— Вот именно! — вмешался в разговор вышедший из соседней каюты авиаконструктор Андрей Николаевич Туполев. — Нельзя ли нам небольшую, так сказать, экскурсию по кораблю организовать?
— Отчего же, конечно организуем, — охотно согласился на просьбу гостей капитан. — Наш главный механик Евгений Викторович Романов будет вашим гидом.
Капитан-лейтенант, стоявший за спиной командира корабля, сделал шаг вперед, взял под козырек и поздоровался с гостями крейсера.
Из каюты напротив вышел Сергей Хрущев. Он, видимо, уловил содержание разговора, стоя за дверью.
— Вот и отлично. И я вам компанию составлю, — заметил он, потирая ладони.
— Ну что ж, прошу на верхнюю палубу, — предложил Романов, начиная экскурсию. — С ее высоты вам будет проще оценить размеры крейсера.
Корабль тем временем набрал крейсерскую скорость и словно летел над поверхностью воды.
— По классификации, — заметил главмех Романов, — наш корабль — легкий крейсер водоизмещением в 17 тысяч тонн. Это проект серии 68-бис. Ее открыли крейсеры «Чкалов» и «Чапаев». Затем вошли в строй модернизированные корабли «Свердлов», «Орджоникидзе» и «Жданов». В судовой роли крейсера 350 моряков срочной службы и 16 офицеров.
— И когда же эту серию запустили? — поинтересовался академик Курчатов.
— Да практически сразу после вашего первого ядерного взрыва, в 1949 году, — ответил, улыбаясь, главный механик.
— У вас здесь весьма солидное вооружение, — заметил Сергей Хрущев, пораженный внушительными размерами крейсерских орудий главного калибра.
— Вооружение штатное, — спокойно заметил Романов. — Четыре башни основного калибра со 152-миллиметровыми орудиями. На борту также два пятитрубных торпедных аппарата, шесть установок универсальных стабилизированных стомиллиметровых пушек на шкафуте по правому и левому борту. Есть также штатное радарное и навигационное оборудование, средства связи и наблюдения.
— А не могли бы вы нам показать турбины, уважаемый Евгений Викторович? — обратился к главному механику академик Туполев.
— Конечно, могу. Но ведь наши турбины совсем не такие, как на ваших самолетах, Андрей Николаевич, — не без юмора заметил капитан-лейтенант.
Экскурсанты, преодолевая одну за другой несколько лестничных анфилад, спустились в машинный зал.
Крейсер «Орджоникидзе». Большое плавание
Перед взором пораженных гостей предстали огромные, каждая размером с просторную комнату, турбины крейсера.
— Корабль наш двухвинтовой, — продолжил рассказ главный механик, — каждый винт диаметром пять метров и весом до пяти тонн. У каждого винта по три лопасти. А вращают их вот эти две турбины, каждая мощностью в 120 тысяч лошадиных сил. Топливо для турбин — мазут. Крейсер способен взять его в объеме до 9 тысяч тонн, что обеспечивает длительное пребывание в открытом море. Крейсерская скорость корабля — 22 узла, а максимальная — 30 узлов, что соответствует примерно 55 километрам в час.
По сияющим глазам экскурсантов чувствовалось, что осмотр корабля произвел на них неизгладимое впечатление. Но спуск и подъем из машинного отделения изрядно утомили немолодых уже академиков, и Курчатов, в конце концов, предложил всем вернуться в каюты. Гости каждый по очереди пожали на прощание Романову руку, поблагодарив главмеха за интересный рассказ.
Экскурсия, впрочем, закончилась для него неожиданно. Его отвел в сторону Сергей Хрущев и сказал:
— Завтра у папы день рождения. Приходите. Отцу наверняка захочется поговорить с вами.
— Благодарю, но у меня завтра вечером дежурство, — решительно и твердо ответил капитан-лейтенант, понимая, что, оказавшись за одним столом с «Первым», он лишь навлечет на себя гнев корабельного начальства.
Сергей пожал плечами, но не стал настаивать, догадываясь о причинах отказа молодого офицера.
Экскурсанты расстались. Через пять минут в каюту главного механика постучал посыльный, принесший Романову корзину с вином и закусками.
— Это подарок от Сергея Никитовича, — коротко сказал он и тут же ретировался.
17 апреля, вторник.
Борт крейсера «Орджоникидзе»
Крейсер шел у берегов Дании. До земли было рукой подать. К кораблю начали вплотную подходить сотни лодок и катеров. Люди фотографировали военный корабль, выкрикивали приветствия, а может, и ругательства.
Никита Сергеевич все это время невозмутимо стоял на палубе и лениво махал рукой в ответ. Он не боялся за свою жизнь, Было страшно за жизнь скандинавов: их суденышки могли попасть под форштевень быстро идущего крейсера.
Хрущев держался серьезно, почти не улыбался. На корабле жил отдельно от всех — в адмиральской каюте. Лишь иногда, что называется, выходил в люди, чтобы поговорить с матросами. Моряки крейсера стеснялись подходить к нему, тогда Никита Сергеевич сам шел на контакт.
Булганин любил с матросами забираться в «Ташкент» — это самое теплое место на корабле, где через решетки постоянно дул теплый вентиляционный воздух, и беседовал там о жизни.
