– Ну! А я о чем!
Щербатых сидел, сложив руки на коленях. Он чем-то напомнил Макару Лиану Олейникову: та же непринужденность, природная раскованность. В фильмах Демьян выглядел мужественнее, чем в жизни, и старше. Сейчас, вблизи, в его мимике время от времени прорезалось что-то от удивленного подростка.
– Извини, заказчика расследования не могу раскрыть, – сказал Илюшин.
– Да брось! Я и так знаю, что Егор. Я бы на его месте сделал то же самое.
Макар начал расспрашивать Демьяна, исподволь подбираясь к тому, что интересовало его больше всего – к мемуарам Ельчуковой. Однако, случайно или умышленно, Щербатых ни разу не упомянул о задуманной им когда-то книге.
Старая гримерша была дочерью поварихи и строителя. По словам Демьяна, никаких драгоценностей у нее быть не могло. Он несколько раз повторил, что Нина Тихоновна не интересовалась украшениями.
– Вот руки у нее всегда были в идеальном порядке. Я такого маникюра больше ни у кого не видел.
Он с некоторым сожалением посмотрел на свои коротко остриженные ногти.
Макар заговорил о племяннике Ельчуковой. Он помнил из уголовного дела, что Ивана, которому тогда было двадцать восемь, опросили коротко и только один раз. У него было алиби: в день убийства он продолжал праздновать Новый год с друзьями-музыкантами.
– Ивана я помню, конечно, – сказал Демьян. – Противный был малец. Вечно лип к нам на всех тусовках. Сто лет его не видел. С похорон Нины… Хотя нет! В каком-то баре пересекались. Ты замечал, что у мужчин, застрявших в роли непризнанного гения, всегда портится характер. Или, может, в непризнанные гении подаются только те, у кого характер дрянь? Ивану сейчас… дай сообразить… за тридцать. Да что я говорю! Под сороковник! Он понемногу лабает в кабаках, понемногу фотографирует… Человек-все-понемногу! Кажется, и книги пытался писать, но что-то у него не заладилось.
– Кстати о книгах, – сказал Макар. – Ты, насколько мне известно, хотел сделать свою по мотивам воспоминаний Ельчуковой?
В первую секунду Демьяну не удалось скрыть смущения. Он взял себя в руки и принужденно рассмеялся.
– Хотел. Не сложилось.
– Фамилию журналиста вспомнишь?
Актер покачал головой.
– Слишком давно было дело.
Макар мог бы поклясться, что он лжет. В глазах Демьяна что-то мелькнуло… Страх? Злость?
В гримерку вернулся Костик.
– Работаем, мальчики! Демьян, у них почти все готово.
Илюшин не собирался уходить, пока не вытащит из Щербатых все, что можно.
Следующие десять минут они общались с перерывами. «Рот закрыли!» – приказывал Костик, и Демьян покорно замолкал. Ему подводили губы, подкрашивали глаза; наконец, приладили к его собственным темным волосам слегка вьющиеся пряди, окончательно преобразившие его образ: перед Макаром возник юноша из девятнадцатого века.
– Круто, – искренне сказал Илюшин.
Костик фыркнул, однако остался, видимо, доволен похвалой.
В дверь постучали.
– Пять минут – и начинаем, – сказала девица, встречавшая Илюшина. От ее хмурости не осталось и следа. Глядя на Щербатых, она сияла. – Демьян, может, водички? Колы? Чего-нибудь еще?
– Минералка есть, Катюш?
– Будет!
– Смажешь помаду – убью, – предупредил Костик.
Он присел на диван и уткнулся в телефон.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что на месте Егора сделал бы то же самое? – спросил Макар у Щербатых.
– Ну, понимаешь, Егору пришлось многое вынести. Ты знаешь о его матери?
– Лиана Олейникова, да…
– Нет, ничего ты не знаешь, – с неожиданным жаром перебил Демьян. – Лиана была офигенная. Слышишь, волчок? Подтверди!
– Чего? – вскинул голову Костик. – А, да. Была.
«Господи, еще один сейчас начнет рассказывать мне про Лиану. Они что, сговорились, что ли?»
– Я Егору тогда дико завидовал! У меня-то не мать, а недоразумение… Сейчас она все осознала и хочет общаться, только я уже не хочу. Поезд ушел. Проехали станцию «несчастное детство». Я даже в студенчестве, когда никаких мозгов еще не подвезли, соображал, как сильно повезло Егору. Мать во всем его поддерживала. Повторяла, что он может стать кем угодно при его способностях. А у него – ну какие особенные способности?..
– Никаких, – сухо вставил Костик, не отрывая взгляда от экрана.
– Ты сейчас думаешь, что мы завистливые уроды и гоним на Егорку, – обратился Демьян к Макару. – Нет. Егор классный. Понимаешь? Нет, ты не понимаешь! Я с ним не работал, я наблюдал, как он общается с актерами. Другой режиссер актеров мнет! – Демьян сделал медленное и очень выразительное движение пальцами, будто рвал куски пластилина. Илюшин смотрел на его руки, не отрываясь. – А Егор актера собирает. Понимаешь? Ай, откуда! – Он махнул рукой, словно поставив крест на Илюшине.
– Ты хочешь сказать, это мать его таким сделала?
Демьян задумался.
– Не совсем. Она его не учила, ничего в него не вкладывала. Лиана в него слепо верила.
– Вера – это топливо, – подал голос Костик.
