– Ты не знаешь, кто растил твоего сводного брата? – переспросил Макар.
– Я тебе уже сказал: он мне и не сводный, и не брат! Я всегда чувствовал, что Колька нам чужой. Кукушонок! С той разницей, что меня никто не мог вытеснить из маминого сердца. Он с детства был невыносимым, и ни я, ни мама его не любили. Можешь за него не переживать, он сполна получал заботы от родной матери – его довольно часто отправляли к ней под тем предлогом, что Лиане нужно отдохнуть от младшенького.
– Ты не думал оформить опекунство после смерти матери?
Егор уставился на сыщика округлившимися глазами.
– Ты меня слушал? Мне было девятнадцать! Я был студент! Какой из меня мог получиться опекун девятилетнему мальчишке, которого я на дух не выносил? К тому же я знал, что Колька пойдет вразнос, как только войдет в силу. Так и вышло. В четырнадцать он попал в колонию: они с приятелями ограбили и избили несчастного пьянчужку. Вышел, на некоторое время вроде бы взялся за ум, но потом снова понеслось. И так по кругу. В двадцать он впутался в какую-то совсем дрянную криминальную историю. Не знаю подробностей. Тогда он присел уже надолго. Естественно – рецидивист! Хочешь верь, хочешь нет, но все зачатки будущей криминальной судьбы у него уже в три года были написаны на лице.
– Где он сейчас? В заключении?
– Нет, он вышел.
Илюшин насторожился.
– Вышел и почти сразу погиб, – закончил Егор. – Он сильно пил. Закономерный итог.
Макар записал имя подруги. В глубине души он сомневался, что эта история могла случиться в реальности. Похоже, Лиана выдумала подругу вместе с ее ребенком, а сыну солгала о приемыше.
– Мне нужна фотография, – сказал он.
– Зачем? Говорю тебе, Колька погиб. Да и снимали его последний раз миллион лет назад. Я даже не знаю, где он похоронен.
Но Илюшин настаивал, и в конце концов Олейников сдался.
– Ты мертвеца из могилы поднимешь своим занудством! Вернусь – посмотрю в архиве. Если найдется фото, пришлю.
В зал вбежали несколько девушек лет шестнадцати-семнадцати, но, заметив Илюшина, остановились в нерешительности.
– Девочки, идите сюда! – позвал Олейников и обернулся к сыщику: – Пару минут мне дай, окей?
Его разговор с девушками затянулся. Макар остался в кресле, а Олейников с начинающими актрисами переместились на край сцены, где режиссеру стали показывать наброски костюмов.
– Извини, – вернувшись, сказал Егор. – У нас такая фишечка: персонажи продумывают образ. Мы сами себе и режиссеры, и костюмеры. Привыкли экономить на всем. Кстати, Нина Тихоновна великолепно шила и даже мне пыталась преподать основы. О чем еще ты хотел меня спросить?
– Какие отношения связывали тебя с Иваном Ельчуковым?
– Я же тебе рассказывал. Никаких, в общем-то…
Илюшин молчал, глядя на Егора.
– Ты собираешься меня загипнотизировать? – усмехнулся тот. – Вряд ли получится! Я невосприимчив к гипнозу. Это, между прочим, не какими-то дилетантами проверялось, а специалистом соответствующего направления.
– Егор, что за конфликт у вас вышел?
Олейников вспыхнул.
– Господи, да какой конфликт! Был какой-то дурацкий розыгрыш на вечеринке, я уже не помню, в чем он заключался. И вообще не понимаю, почему тебя это интересует. Старое дело, давно позабытое.
Выйдя из театра, Илюшин позвонил Щербатых, но услышал, что абонент временно недоступен. Ведомый чутьем, он открыл Инстаграм-страницу визажиста Волчка и увидел, что свежее фото час назад выложено с той же площадки, где он встречался с актером.
Макар списался с Костиком и вскоре уже ехал на Баррикадную.
