Николас Эллиот
Дверь в кабинет шефа была открыта.
— Заходите, Дэйвис, вы-то мне как раз и нужны, — раздался голос Николаса Эллиота.
Шеф лондонского отделения СИС работал в разведке с середины тридцатых. Начав службу в МИ–5, он перед войной перешел в МИ–6–сначала в германскую секцию, а затем в секцию V, занимавшуюся контрразведкой, в частности перевербовкой немецкой агентуры в рамках знаменитой операции «Даблкросс». После войны эту секцию упразднили, и Эллиот на несколько лет был командирован за рубеж в резидентуры СИС в Турции и Швейцарии. С 51-го он работал в центральном аппарате на руководящих постах.
— Как прошла встреча с Крэббом? — не отрывая глаз от бумаг на столе, спросил Эллиот.
— Мы обо всем договорились, — коротко доложил Дэйвис, переступив порог кабинета.
В комнате у окна сидел приглашенный шефом Джон Генри. В его задачи входила координация действий спецслужб. Он только что вернулся из Портон Дауна, Центра разработки химического и биологического оружия, где с группой технических экспертов МИ–6 изучал возможности использования новых токсинов.
Один из вариантов операции «Страггл» предусматривал подачу нервного газа в вентиляционную систему дворца египетского президента с целью устранения Насера. Командировка в Портон Даун убедила Джона Генри в том, что реализация подобной авантюры неизбежно привела бы к многочисленным жертвам, что, естественно, было абсолютно неприемлемо. Полчаса назад он доложил свои соображения на этот счет Николасу Эллиоту. И не встретил возражений с его стороны.
Теперь речь зашла о подводной миссии «фрогмена» в Портсмутской бухте во время официального визита русских.
— Я не уверен, что Крэбб — это наиболее подходящая кандидатура для задуманной операции, — заметил Джон Генри. — Старик «Бастер» уже не тот, что был раньше. Подводником по контракту Крэбб не работает уже больше года. Он набрал вес, потерял форму, постарел, наконец, — попытался объяснить свою позицию Джон Генри.
— Ну и что с того? — вмешался Дэйвис. — В октябре прошлого года Крэбб прекрасно справился с аналогичной миссией, когда в Портсмуте гостил крейсер «Свердлов».
В повышенном тоне шефа отчетливо послышались нотки недовольства. Почувствовав это, Джон Генри тут же ретировался, решив немедленно исправить допущенную оплошность.
— Никаких других предложений у меня нет, — виновато пробормотал он в ответ. — «Бастер», безусловно, прекрасный аквалангист. И не раз доказывал это.
Спустя полчаса Джон Генри уже был в кабинете Ди-Джи на Керзон-стрит, где коротко доложил Уайту и его заму Роджеру Холлису о Крэббе и его предстоящей миссии.
— Что касается нашей скромной поддержки вашей операции, если она, конечно, понадобится, — сухо и без особого энтузиазма заявил шеф МИ–5, — то вы на нее можете рассчитывать. Как всегда.
Джон Генри уже собирался уходить, когда Роджер Холлис на прощание напомнил ему:
— Не забудьте получить «добро» Форин-офис на ваши «подводные упражнения».
— Майкл Вильямс позаботится об этом, — уверенно ответил Джон Генри.
— У него, кажется, скоропостижно скончался отец, — заметил между прочим Роджер Холлис.
— Передайте Вильямсу при встрече наши соболезнования, — попросил Дик Уайт Джона Генри.
Майкл Вильямс занимал в Форин-офис должность специального советника по связям с разведкой. Этот пост был создан в сорок втором году для обеспечения контроля и руководства со стороны правительства деятельностью разведки. Выпускник Кембриджа, Вильямс был опытным дипломатом с двадцатилетним стажем. Новый ответственный пост он занял в 55-м году, вернувшись на родину после многолетней службы в посольствах Великобритании в Испании, Италии и Аргентине.
Джон Генри знал, что запрос из Адмиралтейства по просьбе Николаса Эллиота уже был направлен Майклу Вильямсу за подписью контр-адмирала Инглиса. И отсутствие возражений от Вильямса руководство МИ–6 и Адмиралтейства расценили как согласие МИДа на предстоящую операцию. На деле же запрос остался без движения в толстой папке для служебных бумаг на рабочем столе Вильямса, бросившего на время все дела из-за кончины отца.
Хотя бы на время хотели забыть о делах и двое посетителей «Сент-Джеймс клуба»: Си-Эс-Эс — генерал-майор Синклер и Ди-Эн-Ай — контр-адмирал Инглис. Два Джона, два шефа двух разведывательных служб заказали себе в отдельном кабинете клуба хороший обед и после нескольких бокалов отборного французского вина были настроены к весьма неформальному времяпрепровождению. Но это настроение быстро подавила ставшая уже хронической и неисправимой за долгие годы работы в разведке привычка никогда и ни при каких обстоятельствах не забывать о делах.
— Скажите откровенно, контр-адмирал, — спросил Синклер, — почему вас так интересует подводная часть этих русских кораблей? Разве главная их начинка — вооружение и радары — не сверху? Какого черта вы все время лезете им под брюхо? Там же ничего, кроме железного корпуса, нет? Или вы им мину под ватерлинию подвести собрались?
