На зеленых глазах Франки выступают слезы, которые она быстро смахивает тыльной стороной ладони.
– У тебя все хорошо? – спрашивает Джулия.
Франка пожимает плечами.
– Беби-Бою очень понравились бы эти гонки… – тихо говорит она. Вскидывает голову, наматывает на палец выбившуюся из-под шпильки прядь волос и подкалывает ее. Надо же, а ведь новая горничная Кармела только недавно сделала ей прическу. Диодата вышла замуж несколько месяцев назад.
Затем Франка жестом подзывает гувернантку, просит увести Иджеа и упаковать для нее багаж. Сначала из окна своей комнаты дочь посмотрит на состязания «моторных лодок», после чего поедет к бабушке в Оливуццу, где она все чаще стала бывать.
Когда Иджеа уходит, Франка возобновляет прерванный разговор:
– Знаешь, Винченцо правильно сделал, что организовал новое соревнование через неделю после «Тарга Флорио». Многие остались, и со всей Европы приехали новые гости, в городе – праздничное настроение, и даже Иньяцио уже не такой мрачный.
Джулия соглашается.
– Я много раз заговаривала с ним о винодельне, и о сере, и о верфи. Но он молчит. Сказал только, чтобы я занималась делами своего дома Трабиа и не лезла в его. Как будто мы чужие друг другу люди.
Франка молчит, и Джулия косится в ее сторону.
– Значит, он тебе тоже ничего не рассказывает, как и нашей матери?
– Знаешь, управление «Виллой Иджеа» отнимает у меня много времени, и я не слежу за его рабочими неприятностями. А твоя мать не хочет никого видеть. Я с трудом уговорила ее взять к себе Иджеа на несколько недель.
– Из-за донны Чиччи?
Франка кивает.
– Бедная донна Чичча. Нечего и говорить, она сильно постарела и уже не вставала с постели, но умереть вот так, из-за воспаления легких… Помню, как однажды, тщетно пытаясь научить меня вышивать, она мне сказала: «Научишься – станешь примерной женой». Как все меняется!
– Для нас – да! – соглашается Франка. – Для твоей матери мало что изменилось. Она переживает потерю донны Чиччи слишком… трагично, словно это семейное горе. Как будто нам, семье Флорио, мало своего.
Джулия вздыхает, берет с туалетного столика флакон духов «Марешалла», наносит несколько капель на запястья, передает его невестке, резко вскакивает и подходит к окну.
– Ох, небо затягивается, надеюсь, тучи не помешают Винченцо провести состязания! – восклицает она, сменив тему. – Знаешь, вчера вечером мы с Пьетро и Лудовико Потенциани долго обсуждали предстоящие соревнования, а Иньяцио с Маддой, женой Лудовико, обменивались мнениями о «Тарга Флорио». Мне показалось, оба в восторге от этих гонок.
– И правда, все сказали, что вторая «Тарга Флорио» получилась еще лучше первой. На Мадду гонка произвела сильное впечатление, и она обещала обязательно вернуться. Кстати, Потенциани пригласили нас на свою виллу «Сан-Мауро» в Риети. – Франка встает, надевает кольцо с большим изумрудом, которое идеально сочетается с зеленым платьем.
– Признаюсь тебе, из сестер Пападополи мне больше нравится Вера. По-моему, она из них самая… порядочная. Они обе неглупые женщины, и обе нашли, на свое счастье, не слишком толковых мужей, – говорит Джулия. – Знаю, они твои подруги, и они были с тобой рядом… в Венеции, но я их не люблю. Я считаю их слишком самоуверенными.
Франка отгоняет воспоминания о Венеции и Джакобине, ребенке, рожденном, чтобы умереть и унести с собой все надежды. Не хочет, чтобы боль снова завладела ею, лишила удовольствий, которые предлагает ей жизнь. Франка поняла: чтобы не ныло сердце, надо забыть прошлое, не замечать плохого в настоящем, закрыть на все глаза. Осмысление собственного несчастья зачастую хуже любого наказания.
– Ты рассуждаешь, как моя мать, – говорит она золовке, пока они спускаются по лестнице.
Джулия поднимает глаза к потолку.
– Донна Костанца – очень проницательная! – замечает она, приподнимая подол юбки. – Сестры Пападополи как две святоши с церковной фрески.
Франка улыбается, говоря:
– У обеих ангельские лица… но обе точно знают, чего хотят от мужчин.
Джулия хихикает.
– По-моему, у тебя тоже целая толпа поклонников. Д’Аннунцио сходит по тебе с ума и еще тот маркиз, который, когда ты в Риме, посылает тебе букеты каждый день…
– Пусть мечтают, – отвечает Франка.
Снизу доносятся голоса. Десятки гостей пришли на соревнования «моторных лодок», которые Винченцо Флорио организовал по образцу Монте-Карло и Ниццы. Но «Жемчужина Средиземноморья» – так называются гонки, устроенные молодым Флорио, – гораздо серьезнее и лучше, чем у французов, и уже полюбились поклонникам водно-моторного спорта.
Иньяцио сидит в саду в компании семьи Потенциани и Джузеппе, старшего сына Джулии, которому нет еще восемнадцати. Этот красивый молодой человек с дерзкими манерами похож на своего дядю Винченцо.
У князя Лудовико Потенциани удлиненное лицо с острым подбородком, на голове шляпа от солнца.
– Для двадцать восьмого апреля и правда слишком жарко, – произносит он.
