Что, если Варвара – спасательный круг?
– Может, зря мы ищем, на чем основан его расчет? А на самом деле все просто: встретил парень красну девицу. Полюбил, решил жениться и не возвращаться к прежним делам… – Илюшин в своих рассуждениях продвигался тем же путем, что и Бабкин.
Сергей почесал переносицу.
– Я, знаешь, не психолог, чтобы разбираться в тонких движениях души этого козла. Полюбил, не полюбил… Если судить по прошлому воскресенью, он едва терпит свою невесту.
– Один день еще ни о чем не говорит.
– Согласен. Ладно, надо уж докрутить до конца, раз я в это ввязался. Вернусь в Казань, сдам машину – и первым рейсом вылетаю в Москву. Хочу порыться в биографии Голованова. Ты как на это смотришь? Или нужно все бросать и заниматься твоим делом?
– Бросать не нужно, – сказал Макар. – Хотя мне вскоре понадобится твоя помощь. А биографию Голованова мы будем восстанавливать с тобой вместе.
– Это почему? – удивленно спросил Сергей.
И когда Макар ответил, почему, едва не съехал с трассы.
Глава 16Песни ангелов Московской области
Илюшин снова оказался неподалеку от театра Олейникова. Кафе было переполнено. Юноши и девушки, яркие, как рыбки гуппи, сновали за стеклом.
Он присел на парапет, высматривая среди них Егора.
Листья срывались с высокого желтого клена. Илюшин следил за их прерывистым полетом, напоминавшим пеший спуск по невидимым ступенькам: раз, два, три. Листья шли вниз один за другим, и на тротуаре складывалась из них дорожка, по которой можно было взойти на золотую вершину клена, если прищурить глаза.
Этим он и развлекался: щурился, складывая лестницу из кленовых листьев.
Его похлопали по плечу.
– Привет! – Егор держал два бумажных стаканчика с кофе. – Взял тебе. Раз уж ты меня достаешь по полной программе, пей эту дрянь вместе со мной.
– Спасибо!
Олейников присел рядом.
– У меня пятиминутный перерыв. Ни минутой больше, предупреждаю честно.
Макар отпил кофе и спросил:
– Почему ты не рассказал нормально про Ивана Ельчукова?
Егор помолчал.
– Надеялся, что это нелепое происшествие давно похоронено, – буркнул он наконец. – Зачем ты его выкопал, можешь мне объяснить? Какое отношение оно имеет к гибели Нины Тихоновны? Если ты подозреваешь Ивана, так у него было алиби.
«Алиби и хорошо поставленный удар правой».
– Почему не рассказал? – повторил Макар.
– А что, трудно догадаться? Потому что мое поведение в той ситуации меня не красит. У меня сейчас набрана группа, мальчишки и девчонки возраста тогдашнего Ивана: как раз лет тринадцать-четырнадцать. Я смотрю на них и не могу понять, как можно было быть таким черствым идиотом в девятнадцать лет. Я ведь даже не извинился перед парнем. У меня была возможность – на похоронах. Но, елки-палки! Ну как? Подойти и сказать: «Прости, что я оттянул резинку твоих трусов и испортил тебе первую влюбленность?» Рядом с гробом, в котором лежит Нина Тихоновна? Слишком абсурдная сцена даже для нашего абсурдного мира. За что извиняться? За то, что мальчишка мне не нравился и я позволил себе лишнего?
Он отпил кофе и поморщился.
– Тьфу, ну и гадость! Слушай, серьезно: почему ты копаешься в мелких конфликтах столетней давности?
– Не таких и мелких. Я слышал, Иван пытался повеситься.
– Пытался, да. И вполне всерьез. Даже здесь нет у меня оправдания: типа, демонстративный суицид, все для публики! Ничего подобного.
– Почему ты его не любил?
– Кого? Ивана?
– Ага.
– Вот, знаешь, сам толком не могу объяснить. – Егор проводил взглядом красивую женщину в темном плаще. – В нем было какое-то мрачное упорство, которого сам я был лишен. Вспомни себя в четырнадцать лет. Стал бы ты ухаживать за взрослой девицей, студенткой, да еще и окруженной такими же взрослыми поклонниками? Нет! Ты бы тихо влюбился и страдал в сторонке. Как и я. Как и любой подросток этого возраста. А Иван как будто не понимал негласных ограничений, и это меня отталкивало. В нем было что-то звериное: вот моя самка, и я ее возьму. – Он помолчал. – Мне ведь Элка даже не нравилась. Нравилось, что о нас с ней все говорят и смотрят. А сама по себе – нет. Но я тогда чувствовал себя как вожак стаи, в которую затесался чужой волчонок и пытается подкатывать к моей волчице. В общем, нелепый и тягостный эпизод. Если бы я мог, я бы вырезал его из своей жизни бесследно. Джонни, сделай мне монтаж. Бывает, неприятные переживания заставляют человека взрослеть, дают приращение опыта, меняют его. Но тот случай с резинкой был просто бессмысленной дрянью, такой же, как этот кофе. – Он встал. – Все, извини, мне пора.
– Один вопрос, – остановил его Макар. – Ты не помнишь, какого цвета были туфли у Домбровской?
– Помню, конечно! Ярко-синие.
