Если вообще подпустят.
Он вновь вернулся к сценам убийства.
Первая была описана относительно сдержанно. На второй Юренцова понесло. К третьей нервы у него уже были вконец расшатаны: он получил отказ в возбуждении уголовного дела, не смог ничего добиться от сотрудников издательства и в отчаянии прибег к последнему средству. Которое могло прийти в голову лишь такому человеку, как Юренцов: малоизвестному писателю, живущему фантазиями.
И все-таки оно сработало.
Хроникер увидел надпись на рисунке только в магазине. Илюшин не сомневался: Юренцов согласовал с ним одну картинку, а буквы добавил позже. Отправил заказчику послание в бутылке. Только убийца мог понять, чем грозит ему сообщение «Эти истории придумал не я, и я расскажу об этом всем».
«Еще лингвист-эксперт мне бы очень пригодился. Психолого-лингвистическая экспертиза… Профайлер нужен. Заодно изучил бы файлы на жестком диске у Юренцова… Он же не кто-нибудь, он про-файлер».
Макар уже клевал носом.
Сон навалился на него. Он добрался до постели и мгновенно уснул, будто кто-то захлопнул его, как книгу.
На следующее утро он проснулся в шесть. Заварил кофе и распечатал все материалы уголовных дел, которые успел сфотографировать в отсутствие Истрика.
Каждое убийство чем-то отличалось от других.
– Поиграем в детскую игру «Найди лишнее», – вслух сказал Илюшин.
Гибель театральной гримерши Нины Ельчуковой – претендент на вылет номер один. Нападение совершено в ее квартире, похищены деньги и украшения. Смерти Шеломова и Капишниковой схожи между собой, поскольку выглядят случайностью. Жертвы – встреченные Хроникером люди, чем-то привлекшие его внимание.
Макар пометил на полях: «Что общего у К. и Ш.?» Молодая женщина, профессиональный дизайнер, – и пятидесятилетний рабочий?
– Примерно ничего, – сказал он в пустое пространство комнаты. – Голоса в голове у Хроникера отдавали ему приказы, которым он следовал. Жертвы ни при чем.
Однако всерьез в версию голосов он не верил. Две тысячи десятый, две тысячи тринадцатый и две тысячи восемнадцатый. Что происходило в эти годы? Почему в промежутках между ними никто не умирал от его рук? Может, в десятом, тринадцатом и восемнадцатом Хроникер переставал принимать препараты, назначенные ему психиатром?
«Или убийства были. Каждый год. Просто по какой-то причине он не захотел о них писать».
Последняя мысль показалась крайне неприятной, и, допив кофе, Илюшин сознательно от нее отказался. Он может работать лишь с тем, что имеется, – а значит, будет исходить из того, что погибших было трое.
Претендент на вылет номер два: Светлана Капишникова, по признаку орудия убийства. Если добавить к трем убийствам из книги два недавних, получится, что в трех случаях из пяти Хроникер наносил жертве удары по голове. Нельзя исключать, что и Лев Котляр убит таким же способом.
– Удар по голове… – Илюшин изобразил на листе гольфиста, замахивающегося клюшкой. – Человек физически сильный или с поставленной рукой. Приземистого Шеломова вырубил с одного бокового панча… То же самое проделал и с Юренцовым. Череп у мужчин крепче, чем у женщин, это вам не старуха с хрупкими костями, и все-таки Хроникер легко расправился с обоими.
Он записал в графе предположений: Боксер?
«Знал, куда нанести удар, и бил с большой силой».
– Надо было назвать его Гольфистом.
Левша или правша?
Претендент на «третий лишний»: штукатур Дмитрий Шеломов. До него жертвами стали две женщины. Почему Хроникер переключился на мужчину?
Макар отодвинул записи в сторону и вернулся к распечаткам уголовных дел.
– Как ни крути, убийство гримерши отличается сильнее всего, – задумчиво сказал он. – К тому же оно было первым. С него все началось. Во всяком случае, будем так считать, пока не доказано обратное.
«Что ж, обратимся к тому дню, когда погибла Нина Тихоновна».
Следователя, который вел дело Ельчуковой, Макару найти не удалось. Тот ушел на пенсию и уехал из Москвы. Однако гримершу отлично помнили в театральной среде. Преувеличенных слухов о ее смерти ходило много. Кое-кто утверждал, что у Нины Тихоновны в квартире хранились драгоценности немыслимой стоимости. Откуда они взялись у старухи, всю жизнь получавшей довольно скромную зарплату, осведомленные люди не поясняли.
Однако Илюшин сказал себе, что в их словах мог быть резон. В конце концов, трехкомнатная квартира не с неба свалилась.
Утром восьмого января у Ельчуковой был гость. Нина Тихоновна плохо чувствовала себя с утра и позвонила сыну старой подруги, попросила купить ей лекарства.
– Егор Николаевич Олейников, – прочитал Макар в материалах дела.
Он в два клика выяснил, что Егор Олейников, сорока трех лет, по-прежнему проживает в Москве. Режиссер одного из молодежных театров. Театр занимал небольшую, но достойную площадку на западе Москвы и поддерживался префектурой.
С фотографии на Илюшина смотрел мужчина с умным недоверчивым взглядом.
