Поднял голову, спохватился, что вокруг темнеет.
Сунул в ухо гарнитуру, поставил навигатор, забил маршрут до Казани и стал звонить напарнику.
Илюшин ответил, когда он выезжал из Арска.
– Серега, привет!
– Есть новости. Ты занят?
– Говори!
– Я нашел своего чувака, и тебе это тоже будет интересно.
На заднем фоне у Макара что-то позвякивало, негромко разговаривали люди.
– Значит, смотри, какая любопытная история. В датах могу сейчас наврать, я за рулем, материалы дела в телефоне, но изложу тебе суть. – Илюшин согласно угукнул. – Жил-был некто Николай Голованов, работал водителем, сначала в Казани, потом в Москве. В июне две тысячи восьмого года двадцатидвухлетний Николай Дмитриевич выехал из Москвы, чтобы, двигаясь через Белоруссию, доставить в Польшу фуру, груженную конфетами и шоколадом.
– Ты сказал, Голованов? – переспросил Илюшин.
– Да. Слушай дальше. Николай в свои юные двадцать два года был одним из звеньев в цепи, занимавшейся нелегальными иммигрантами, в первую очередь из Афганистана. В фуре за водительской кабиной был сделан отсек, в котором через границу тайно провозили людей. Обычная история. Неизвестно, сколько таких поездок успел сделать наш Коля, но сколько-то явно успел, потому что в этой цепи он был не обычным шофером, который не задает лишних вопросов, а человеком, самостоятельно принимавшим решения. Теперь спроси меня, какое опрометчивое решение принял двадцатидвухлетний Голованов?
– Какое?
– Вместо четверых он загрузил в свой потайной отсек восемь человек. Две семьи из Джелалабада, трое несовершеннолетних. Надо тебе объяснять, что поступок был продиктован не жалостью, а жадностью? За один рейс можно было заработать вдвое больше, чем обычно, и он утрамбовал их в эту коробку, как селедок в бочку.
Сергей обогнал фуру и вернулся в правый ряд.
– Васильева Бужа, – прочитал он вслух название на указателе.
– Что? – не понял Макар.
– Не обращай внимания. Будили, должно быть, здесь какого-нибудь Василия злые татары…
– Я смотрю, ты в приподнятом настроении, – заметил Макар.
– Вообще – да, хотя уголовное дело этого козла не добавило мне веры в людей. Но я хотя бы не зря мотался туда-сюда. Восемь человек. Николай взял у этих несчастных деньги и повез их в Польшу. Оттуда, скорее всего, они самостоятельно перебирались бы в Германию, это накатанный маршрут. Дальше имело место то, что называют неудачным стечением обстоятельств. Во-первых, фуру Голованова задержали на таможне. Она простояла двое суток вместо четырнадцати часов, на которые рассчитывал Николай. Во-вторых, на дырки, просверленные во внутренней стене отсека, повалились плохо закрепленные коробки с грузом и затруднили доступ воздуха. Когда Голованов оказался в Польше, он доехал до Люблина: по их договоренности афганцев высаживали именно там. Забрался в фуру, разгреб коробки и обнаружил в потайном отсеке восемь трупов. Он перетрусил настолько, что даже не подумал спрятать мертвых. Бросил машину на одной из улиц города и удрал обратно через границу.
– На что он рассчитывал, интересно…
– Ни на что. Просто драпал. Уносил ноги. У него от страха мозги переклинило. Хотя, знаешь, не совсем! Я думаю, он надеялся через своих дружков на родине обновить документы и жить под чужой личиной. Но польские полицейские уже к вечеру обратили внимание на фуру. Заглянули внутрь. Увидели тела, потому что наш красавчик удрал, даже не завалив коробками вход в отсек. Дальше проще простого: пробили по номерам, выяснили, кто водитель, и связались с нашими. Голованова взяли здесь на третий, что ли, день, после возвращения. Запираться ему было бессмысленно, но своих он не сдал. Получил восемь лет.
– По году за каждого покойника, что ли?
– Я бы его за такое душегубство закатал лет на двадцать, но ты же знаешь наши суды… Короче, на восемь лет Николай был изолирован от общества. Вышел он в августе две тысячи шестнадцатого. Предыдущая часть истории для нас, в общем, значения не имеет. А вот та, к которой я сейчас перехожу, прямо связана с моим расследованием.
– Слушаю очень внимательно, – сказал Макар.
– Я восстановил события по ключевым точкам. В августе Голованов освободился. На радостях он почти сразу заявился к своим приятелям, братьям Щукиным, которые жили в деревне Усть-Чекан. Оба брата – сидельцы, мелкий криминал. У них свой дом, стоит наособицу. Неделю эти три рыла пьянствовали. Голованов в деревне не показывался. А потом его что-то кольнуло, и он позвонил своему знакомому, Грише Богуну. Тот вкалывал в транспортной компании. Был на хорошем счету, и отзываются о нем, не считая его финального выкрутаса, в общем-то, тепло.
– Что за выкрутас?
– Сейчас до этого дойду. Дальше – область моих фантазий. Но фактами подтверждается, так что расхождение с реальностью если и есть, то небольшое. Гриша Богун, честный парень, радуется перспективе провести выходные с хорошими людьми. Он вообще был не слишком-то разборчив, судя по всему. Встреченной на работе девушке сообщает, что отправляется отдыхать на реку, париться в баньке и жарить шашлыки. На дворе, напомню, август. Богун на автобусе едет в Усть-Чекан, выходит на остановке и идет через кукурузное поле к деревне.