Мадда складывает губы в улыбку. У нее приятное лицо и светлые блестящие волосы, контрастирующие с темными волосами Франки и Джулии.
– Ну же, хватит постоянно жаловаться. Мы на Сицилии, на солнечной земле, и уже почти два часа дня! Дыши морем! Какие чудесные яркие краски здесь! – восклицает она и чуть наклоняется вперед за канапе, который ей на подносе предлагает лакей. Декольте платья приоткрывает прекрасную грудь, несмотря на две ее беременности. Взгляды Джузеппе и Иньяцио задерживаются на этой части ее тела чуть дольше, чем положено.
Джулия поворачивается к ним спиной и шепчет Франке:
– Что я тебе говорила?
Все встают и идут в сторону небольшого греческого храма у самого моря, где под большими полотняными навесами расставлены многочисленные кресла. Франка, Джулия и Мадда садятся в первый ряд. Иньяцио подзывает лакея, чтобы подали лимонады синьорам и белое вино мужчинам. Лудовико Потенциани усаживается в шезлонг в тени. Джузеппе Ланца ди Трабиа садится позади всех.
– А где Вера? – спрашивает Франка у Мадды. – Я не получаю от нее писем уже несколько недель.
– В Венеции с Джиберто, думаю. Он из тех мужей, что очень дорожат крепостью семейных уз. – Мадда оглядывается вокруг, накрывает руку Франки своей рукой. – «Вилла Иджеа» великолепна! – Она улыбается, подставляет лицо солнцу. – Создана для счастья. Вам с Иньяцио очень повезло. Я знаю, не так давно у вас гостил Эдуард VII!
– Да, с супругой Александрой и дочерью Викторией. Они были в восторге и от «Виллы Иджеа», и от Оливуццы, особенно им понравился домик Винченцо. Они катались на «Мерседесе» и на «Изотта-Фраскини», которые недавно приобрел Иньяцио, и с комфортом провели время в Палермо. Жаль, что они не смогли остаться на соревнования…
– Лудовико такой скучный, – тихо произносит Мадда, бросив взгляд на мужа. – Он никогда ничего не хочет. Только и делает, что жалуется, ненавидит все новое. Не то что твой азартный и компанейский Иньяцио. С ним так весело!
– Это довольно типичные черты сицилийских мужчин, и Флорио в особенности, – вмешивается в разговор Джулия. – Они всегда найдут себе приключений, забавных или не очень, и сумеют обаять, прекрасно зная час и минуту, когда надо возвращаться к жене. – Она бросает на Мадду обжигающий взгляд.
В эту секунду с мола доносится голос Винченцо, усиленный латунным мегафоном. Винченцо приветствует гостей и под их аплодисменты объявляет имена участников. Сначала в разряде гоночных: «Флаинг фиш», принадлежащая Лайонелу Ротшильду, «Галлинари II», оснащенная мотором фирмы «Делахай» и «Нью-Трефле III» Эмиля Тюрона. Затем в разряде крейсерских: «C.P. II», построенная в Неаполе, «Адель» Дзанелли и «Ал’Эрта», с каркасом от Галлинари и мотором ФИАТ.
Пушечный выстрел извещает о начале гонки, которая тут же превращается в страстную дуэль между «Ал’Эртой» и «Флаинг фиш», оставивших «Адель» позади. Выиграет «Флаинг фиш», которая финиширует, преодолев десять кругов – в общей сложности сто километров – за два часа восемнадцать минут.
Франка и Джулия внимательно и увлеченно следят за гонкой, то и дело задавая вопросы Иньяцио и Людовику о рулевых, лодках и их скорости. Мадда после первых же кругов, сославшись на шум, вызывающий у нее головную боль, уходит прогуляться.
Когда Джулия поворачивается к Джузеппе, она видит пустое кресло. И не может скрыть своего разочарования.
Зима – как привидение на вилле в Оливуцце. Она перемещается беззвучными шагами в вуали из позолоченной пыли, словно в тюлевом покрывале, которым иногда укрывают покойных. Прячется среди теней, которые растянулись по комнатам, колышет бархатные занавески, скользит по полу в черно-белую шашечку и приносит с собой эхо тех дней, когда дом был полон детских голосов и смеха. Это грустное привидение, но Джованна уже хорошо его знает. Оно живет с ней в этих комнатах, ставших ей родными.
Пока 8 февраля 1908 года судьба не перетасовывает карты.
Глубокой ночью Джованну будят крики слуг, топот шагов, громкий стук хлопающих дверей. Растерявшись, она сразу не осознает, что это за едкий запах, который забирается к ней в нос, заставляет ее чихать. И вдруг понимает. Больше чувствует, чем видит. Огонь. Пожар.
Где-то рядом, говорит она себе, сбрасывая ноги с кровати. Доходит до двери, распахивает ее: в коридоре второго этажа клубится черный дым, карабкается по шелковой обивке стен и деревянным с позолотой дверям. Джованна хватает шаль, выбегает из комнаты, бросается на третий этаж, где спит Иджеа. И на лестнице сталкивается с няней, с девочкой на руках: она спешно несет ее в безопасное место, а за ней бегут две служанки, босиком, в ночных сорочках.
Женщины торопятся покинуть дом и несколько слуг бегут им навстречу, заворачивают Иджеа в одеяло, кричат, молятся. Пока Джованна пьет воду из кувшина, чтобы унять кашель, они объясняют ей, что мужчины остались внутри и пытаются остановить огонь, чтобы он не распространился по всей вилле.