Девять лет назад следователь повис на Егоре Олейникове, точно сторожевая собака на воре.
Егор позвонил в дверь Ельчуковой около десяти. Полчаса они пили чай, а затем он ушел. Если верить его показаниям, он просидел бы дольше: Нина Тихоновна была старой подругой его покойной матери, им было о чем поговорить. Однако она чувствовала себя не очень хорошо.
Олейников вернулся к себе, а час-полтора спустя в ее квартиру пришел «газовщик».
Читая протоколы, Илюшин понял, что из Олейникова пытались выжать признание. Версия проста: заявился к старой подруге матери, убедился, что она одна, вернулся и убил ее. Было даже подозрение, что во время совместного чаепития Олейников что-то подсыпал в чашку Ельчуковой, однако экспертиза этого не подтвердила. «На кой черт сыпать старухе снотворное, чтобы затем разбить ей голову? – мысленно поинтересовался Илюшин у воображаемого следователя. – Где логика?»
Олейникова несколько раз опрашивали, придираясь к мелким расхождениям в его показаниях. Макар только пожал плечами. Вот если бы Егор каждый раз твердил одно и то же, не сбиваясь ни в единой детали, Илюшин первый советовал бы присмотреться к нему внимательнее. Люди путаются в воспоминаниях. Это неизбежно. Олейников не мог не понимать, что его хотят выставить убийцей, а такие подозрения не добавляют уверенности.
К тому же отпечатки пальцев Олейникова были повсюду.
Правда, было установлено, что Нина Ельчукова действительно звонила ему утром восьмого. В телефоне Олейникова сохранились сообщения с перечислением необходимых лекарств.
Но у следователя, который вел дело, имелся веский аргумент. Олейников жил в пятнадцати минутах ходьбы от Ельчуковой. У него была возможность вернуться домой, а затем снова прийти к старухе.
Однако во дворе, где жил Егор, за год до случившегося установили систему наблюдения над въездом в подземный гараж. В угол ее обзора попадал и его дом.
Записи проверили и убедились, что в десять пятьдесят две Олейников вошел в свой подъезд и в этот день больше не выходил.
Убийство старой гримерши осталось нераскрытым.
Договорившись с Олейниковым о встрече, Макар позвонил напарнику.
– Я планирую побеседовать с человеком, которого подозревали в убийстве первой жертвы Хроникера, – сообщил он. – Егор Николаевич Олейников. Режиссер. Так что если я вдруг исчезну, а потом меня найдут с проломленной головой, ты знаешь, кто в этом виноват.
– Я книгу напишу, чтобы увековечить твою память, – пообещал Сергей. – Еще раз: как фамилия этого гуся?
– Олейников.
– Уж не домой ли к нему ты собираешься?
– В театр, – сказал Макар.
– Это опасное место, да. Напиши мне, как закончится встреча. А! Слушай! Новости видел? В твоем парке агрессивный алкаш избил ночью пятерых школьников.
– А что пять школьников делали ночью в парке? Заполняли дневник наблюдений за живой природой?
– Ты там не шутки шути, а ходи осторожнее. Народ по осени дуреет!
– Буду ходить осторожнее, – пообещал Илюшин.
В последний момент режиссер перенес встречу в кафе. Макар вошел в «стекляшку» и увидел Олейникова. Тот сидел в глубине зала, листая пухлый блокнот. В нем с первого взгляда узнавался человек, способный в любом месте погружаться в свое дело до полной отрешенности от окружающего мира.
Он мало изменился по сравнению с фото: невысокий крепыш с большой головой и умным взглядом. Мясистый нос, тонкие губы. Длинный белый шрам возле уха. Он напомнил Илюшину итальянского мафиози из сериала «Клан Сопрано», который любил Сергей.
Егор оторвал взгляд от записей, улыбнулся и встал.
– С разными людьми сводила судьба, но с частным детективом впервые. – Он крепко пожал Макару руку. – Здесь пекут свежие блинчики и оладьи. Найти хорошие оладьи в Москве – целый квест!
Илюшин заказал кофе и оладьи. Прехорошенькая девушка бойко перечислила длинный список варений.
– Кизиловое, – подумав, сказал Макар. – Егор Николаевич, спасибо, что согласились встретиться.
– Егор и на «ты», – твердо сказал Олейников. – Как не встретиться! Нина меня на коленях качала, когда я был вот такой. – Он показал ладонью метр над полом. – Они с моей мамой дружили бог знает сколько лет.
При упоминании мамы лицо его на мгновение сделалось беззащитным и детским.
Макар, конечно, знал о матери Егора.
Расцвет Ирины Олейниковой, взявшей себе звучный псевдоним «Лиана», пришелся на середину семидесятых, когда фильмы с ее участием выходили один за другим. При упоминании в прессе к ее красоте обычно прилагался эпитет «утонченная». Насколько хорошей актрисой она была, Макар не мог судить, но он видел, что в кадре Лиана изумительно естественна; так могут быть естественны олень или роза.
Одна из самых удачных ее фотографий разошлась в виде календарей: Лиана в гипюровом платье небесного оттенка стоит у окна с букетом роз, на шее – жемчужное колье.
Большие темные глаза. Чистый белый лоб. Детская припухлость губ и век.
Егор не унаследовал красоты своей матери.