– Это домыслы или факты? – спросил Макар, удивленный обилием подробностей.
– Как ни странно, факты. По дороге через поле Григорий встретил девчонку, которая его хорошо запомнила. Я с ней беседовал.
– Впечатляет, – оценил Макар, и Бабкин расцвел в довольной ухмылке. Да, черт возьми, это было круто: в последний момент каким-то чудом разговориться с единственным свидетелем.
– Богун пришел к братьям Щукиным вечером. Никто его не видел или не обратил внимания. У него, в общем, внешность-то такая, неприметная… Братья растопили баню, они все выпили и втроем пошли париться, а Николай почему-то остался в доме. Через час, не меньше, Голованов решил присоединиться к приятелям и нашел в бане три трупа.
– Ого! – сказал Илюшин. – Угорели?
– Точно. Ну, наш Коленька за восемь лет многому научился. Поэтому драпать не стал, а выкинул вот какой финт: поджег баню изнутри и взял документы Богуна, оставив свой паспорт в избе. И сбежал. Ну не красавчик ли, а?
– Подожди, – остановил его Макар. – Почему ты считаешь, что их смерть – не его рук дело?
– Я экспертизу видел, – сказал Бабкин. – Причина – отравление угарным газом. Насчет поджога – исключительно мои догадки. Баня и сама могла сгореть запросто. Но в две таких беды подряд мне не верится. А вот в то, что Голованов воспользовался ситуацией – вполне! Ему, считай, судьба подкинула сказочный подарок. С Богуном он общался прежде и был в курсе, что биография у парня чиста, как тетрадь первоклассника. Не удивлюсь, если они где-то вместе работали. Так глубоко я не копал. Короче: он слинял с чужими документами. Обгоревшие тела исследовали, криминала не нашли и закрыли дело. О том, что в доме Щукиных пили на самом деле не трое, а четверо собутыльников, не знала ни одна живая душа. В понедельник Николай с телефона Богуна отправил смс его начальнику, чтобы не искали на работе. Должно быть, Богун упомянул, как зовут шефа, или тот был занесен в список контактов… В общем, эсэмэска дошла до адресата. В «Радиусе» уверились, что хороший парень Гриша бросил их как последний поганец. А на кладбище похоронили Богуна под именем Николая Голованова. Никаких вопросов у следствия не возникло. Пили трое? Обгоревших тел тоже три? И три паспорта? Ну, все очевидно.
– А ты-то как его отыскал? – спросил Илюшин.
– Ха-ха! Фотография в уголовном деле! В нем фигурирует вполне живая личность. Не так давно учил ребенка плохому и пытался набить морду будущему родственнику. В общем, бодренько себя вел для покойника. Натурализовался он сто процентов через бывших подельников. Ему не потребовалось делать документы заново, лишь поменять в базе фото настоящего Богуна на свое.
– …вопрос, где бывший зек взял такие деньги, – задумчиво сказал Макар.
– Ну, где-то взял! Может, скидку получил за то, что не сдал своих восемь лет назад… И стал стопроцентный Богун. Но одно дело – документы, это популярная тема. Заказывают сразу комплектом: права, паспорт и загран. А вот с отпечатками Голованов ничего не мог поделать. Из базы их не сотрешь. Свои тоже не исправишь. Он придумал просто не оставлять их нигде по возможности.
– Так себе способ.
– А какие у него были варианты? Я слыхал про операции по удалению отпечатков, но они стоят астрономических денег и никто не дает стопроцентной гарантии, что папиллярные линии не появятся вновь. Слишком мелкая сошка Голованов для таких размахов. Он, конечно, редкая дрянь. Восемь человек запереть в душегубке, не выпускать, не проверять, как они…
Бабкин зло прищелкнул языком и замолчал.
«…из которых трое несовершеннолетних…»
В уголовном деле перечислялись имена и даты рождения всех жертв, но он не стал читать. Три года ребенку или десять лет – какая разница! Все они погибли вместе с родителями из-за чужой алчности и глупости. Голованов их, должно быть, и за людей-то не считал. После случившегося, удирая обратно в Россию, проклинал нелегалов на все лады: испортили ему такой хороший план!
Бабкин достаточно насмотрелся на эту сволочь за два воскресенья, чтобы уверенно сказать: именно так Голованов и думал.
Жадный скот.
Несомненно, до сих пор убежден, что пострадал ни за что. Начни его сейчас выводить на чистую воду, будет бить себя в грудь и кричать, что всего лишь хотел помочь людям. Но судьба!.. Стечение обстоятельств!.. Проклятые таможенники!.. Все было против него, бедного сироты.
– Надо бы выяснить, что у нас с семьей Голованова, – вслух подумал он. – Сирота не он, а Богун. А у этого козла и мама с папой наверняка где-то есть.
– Может, от них и деньги? – предположил Макар. Бабкин чувствовал по паузам, что тот напряженно что-то обдумывает. – Серега, тебе не кажется странным, что такой ухарь вцепился в старшую дочку Харламовых?
– Кажется, – сказал Бабкин, обогнав «девятку» с желтым восклицательным знаком на заднем стекле. Успел бросить короткий взгляд на водителя: мужичок лет сорока, сжавший руль, как спасательный круг. Глаза выпучены, рот приоткрыт.