– Вера – это топливо, – эхом откликнулся Демьян. – Егор на этом топливе докатился до того времени, когда он стал реально сильным режиссером. Ну, если ты без малого двадцать лет ставишь спектакли, то можно чему-нибудь научиться, да? Скажи!
– Наверное, можно.
Демьян похлопал Илюшина по плечу.
– Вот. Молодец. Теперь понял.
В гримерку просочилась девица и протянула актеру бутыль с минералкой. Оторвав взгляд от сыщика, Щербатых одарил ее такой улыбкой, что Макар сразу понял всех «щербатиксов». Это было так, словно в гримерке на секунду включили солнце.
– На чем мы остановились?
– На месте Егора ты сделал бы то же самое.
– Да, точно. Я тебе сказал: мы все ему завидовали. Мать – актриса, в сыне души не чает! А в девяносто пятом она… Ты знаешь, да? Даже повторять не хочу. Это был первый удар. А осенью погибла девушка из нашей компании. Полина Грибалева. Случайная смерть. Нелепая. Страшная.
– Полина Грибалева? – переспросил Макар.
Ни о какой Полине режиссер не упоминал.
В гримерку заглянула Катерина.
– Демьян, пойдемте…
– Пять минут, – твердо сказал Илюшин.
Девица вопросительно уставилась на актера. После секундной заминки тот кивнул, и она исчезла.
– Грибалева была девушкой Олейникова?
– Ну нет. Она просто прибилась к нашей компании незадолго до… всего этого. Но они нравились друг другу. Я видел, как Егор на нее смотрит иногда. Он был прямо основательный такой парень, мы все крутили романы, а он только, как бы выразиться, приглядывался. Егор из тех, кто долго запрягает. С Полиной у него точно что-то получилось бы. Ему после смерти матери нужно было… – Демьян поискал слово. – Утешение. А она была простая девушка, не из нашей среды. Приезжая. В техникуме училась, что ли. Жила у родственницы. В начале сентября ее жестоко убили, забили до смерти.
– Где это произошло? – спросил Макар.
– В квартире, где она жила. Дверь открыла сама. Ее убили, квартиру обнесли. Это произошло… – Демьян нахмурился, вспоминая. – …то ли в субботу, то ли в воскресенье. Я почему запомнил: Егор был у друзей в Подмосковье, он каждые выходные к ним уезжал. Возвращается, а тут такое.
– Убийцу нашли?
Демьян отрицательно покачал головой.
– Слушай, это был девяносто пятый. Дом – бывшая общага. Мы с Егором обошли соседей, всех расспрашивали. Егор не верил, что Полина открыла дверь незнакомому человеку. Она приехала из какого-то неблагополучного региона, ее не нужно было учить осторожности… Кто-то сказал, что по подъезду носился незнакомый пацан… А, вспомнил! Видела его полуслепая бабка. Она, по-моему, была не в себе. Я бы ей не доверял, но Егор вбил себе в голову, что Полина открыла дверь этому мальчишке, потому что взрослому она не отперла бы. Даже следов этого пацана мы не нашли.
Дверь в гримерку распахнулась, на этот раз без всякого стука. В коридоре стоял высоченный парень, едва не задевавший лбом притолоку.
– А теперь – Щербатый! – провозгласил он хорошо поставленным голосом. – Я сказал, Щербатый!
Демьян с сожалением развел руками:
– Извини, работа зовет.
Илюшин встал, понимающе кивнул. И с непроницаемым лицом последовал за актером на съемочную площадку. Замыкал процессию Костик, тащивший небольшой серебристый чемоданчик.
– А почему у нас посторонние? – удивился режиссер, увидев Макара.
Демьян взглянул на сыщика, вздохнул и сказал, что это с ним.
– Телефоны отключаем, – скомандовал режиссер.
И больше на Макара никто не обращал внимания.
Вокруг толпились люди, большинство из которых, на первый взгляд, были ничем не заняты. Но стоило снять одну сцену, как начиналась муравьиная суета. Переносили прожекторы, меняли свет, переставляли предметы в кадре. Кричали, страшно ругались. На это время Илюшин с Демьяном словно оказывались в глазу тайфуна. Только Костик молча подходил, припудривал актера или брызгал лаком на волосы.
Снимали рекламный ролик по заказу телевизионного канала. Демьян должен был, сидя за столом, написать на бумаге несколько слов гусиным пером, а затем, подняв взгляд в камеру, веско произнести: «История нас рассудит». Илюшин никак не предполагал, что для тридцатисекундного ролика требуется столько времени и усилий.
Однако в перерывах им удалось поговорить.
Илюшин узнал, что, когда Грибалеву нашли убитой, девушка была одета на выход и накрашена.
– Она собиралась на какую-то встречу, – сказал Демьян. – Я помню, наши говорили, что у нее была необычная прическа… Может, в театр шла. С кем? Нет, не знаю. По-моему, так и не выяснили. Выходит, три смерти, одна за другой… – подытожил он. – Не подряд, конечно. Полина погибла в том же году, что и Лиана. Нам было по девятнадцать. Значит, это девяносто пятый. А Нину Тихоновну убили… В каком?
– В январе две тысячи десятого.
– Точно. В январе. Получается, пятнадцать лет прошло. Но все равно. Три близких Егору человека. Нина дружила с его матерью. Не то чтобы нянчила с колыбели, она никого не нянчила, да и вообще к детям как-то не особо… Студенты – другой разговор! Старухи интересной судьбы почему-то больше симпатизируют парням, чем девкам. Не замечал такого?