Он усмехнулся, сел в машину. Усть-Чекан расщедрился напоследок и преподнес ему подарок.
По пути в Арск Бабкин удовлетворенно напевал себе под нос. Разрозненные фрагменты наконец-то пришли в движение и стягивались к центру рисунка.
Ему оставалось найти сердцевину. Сергей хорошо представлял ее очертания, но требовались детали. Не расцвеченных впечатлениями рассказов очевидцев жаждала его душа, а сухого, отстраненного языка протокола.
Руслан Чеботарев действительно оказался парнем лет двадцати пяти, подтянутым и молодцеватым. Форма сидела на нем так, что Бабкин неожиданно для себя проникся завистью. Хотя чему завидовать, когда он сам все эти форменные упаковки терпеть не мог, а любой официальной одежде предпочитал футболку с джинсами!
А вот поди ж ты.
Он показал следователю свою лицензию (Чеботарев изучил ее с любопытством человека, которому не доводилось прежде встречаться с частными детективами) и изложил следователю, что привело его из Москвы в Арск.
Они мгновенно перешли на «ты». Сергей с легким злорадством подумал, что Илюшин с его неистребимой привычкой к выканью крутился бы в этом кабинете как уж на сковородке.
Затем он выкинул из головы Илюшина, его расследование, Машу, детей, собак и все остальное и полностью сосредоточился на том, что привело его к Чеботареву. Сергей умел входить в состояние, когда все, не относящееся к его работе, растворялось, – будто таяли отделенные от него толщей воды силуэты людей, стоявших на борту, пока сам он в батискафе погружался в неизведанные глубины, и только то, что было на глубине, теперь имело значение.
Это умение в свое время спасло его нервную систему в первом браке. А бывшая жена навсегда осталась в убеждении, что он бесчувственная сволочь.
Но Бабкин не был сволочью. Просто из батискафа все воспринимается по-другому.
– Помню это дело, само собой, – сказал Чеботарев. – Только название села забыл… Чемень?
– Усть-Чекан.
– Точно. Трое погибших по собственной глупости.
– Стопроцентно по глупости? – спросил Сергей.
– Да, они угорели. Двое местных и их приятель, с которым они пили, не просыхая. Экспертиза показала, что очаг возгорания находился внутри, возле печки. Баня старая, выгорела за пять минут.
– Можно дело посмотреть? – попросил Сергей.
Чеботарев напрягся. Бабкин ощутил себя крестьянином, неторопливо подъезжавшим к городу на груженной репой подводе, перед которым неожиданно с лязгом упали железные ворота. В следующую секунду он понял причину. В нем узрели не простака, собиравшегося торговать репой, а шпиона в кольчуге под косовороткой.
– Я не проверять тебя собираюсь, – он даже усмехнулся, – а посмотреть, кем были погибшие. Меня особенно интересует третий, который не местный. Предполагаю, что он должен прямым путем вывести меня на моего фигуранта.
Чеботарев прищурился, взвешивая, стоит ли соглашаться на просьбу.
– Ладно, подожди в коридоре.
Бабкин сел на длинную скамью, обитую дерматином, и задремал. Он устал. Его вымотали перелеты, переезды и ночевки в дешевых гостиницах. Все эти мытарства не оплачивались клиентом. Однако Бабкин ни на секунду не сомневался в необходимости своего расследования. Он лишь сокрушался о том, что в возрасте этого парнишки, Чеботарева, даже не заметил бы нарушения привычного режима.
Спина, опять же… Надо было Илюшина бросить под машину в Карелии, а не самому ложиться под нее. Потом он вспомнил, что Илюшина в это время вешали, и тяжело вздохнул[2].
Сергей не знал, как долго проспал. Ему пришлось поискать глазами окно, чтобы убедиться, что в нем не разгорается рассвет. Некоторое время он всерьез допускал, что мог проваляться на дерматиновой скамье целую ночь.
– Видок у тебя, конечно… – хохотнул Руслан. – Уж извини за прямоту!
Чеботарев протягивал ему папку, и Бабкин счел, что парень имеет право на фамильярность.
– Мало спал, плохо ел, – в тон Чеботареву ответил он.
С трудом выпрямился, стараясь не морщиться от ноющей боли в спине. Потянуться бы хорошенько, размять шею! Но гордость не позволяла. И чувство уместности. Явился за помощью, уснул в коридорчике, как одряхлевший дед, а теперь не может подняться с лавки, не покряхтев как следует. Тьфу!
Он взял папку, вернулся за следователем в кабинет. Пристроился на стуле возле окна и углубился в изучение материалов дела, на время забыв о Чеботареве.
Акт о пожаре. Протокол осмотра места преступления. Фотографии. Объяснения очевидцев. Экспертное заключение…
На последнем он остановился подробнее.
Следователь сказал правду: пожар начался внутри. Кто-то из погибших не закрыл дверцу печи, и, вероятно, не до конца засунул в нее полено, создав таким образом подобие моста для огня. Пламя перебежало из топки на пол; доски вспыхнули, а остальное было делом времени.
Настал черед фотографий. Хоть Сергей и сказал Чеботареву, что его интересует только личность третьей жертвы, он был частным сыщиком до мозга костей. Сыщик смотрит на все своими глазами, не доверяя чужим.
Фотографии, от которых содрогнулся бы любой нормальный человек, не вызвали в нем ничего, кроме профессионального интереса. Он окончательно отбросил мысль о поджоге. Одно тело было найдено на полу, два других – на полках. Жертвы не пытались выбраться наружу.
