывалив композицию из сухих цветов на стол, и, стуча по ней, как по барабану, проходит через всю виллу до красной лестницы, которая ведет на его с Франкой половину.
Ромуальдо, посмеиваясь, поднимается вслед за ним по лестнице. Пьетро в недоумении, но он не успевает поставить ногу на первую ступеньку, как его останавливают Джованна и Джулия, которая держит Джованнуццу на руках.
– Что это на уме у моего брата? – растерянно спрашивает Джулия.
Пьетро разводит руками:
– Кто ж его знает? Он приказал Саро принести марсалу.
Джованна качает головой, закатывает глаза к потолку:
– Никто не знает, что пришло ему в голову…
Джулия вручает Джовануццу гувернантке, подхватывает юбку и энергичным шагом поднимается вверх по лестнице, следом за ней мать. Не хватало еще, чтобы Франка упала в обморок от его изощренной изобретательности, думает Джулия. Она-то знает, что значит перенести роды. Мужчины об этом не имеют ни малейшего представления. Обе женщины идут по коридору и останавливаются посреди зимнего сада. Внезапно позади себя они слышат тяжелое дыхание и звяканье стекла. С запыленными бутылками в руках появляется Саро.
– Что ты делаешь? – Джованна возмущена.
– Дон Иньяцио сказал мне… – Саро переводит дыхание.
– Саро! – Голос Иньяцио гремит по всей вилле. – Саро, где ты? – С блестящими от возбуждения глазами он выглядывает из комнаты Франки, подает ему знак зайти и исчезает внутри.
Необычная процессия возобновляет свой путь и оказывается перед Франкой: она сидит на кровати, бледная и измученная, но с улыбкой на губах. Ее мать держит на руках младенца и ждет, когда кормилица приготовит для него пеленки.
Иньяцио хватает бутылки и выливает марсалу в серебряную чашу на туалетном столике. Комната наполняется резким запахом алкоголя, который смешивается с соленым запахом пота и более тонким, железистым – крови.
После чего Иньяцио поворачивается к теще и протягивает к ней руки. Констанца не знает, как поступить, смотрит на дочь, но Франка смеется, кивает: она догадалась и счастлива. Джулия тоже догадалась и хватает брата за руку.
– Подожди! – кричит она со смехом.
Джулия берет графин с водой, подготовленный для купания, и выливает воду в чашу, под перепуганными взглядами всех остальных.
– Надо разбавить марсалу, иначе ты ему навредишь! Он же только родился.
Голенький новорожденный в руках отца открывает глазки. Иньяцио замирает на секунду, смотрит на него – на существо со сморщенным личиком и красноватой кожей. Это его сын. Его и его обожаемой Франки.
На одной руке он осторожно опускает ребенка, держит его над чашей, зачерпывает ладонью другой руки вино, разбавленное водой, и мочит ему головку. После чего опускает ребенка в чашу.
За его спиной раздаются возмущенные возгласы.
– Да что же это такое? Не крестить же ты его собрался?! – кричит Джованна, потому что такой род крещения для нее сродни богохульству.
Джулия прикрывает рукой рот, не зная, смеяться ей или сердиться. Джовануцца стоит позади тети и наблюдает за этой сценой вытаращенными глазами.
Но Иньяцио никого не видит и не слышит. Ищет Франку взглядом. Она хохочет и хлопает в ладоши. Нежное выражение ее лица он запомнит на всю жизнь.
Да, жизнь, за которой он никак не может угнаться, потому что она уже давно ускользает от него. Смерть преследует его с того момента, как его дед почил едва ли не в день его рождения. Позже умер брат Винченцо. Еще позже – отец. Он пытался забыть эту боль в объятиях Франки, и не только.
Он искал забвения в любви многих, слишком многих женщин. А еще предавался развлечениям и совершал безумные поступки, благо его несметное богатство все это позволяло.
Но только сейчас на душе у него становится немного спокойнее. Потому что в его руках – новая жизнь. Будущее его и дома Флорио.