— Бог с вами, генерал, — рассмеялся Инглис, — какую там мину?! Мы же не самоубийцы. Вы спрашиваете, почему нас интересует подводный корпус крейсера? Видите ли, сэр Джон, внизу у корабля спрятан, так сказать, секрет его скорости — винт. Кроме того, именно снизу их гидроакустики слушают воду, пытаясь поймать шумы наших подлодок. Здесь уши корабля, его сонары. Кому же, как не нам, интересоваться всей этой анатомией?
К большому плаванию
13 апреля, пятница.
Москва, улица Грицевец,
кабинет начальника ГРУ ГШ
В кабинете главного шефа военной разведки пятничное утро выдалось горячим. Вереницей шли доклады, совещания, переговоры. К обеду самые неотложные дела удалось утрясти. Когда хозяин кабинета собрался было отправиться обедать, ему напомнили об еще одной встрече, запланированной, впрочем, самим начальником ГРУ.
— Товарищ генерал-лейтенант, — услышал Шалин голос своего помощника, — контр-адмирал Бекренев. Прикажете пригласить?
— Приглашайте, — ответил генерал, приводя в порядок галстук и застегивая пиджак.
В дверь кабинета начальника Главного разведывательного управления Генштаба вошел подтянутый, строгий мужчина в военно-морской форме с дюжиной, не меньше, наградных планок на левой стороне кителя.
— Товарищ генерал-лейтенант, контр-адмирал Бекренев по вашему… — начал было свой рапорт вошедший, но хозяин кабинета его тут же остановил:
— Заходи, Леонид Константинович, присаживайся.
Михаил Алексеевич Шалин несколько дней ждал этой встречи, но Бекренев всю неделю был в отъезде — в штабе Черноморского флота в Севастополе, а затем и на Балтике. Он был опытным боевым командиром. Воевал в Испании. В годы Великой Отечественной командовал кораблями Черноморского, а затем Северного флота. После войны на разных должностях служил в военно-морской разведке. Пользовался немалым авторитетом на флоте.
В начале пятидесятых Михаил Алексеевич сам пригласил его к себе в войсковую часть номер 44388–именно так на языке первых отделов именовалось Главное разведывательное управление Генштаба.
У него Бекренев возглавил первое управление — нелегальную разведку.
В отличие от КГБ, военная разведка всегда гордилась тем, что стояла в стороне от сыскных дел. Может быть, поэтому ее авторитет среди профессионалов всегда котировался выше авторитета КГБ. Кое в чем функции этих двух разведок совпадали. И та и другая занималась сбором военно-политической информации, вербовкой агентуры. Но ГРУ осуществляла разведку в военной области значительно шире и интенсивнее, так как здесь лежала исключительно ее сфера интересов. Из шести управлений ГРУ первые четыре вели исключительно стратегическую и агентурную разведку. Именно при генерал-лейтенанте Шалине, кадровом разведчике с довоенных времен, в ГРУ ГШ произошли заметные структурные и кадровые изменения. Они были вызваны критической оценкой тех промахов, которые военная разведка страны допустила, впервые столкнувшись с американской армией в ходе боевых операций в Корее. Укреплялись и росли органы разведки в армии, авиации и на флоте. Создавался спецназ ГРУ. Активно развивались легальные и нелегальные резидентуры военной разведки за рубежом страны. Росла агентурная сеть ГРУ.
— У меня к тебе серьезный разговор, — не тратя времени на любезности, по-товарищески заявил Шалин.
В кабинет начальника ГРУ вошел его помощник и поставил на стол перед беседующими поднос с двумя стаканами чая и ломтиками лимона на блюдце.
— Ты, я полагаю, в курсе того, что Хрущев и Булганин на предстоящей неделе отправляются в Англию на крейсере «Орджоникидзе», — начал разговор хозяин кабинета.
Гость утвердительно кивнул головой:
— Да, мне это известно.
— Так вот, — продолжал Шалин, — расскажи-ка мне коротенько, так сказать, для затравки нашей беседы, что из себя представляет крейсер «Орджоникидзе», на котором будут плыть наши лидеры? Я ведь человек не флотский. В военных кораблях разбираюсь слабо.
Михаил Алексеевич действительно за истекшие шесть десятков лет своей жизни к морю приближался лишь во время нечастых летних отпусков. Всю свою военную службу он, выходец из семьи оренбургских крестьян, прошел на земле, в сухопутных войсках. Сначала в царской армии, где в чине прапорщика командовал ротой Сибирского стрелкового полка. А затем и в Красной армии, где начал военную карьеру казначеем, а дослужился до должности замначштаба 13-го стрелкового корпуса. В 1936 году выпускник Академии имени Фрунзе майор Шалин был командирован в распоряжение Разведупра РККА. Пройдя войну начальником штабов трех различных армий, в 53-м после смерти Сталина он уже в звании генерал-лейтенанта возглавил военную разведку Советской Армии.
— «Орджоникидзе» — вполне современный корабль, — начал свой ответ контр-адмирал Бекренев. — Это крейсер 68-й серии. Она была запущена недавно, в начале пятидесятых. Первым в серии вышел крейсер «Свердлов», затем «Орджоникидзе». Сейчас готовится к пуску на воду крейсер «Чапаев». Все это отлично защищенные, скоростные боевые корабли с мощной 152-миллиметровой артиллерией и двумя десятками торпедных аппаратов, с отличным навигационным оборудованием…