«Значит, ярко-синие», – говорил себе Макар несколькими часами позже. Или изумрудные – в это верилось больше. Или желтые (маловероятно). Интересно было бы выслушать вариант Ельчукова, но что-то подсказывало, что от Ивана он ничего не дождется.
Иван Денисович Ельчуков. Родился в тысяча девятьсот восемьдесят первом. Родители уехали из России в две тысячи восьмом, с тех пор не возвращались. Жил в Петербурге и Москве, подрабатывал, подворовывал, был судим за нанесение тяжких телесных, снова работал, обвинялся в краже и в изнасиловании. Правда, потерпевшая забрала заявление, а тремя днями позже вышла за Ельчукова замуж. Брак продержался полтора месяца.
«Ну и подруги у тебя, Иван Денисович».
Четырнадцать лет, всего четырнадцать было Ивану в тот год, когда убили Полину Грибалеву. Но Джесси Померой, бостонский изверг, начал мучить детей в одиннадцать, а в четырнадцать был убийцей. Дети убивают чаще, чем кажется. Роберту Томпсону и Джону Венеблсу было десять, когда они расправились с двухлетним малышом.
В илюшинской памяти сохранилось достаточно имен, и это были имена не только преступников, но и жертв. И детей, и взрослых. Их голоса звучали у него в голове: «Смотри, что с нами сделали! Большинство из тех, кто совершил эти зверства, был младше Ивана Ельчукова. Посмотри на нас! Ты внимательно смотришь?»
В день убийства Грибалевой по лестницам бывшего общежития бегал мальчишка-подросток. Уголовное дело не сохранилось даже в архивах, а как оно нужно сейчас, черт возьми! Быть может, кто-то из свидетелей описывал этого бегуна. Быть может, он опознал бы его по фотографии.
Илюшин выстраивал хронологию.
В мае девяносто пятого Олейников жестоко подшутил над Иваном. Вернее, шутка самая обычная, в меру глупая для студента. Всего лишь оттянуть резинку вылезших трусов…
Но Иван влюблен. Он странный угрюмый подросток. Что для других неприятное происшествие – для него трагедия. Перенести такое унижение на глазах девушки, которую он боготворит… Надо думать, ему стоило огромного труда принести ей ветку сирени на глазах у посмеивающихся студентов. Он шел к ней через всю комнату, не дыша, под прицелом взглядов; сердце у него колотилось, ноги подкашивались. А еще портвейн!
Страшно представить стыд и ярость, охватившие его после выходки Олейникова. «Хорошо, что не вышел из окна, – мысленно сказал Макар. – Испортил бы и праздник, и клумбу».
Некоторое время спустя Лиана Олейникова покончила с собой. Ее второго сына, которому было всего девять, забрала к себе сначала мать Лианы, затем подруга, и Егор остался один.
Почти один. Рядом была Полина Грибалева. Она понимала Егора, любила его. У них начинался роман.
В сентябре ее убили.
А Нина Тихоновна была убита пятнадцать лет спустя. Незадолго до того, как, по ее словам, собиралась оформить завещание, по которому квартира досталась бы Егору.
Ее племянник обеспечил себе ложное алиби на день убийства.
И не будем забывать о том, что все смерти посвящены Прекрасной Даме. Может быть, той самой, которой Иван нес ветку сирени?
«Допустим, я нашел мотив. Но как это соотносится с книгой?»
Иван Ельчуков не походил на человека, способного заказать в издательстве «Песни ангелов Московской области». Он жил в плохом районе на окраине. Перебивался случайными заработками.
Зачем бы он стал вкладывать деньги в выпуск «Песен ангелов»?
А главное, зачем он убил Свету Капишникову и штукатура Шеломова?
«Вопрос сформулирован неверно. Не зачем, а почему».
«По какой причине убиты именно эти двое? У нападений Хроникера есть логика. Я просто ее не вижу».
Илюшин не мог припомнить, когда он в последний раз так уставал. Временами его охватывало сомнение в том, правильным ли путем он движется. Слишком велика была область допущений. Только «Песни ангелов» доказывали, что все убийства были совершены одним человеком. Если бы не книга, он никогда не объединил бы в одно дело шесть смертей.
Полина Грибалева
Нина Тихоновна Ельчукова
Светлана Капишникова
Дмитрий Шеломов
После убийства Шеломова что-то произошло. Отчего-то Хроникеру стало важно выпустить книгу. Настолько, что он записал подробности трех убийств, придумал сюжет, объединенный любовью к прекрасной женщине, перекроил убийства, вывернул дело рук своих наизнанку, назначив себя спасителем… И привел самого себя к воротам в небеса.
– А совесть-то тебе, братец, нашептывает, что ты сукин сын, – сказал Илюшин. – Иначе ты не стал бы прикрываться благородной миссией спасения.
Он поговорил с Истриком, обсудил предположение, которое пришло ему на ум. Мог ли Хроникер знать, что в издательстве его заказ отдадут именно Юренцову? Что, если все крутилось не вокруг Олейникова, а вокруг фантаста? И книга была лишь поводом к растянутой пытке? Ничем иным нельзя назвать то состояние, в которое погрузился Юренцов, поняв, что именно он должен написать.
Однако Стивенсфилей поклялись, что это исключено. Никто не мог догадываться, кого они выберут для выполнения заказа. Для очистки совести Илюшин запросил имена всех, причастных к проекту «Песен ангелов». Список состоял всего из пяти фамилий, и ни одной знакомой там не было.