Все тела были обуглены. Судебно-медицинская экспертиза констатировала смерть от отравления угарным газом. «Хоть не заживо сгорели», – подумал Бабкин. Между строк он читал, что баня Щукиных была старая, никуда не годившаяся, с каменной печкой, сложенной тысячу лет назад каким-то горе-умельцем, может быть, кем-то из Щукиных собственноручно. Пол перед топкой даже не был защищен металлическим листом, который мог бы предотвратить возгорание.
Впрочем, это не имело значения. Причина смерти была не в огне. Она таилась в углях, переливающихся синевой. Пряталась за заслонкой, которую закрыли раньше времени.
Щукин Валерий Иванович, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения.
Щукин Леонид Иванович, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения.
Голованов Николай Дмитриевич, тысяча девятьсот восемьдесят шестого года рождения.
Бабкин издал долгий протяжный свист, неуместно прозвучавший в стенах кабинета. С фотографии Голованова на него смотрел человек, которого он знал под именем Григория Богуна, жениха Варвары Харламовой.
– Ты чего? – рассмеялся Чеботарев.
– Сейчас объясню. – Бабкин вытащил телефон, вопросительно покачал им в воздухе. – Сфотографирую этого орла?
– Ради бога. Твой, что ли?
– Ага.
Он не удержался от широкой ухмылки. «А ведь я тебя нашел, сукин сын! И даже знаю, каким образом ты стал покойником на кладбище в десяти километрах от Усть-Чекана».
– Вы нашли в доме паспорта, верно? – спросил он, уже зная ответ.
– Ну да. – Чеботарев нахмурился. До него только сейчас дошло, что именно он услышал. – Подожди-ка, подожди…
– Жив-здоров этот товарищ, – подтвердил Бабкин, не в силах скрыть торжества. Но он был так доволен собой и в то же время утомлен, что у него не осталось сил щадить чувства молодого следователя. – Планирует жениться, между прочим!
– А кого тогда похоронили?
Бабкин наконец-то с полным правом потянулся, хрустнув позвоночником.
– В бане нашли Григория Павловича Богуна. Уроженца села под Сыктывкаром.
– Что еще за Богун?
– Честный работяга-шофер из Казани. Работал в фирме «Радиус», был знаком вот с этим гадом, – Бабкин ткнул в физиономию Николая. – Оба водители. Можешь мне поверить: мужика, который проходит у тебя жертвой, я видел своими глазами пять дней назад. Возбуждай дело заново в свете вновь открывшихся обстоятельств.
Чеботарев со стоном запустил пальцы в волосы.
– Как чувствовал, что от тебя будут проблемы… Ну спасибочки! Низкий тебе поклон! Ты мне целое дело разрушил!
Бабкин пожал плечами.
– Во-первых, я тебе только что раскрыл новое. А во-вторых… – Он значительно поднял палец к потолку. – Считай, добился для тебя благодарности от начальства. И все это за каких-то полтора часа при твоем минимальном участии.
– Там крыша, – скептически сообщил Чеботарев, проследив за его пальцем. – Которая, к тому же, протекает. А начальство у меня вообще в другом здании.
Сергей вышел на улицу, когда уже смеркалось. В кабинете было холодно, он замерз и проголодался. Подумал, что надо было спросить у Чеботарева, где можно перекусить… Не набрать ли его? Но вспомнил о половине лепешки, оставшейся от козленка, и забрался в машину.
Он растянулся со вздохом облегчения на заднем сиденье. Ноги согнул в коленях. Полежал, сжевал лепешку, осушил коробку сока, купленную в том же Усть-Чекане, и заел каким-то липким приторным печеньем, показавшимся ему пищей богов.
Пожалуй, это была лучшая трапеза за все время с начала расследования.
Затем он просто полежал минут пять, глядя в серый потолок и представляя на нем реку, а за рекой – лес. И спину, кажется, отпустило.
Дело не было закончено. Однако с этого момента расследование встало на накатанные рельсы, и Бабкину были знакомы все остановки на пути.
Он позвонил тому же человеку, к которому обращался по поводу Богуна, и запросил информацию на Николая Голованова. Человек сказал, во сколько им это обойдется. Бабкин ритуально ответил, что тот кровосос и паразитирует на трудовом народе, что означало «Заплатим, естественно, о чем речь».
– Жди, – односложно сказал тот и повесил трубку.
И Бабкин стал ждать, не выходя из машины.
Он думал не о Богуне и даже не о том упыре, которого преследовал Илюшин. А о том, что земля стоит на таких, как этот парнишка Чеботарев, и на таких, как молчаливый хмырь Истрик, помогающий Макару, и на всех, похожих на них. Без этих людей у них с Илюшиным ничего не получилось бы.
Телефон выдал один за другим восемь сигналов. В мессенджер упали фотографии.
Бабкин принял вертикальное положение, потер глаза и открыл документы. Его давний приятель снял копию с обвинительного заключения по уголовному делу и с резолютивной части обвинительного приговора, вынесенного судом. Уже этого Бабкину хватило бы с лихвой, но его бывший коллега пошел дальше: следом пришли две ссылки на газетные статьи. Одна была совсем небольшой, в два абзаца, вторая, помимо пересказа уголовного дела, содержала в себе аналитику. Он прочел внимательно и ее.