Девушка, встретившая его, вела себя куда приветливее. Илюшин понял, что отсвет таланта и обаяния Демьяна Щербатых теперь лежит и на нем.
Визажист выглядел так же, как в прошлый раз: шорты, огромная футболка с Бивисом, бейсболка козырьком назад.
– Зачем я-то тебе сдался? – хмуро буркнул он. – Садись, не стой. Через пятнадцать минут приведут нашу звезду, она говорить не даст.
– Ты бывал на тусовках у Нины Тихоновны Ельчуковой? – спросил Макар.
– Два или три раза. А что?
– Между Егором Олейниковым и племянником Нины были какие-нибудь конфликты?
Костик снял кепку, повертел в руках и бросил на диван. Без нее он стал выглядеть старше. Илюшин увидел на его лбу под волосами границу тонального крема и незакрашенной бледной кожи. Они с Макаром сидели в гримерке вдвоем. На передвижной вешалке висели нарядные платья: блестки и тюль, корсеты и шлейфы.
– Не надо задавать вопрос, на который знаешь ответ, – упрекнул Костик. – Это как-то расхолаживает.
– Я не знаю, что именно произошло, – спокойно сказал Макар.
– А что к Егорке не пошел?
– Твоей наблюдательности я больше доверяю.
– Ой-ой, вот не надо лести!.. – Костик вдруг оставил свой обычный брюзгливый тон и флегматично добавил: – Может, и правильно. Ситуация была мерзкая. У меня на мерзости память хорошая.
– Расскажи, пожалуйста.
– Если сдашь меня Егорке, прокляну, – без тени улыбки предупредил Костик.
– Не сдам.
Волчок взял какой-то флакончик, взболтал и вернул на место.
– Про даты меня не спрашивай, я даже год не вспомню. Навскидку, Егорке было около девятнадцати. Я только пару месяцев как приехал в Москву, жил у Элки.
– Домбровской? – выудил Макар из своей памяти фамилию одной из приятельниц Егора Олейникова.
– Ага. Она меня пустила в обмен на… услуги личного характера. – Он неожиданно подмигнул. – Ничего такого: накрасить-причесать, обслужить ее матушку. В Домбровскую, кстати, Иван и влюбился.
– Подожди, – остановил его Илюшин. – Сколько ему было лет?
– Я откуда знаю? Ну, тринадцать, четырнадцать… Подросток. Смурной такой, тощий, но прущий напролом. И при этом адски дикий! Диковатый. Как Мцыри. Но в горло я ему воткнул и там два раза повернул. Доводилось слышать такие стихи?
Макар пропустил издевку мимо ушей.
– А сколько лет было Домбровской?
Волчок пожал плечами:
– Восемнадцать, наверное. Нет, скорее, девятнадцать. Может, даже двадцать. Я тебе уже сказал, – внезапно вспылил он, – не спрашивай ты меня про возраст и даты! Они у меня в голове не держатся. Что за удовольствие – выставлять меня идиотом беспамятным?!
– Извини, больше не буду.
Костик быстро выходил из себя и так же быстро успокаивался. В его манерах сквозила хорошо скрытая нервозность. Он контролировал себя, но Макар чувствовал: дай он еще один повод – и его прогонят. Эти поверхностные всплески злости лишь маскировали темную бездну, как будто под мелкими волнами, увенчанными белой пеной, что-то тяжело и грозно ворочалось на дне моря.
– Все-таки, наверное, четырнадцать, – подумав, сказал Костик. – Больше подросток, чем мальчишка. Постоянно таскался с фотоаппаратом и щелкал Элку. Телефонов с камерами тогда у каждого сопляка не было…
Он задумался, а Макар мысленно сказал себе, что Волчок далеко не так плохо помнит даты, как говорит.
– Мы посмеивались над ним, подшучивали, но в целом отнеслись с пониманием. Ты в курсе, как выглядела молодая Домбровская?
Илюшин покачал головой, и Волчок демонстративно закатил глаза.
– Божечки-божечки! Что вообще красивого было в твоей жизни, частный детектив? Подожди, я найду. Ты должен это видеть.
Волчок погрузился в телефон, и вскоре Илюшину была предъявлена фотография девушки. Зеленые глаза, чувственный рот, оливковая кожа… Макар не любил такой тип красоты – громкоголосый, несколько назойливо предъявляющий себя, – но он не мог не признать, что Элла Домбровская в юности была изумительно хороша.
– Теперь понимаешь, отчего парнишечка влюбился? Мы собрались у Нины в начале лета, кажется. Да, точно: еще Лиана была жива. Выпивали, болтали-хохотали… Не помню, что пили. Ну, вино, шампанское, портвейн… Стандартный набор. А Иван суетился у нас под ногами, и кому-то пришла в голову свежая мысль налить и малышу.
Волчок ухмыльнулся.
– Если бы он не выпил, наверное, все обошлось бы. Не подумай, его не принуждали! Он сам с удовольствием наклюкался портвешка. Стакан, может. Но не больше. Мы же не хотели, чтобы он отравился! Да и вообще – там его родная тетя присутствовала, и это все совершалось под ее одобрительное хихиканье. А Домбровская в те времена вроде как составляла пару Егору. Что ты бровками играешь? Опусти их на место. У тебя классические черты, тебе идет невозмутимость. Мимику оставь тем, кому приходится добирать гримасами, как Демьяше.
– Я слышал, с Егором была Полина Грибалева.
– А, эта вешалка! – Волчок отмахнулся. – Не бери ее всерьез. Элку тоже не бери, у них с Егоркой ничего не было. Но они флиртовали и везде ходили вместе. В институте сплетничали, пара они или нет.
– Почему вешалка?
– Сыщик, как ты дела расследуешь с таким интеллектом? Потому что вешалась она на Егорушку. Соображаешь?
– Мне сказали, Егор был в нее влюблен.
– Ну, может и был, – нехотя согласился Волчок. – Но это после. А тогда он как бы обозначил намерения: я собираюсь ухаживать за Домбровской, не суйтесь под руку. И тут этот дикарь! Иванушка-дурачок… Таскается за Элкой, таращится неотрывно. Фотографирует еще. Фотоаппарат Егора особенно выводил из себя. Смешно: что это за папарацци такой! А потом случилась одна сцена… Кинематографическая. Очень короткая.
За спиной Макара в коридоре забегали люди, кто-то громко крикнул в гримерку: «На выход!»
Костик лениво поднялся и подошел к двери. Высунулся, огляделся и отчеканил в пространство длинную фразу, в которой не было ни одного цензурного слова. Как ни в чем не бывало вернулся к Макару и взгромоздился на высокий стул.
– Командовать они еще будут… Сначала говорить по-человечески научись, потом с людьми работай.
– У тебя не будет проблем?
Костик отмахнулся:
– Да они не слышали! Я ж не дурак на помрежа орать. Это фальстарт. Пять минут у нас еще точно есть. Значит, Иванушка-дурачок выпил… Но дело не в этом, он не был пьян, просто слегка окосел, это было даже мило. Щербатых подбил его спуститься в палисадник и добыть ветку сирени. Короче, с этой веткой Иван поднимается в квартиру, идет по коридору, ищет Эллу. Домбровская стоит в комнате у подоконника и принимает красивые позы. Иван заходит. Видит Эллу. Топает к ней. И тут мы все замечаем, что с нашего Мцыри сползли джинсы, и из-под них видна резинка трусов. Обычная резинка, ничего особенного. Сейчас так каждый второй носит. – Волчок большим пальцем приспустил край своих шортов и продемонстрировал Илюшину трусы известной марки. – Но тогда это было не совсем общепринято. Иван идет мимо Егора, светясь, как праздничный самовар. В руке у него сирень. Егор цепляет резинку на его спине чуть пониже талии двумя пальцами, оттягивает и с силой отпускает. Щелкает трусами Иванушке по спине, понимаешь?