Туполев и Курчатов — держались особняком, из кают выходили редко, плохо переносили морскую качку.
Самым общительным оказался сын «Первого» — Сережа Хрущев. Со всеми старался познакомиться, наладить контакт.
Рядом с Хрущевым, словно тень, постоянно маячил высокий, нескладный мужчина. Он то и дело прихрамывал и держал руки в карманах длинного пальто. Охранник. Только охранять «Первого» на борту крейсера было не от кого. Донимали только натовские самолеты и вертолеты с опознавательными знаками ФРГ. Они на бреющем полете, с ужасным ревом пикировали прямо на палубу крейсера и в последние секунды резко взмывали вверх. Но никто на корабле на провокации не поддавался. А Хрущев делал вид, что вообще не замечает этой наглости.
Второй день плавания был отмечен шумным застольем в кают-компании. Так уж получилось, что на 17 апреля у Хрущева выпал день рождения. Ему исполнялось шестьдесят два года.
А какой же день рождения без застолья? С приходом к власти Никиты Сергеевича кремлевское руководство стало привыкать к украинской кухне.
О курьезах, происходивших с Хрущевым на банкетах, любили втихую посудачить люди из его окружения. То он путал столовые приборы, то ловил ломтики лимона из наполненного водой сосуда для ополаскивания рук…
Несмотря на «проколы» в этикете, Никита Сергеевич совершил поистине «революционный переворот» в кремлевской кухне. У сталинской когорты «верных ленинцев», восседавших на партийном и государственном Олимпе, питание было разнообразным. Продукты — безукоризненно свежими и экологически чистыми. Поступали они спецпоставками. Но меню было общим для всех. Например, холодные закуски: щука маринованная, щука фаршированная, семга, форель, нельма, салаты. На первое — протертые супы из грибов, крабов, овощей, дичи. Когда гостями были иностранцы, в меню включались блюда из их национальной кухни. Для банкета в честь китайского лидера Чжоу Энь Лая, например, готовили улиток, белых мышей и питона.
Лишь с приходом Хрущева кремлевская кухня радикально изменилась — стала ближе к народной. В меню появились борщи, пельмени, вареники, домашняя окрошка и даже украинская «Горiлка з перцем».
Когда на крейсере «Орджоникидзе» потребовались классные коки перед походом в Англию, командование Балтийского флота в помощь повару крейсера Реймову откомандировало двух помощников: Ивана Савичева и Николая Чалого. Это были первоклассные мастера кулинарного дела. Лубянка, естественно, направила своего человека — повара Светлова.
Вся эта команда вела основательную подготовку на кулинарном фронте. Только продукты питания завозили на борт целых четыре недели. Правительственный провиант загружался в отдельных контейнерах. Десятки ящиков с «Боржоми», «Столичной» и коньяком «Еревань–56». 56–это был не год выпуска, а крепость напитка.
Отдельными спецзаказами приходили фрукты из Молдавии. Погрузили даже свежемороженые каперсы — южные ягоды, придающие блюдам особую пикантность и остроту. Конечно, это предназначалось не лично Никите Сергеевичу и сопровождающим его лицам, а было рассчитано на множество правительственных приемов, запланированных по прибытии в Лондон.
В обычные дни Хрущев предпочтение отдавал домашней лапше, приготовленной на курином бульоне, рыбной окрошке, очень любил красный украинский борщ. Уважал свинину и свежую рыбу — лососину, осетрину, семгу. Осетрина также шла на приготовление солянок.
В гостевых каютах на столиках постоянно обновлялись вазы с яблоками, мандаринами и апельсинами. Для разноса блюд к гостям были приставлены вестовые, а подавал на стол метрдотель, выписанный по такому случаю из московского ресторана «Националь».
Рябчики хорошо шли у гостей под «Столичную». Хотя в кладовых крейсера было очень много армянского коньяка, Хрущев и Булганин пили только «Столичную» водку, но в меру, и все остальные подстраивались под них.
Майор Светлов, командированный на борт крейсера Лубянкой, чекист и кулинар в одном лице, по советам и рецептам семейного повара Хрущевых Анны Дмитриевны Дышкан, оставленной на берегу — ибо женщина на корабле к несчастью, — с помощью корабельных коков Чалого и Савичева накрыл вечером 17 апреля для именинника и его гостей праздничный стол.
Продукты еще до доставки на корабль прошли соответствующий анализ и контроль. Кроме того, как и в сталинские времена, специальный дежурный, так сказать, «сидел на пробе», первым дегустируя все блюда и напитки, подававшиеся к столу.
От обилия всяческих яств рябило в глазах. Стол украшала настоящая батарея из бутылок: старая водка и отборные наливки, марочные вина и коньяки. На фарфоровых блюдах красовалась заливная осетрина и севрюга на вертеле, вареники и галушки. Радовали глаз красная и черная икра, а также холодная телятина с хреном. Заманчиво выглядели судак, фаршированный крабами, и расстегаи с визигой. Особо выделялась тонко порезанная самодельная колбаса из убитых Хрущевым на последней охоте кабанов. Не менее соблазнительно смотрелись гречневая каша со шкварками, маринады и квашения. Все эти добрые русские и украинские блюда непривычн