Младенец широко раскрывает глаза, резко кричит, и Иньяцио проводит ему по губам пальцем, смоченным в вине.
– Вот этот вкус ты должен запомнить. Этот – а уж потом молока. – Иньяцио прижимает сына к груди, не заботясь о том, что и сам будет пахнуть марсалой. – Она сделала нас теми, кто мы есть: Флорио.
– Дон Иньяцио… рабочие пришли.
В кабинет вошел Саро и теперь сквозь оконные занавески вглядывается в толпу во дворе. Иньяцио за письменным столом обменивается удивленным взглядом с Эразмо Пьяджо, сидящим в кресле напротив, встает и из-за спины слуги тоже осторожно заглядывает в окно, вслед за ним – директор «Генерального пароходства». И в самом деле, с десяток рабочих стоит у входа и разговаривает с Пьетро Ното, привратником.
– Зачем они пришли? – ворчит Иньяцио.
– Представления не имею! Может, хотят узнать, почему приостановилась стройка? – предполагает Пьяджо.
Иньяцио возвращается на место.
– Пойди объясни им, что с тех пор, как Кодронки в прошлом июле ушел с поста, дела еще больше осложнились. Остается уповать только на то, что Общество судостроения, доков и механических заводов Сицилии, которое мы решили создать, улучшит ситуацию, – говорит он, постукивая указательным пальцем по бумагам на столе. Внезапно вскакивает. – Надеюсь, они не собираются просить повышения зарплаты. Как они только смеют после того, что случилось в январе! Придется снова поговорить с Гарибальди Боско: он единственный, кто может их успокоить. Надоели эти постоянные протесты!
– Они пришли поздравить с рождением малыша.
На пороге стоит Джованна. Она появилась бесшумно и с упреком смотрит на сына.
– Я распорядилась их впустить, – объясняет она, потом обращается к Саро: – Пусть принесут еще стулья, поставят на стол блюда с печеньем и вино. Они работают у нас, и мы обязаны оказать им гостеприимство, – добавляет она, предваряя возражения сына, у которого от удивления вытянулось лицо. – Твой отец поступил бы именно так, – тихо говорит она. И уходя, с горечью думает о том, что ее Иньяцио лично бы сообщил о рождении ребенка рабочим «Оретеа», как, впрочем, и поступил, когда родился Винченцо.
Немного погодя по коридорам виллы уже громыхают тяжелые шаги рабочих, оставляя пыль на коврах и следы на паркете. Мужчины в праздничной одежде вертят головой, оробев от огромных картин, изысканных цветочных композиций, от золота и лепнины, но главное, от самой виллы без конца и края. Они не ожидали, что их впустят, привратник сказал, что передаст их добрые пожелания дону Иньяцио, и велел им возвращаться домой. А потом вышла донна Джованна, вдова главного хозяина – упокой Господи душу важного синьора, – и запросто сказала: «Добро пожаловать. Проходите». И направилась к бывшему кабинету своего мужа, который теперь принадлежит Иньяцио.
Они проходят мимо зеленой гостиной и донны Чиччи, дремлющей в кресле с открытым ртом. Кто-то гыкает, но тут же замолкает, увидев портрет Иньяцио в серебряной раме. Тогда все притихают и, остановившись, крестятся.
Джованна наблюдает за ними и чувствует, как увлажняются ее глаза. Один уже немолодой рабочий с большими седыми усами бросает на нее быстрый взгляд.
– Он был настоящим отцом для всех нас. Господь призвал его слишком рано, – произносит он.
Она коротко кивает, поворачивается и идет дальше в сторону кабинета. Иньяцио встречает рабочих на пороге вместе с Пьяджо. На письменном столе рядом со стопками бумаг и папок стоят бутылки вина и блюда с печеньем. Тут же льняные салфетки с вышитыми инициалами Иньяцио и Франки.
Рабочие располагаются вдоль стен кабинета, и самый старший из них, тот, что с седыми усами, подходит к Иньяцио: