Лондонцы называли своих кремлевских гостей „сладкой парочкой“.
— Смотрите, — заметил кто-то в толпе лондонцев, когда русские проехали мимо в черных „Роллс-ройсах“, — Бим и Бом снова в пути.
— Они ужасно похожи, — заметила одна дамочка по поводу Хрущева с Булганиным, — на двух лилипутов, надутых велосипедным насосом…»
«Ну, это, пожалуй, уже слишком. Ребята из „Тайм“ немного перестарались, — подумал шеф ЦРУ. — Зачем же так откровенно высмеивать своего противника? Разозлившись, он ведь может и дров наломать…»
Аллен Даллес посмотрел на часы и, поняв, что время поджимает, поторопил пилота. Тот кивнул в ответ, прибавил скорость и спустя несколько минут начал снижение. Через четверть часа директор ЦРУ уже сидел в своем черном «Кадиллаке» с затемненными окнами и курил трубку. До Белого дома было рукой подать.
Этот 63-летний седой мужчина в маленьких очках и с неизменно аккуратным гребешком серебристых усов, облаченный в строгий темный костюм с черной бабочкой, ехал на совещание к президенту. Предстояло обсуждение его проекта, точнее говоря, одной важной операции возглавляемого им разведывательного ведомства.
Считается, что именно Аллен Даллес создал Центральное разведывательное управление, которое, как спрут, опутало своими щупальцами весь мир. «Если Даллес по какому-нибудь недоразумению попадет в рай, он и там станет устраивать заговоры и начнет отстреливать ангелов», — писал советский публицист Илья Эренбург. Шеф ЦРУ очень любил цитировать эти слова.
…К Белому дому лимузин Ди-Си-Ай подкатил в назначенное время: без пяти десять. Вокруг знаменитого здания на Пенсильвания-авеню прохаживались туристы, любовавшиеся парадным фасадом дома. Но западное крыло резиденции было скрыто от их глаз. Стеклянные двери президентского кабинета были слегка приоткрыты, донося внутрь помещения свежий запах роз из сада.
Накануне вечером президент лично позвонил шефу ЦРУ.
— Что сообщают твои ребята из Лондона и Москвы? — спросил он Даллеса. — Визит завершен. Подписано коммюнике. Что еще?
Аллен был удивлен. «Спрашивать о визите, который не принес никаких результатов? Это же нонсенс. Старик все еще бредит партнерством с русскими в годы войны», — подумал Даллес.
— Подбери мне полученные материалы к завтрашнему совещанию, — сказал ему президент.
Накануне Эйзенхауэр вызвал к себе ведущего американского атомного физика Эдварда Теллера и трех его коллег, чтобы обсудить доклад академика Игоря Курчатова в британском атомном центре в Харуэлле. Об этом докладе президенту сообщил английский премьер.
— По нашему единодушному мнению, — заявил во время той встречи Теллер, — Курчатов говорил о подлинных русских достижениях. Без всякого сомнения, они добились выдающихся результатов. С этим нельзя не считаться.
В Овальный кабинет Белого дома Аллен Даллес вошел вместе с главным военным советником президента США генералом Энди Гудпастером и своим братом, государственным секретарем Джоном Фостером Даллесом. Первым делом директор ЦРУ положил перед президентом запрошенное им досье.
Дуайт Эйзенхауэр встретил коллег, сидя в кресле за своим массивным рабочим столом, загроможденным бумагами, и предложил присаживаться. Приглашенные устроились на стульях узким полукругом. Увидев папку, приесенную директором ЦРУ, Эйзенхауэр нашел глазами шефа американской разведки и кивнул ему в знак благодарности.
— Прежде чем принять решение по операции «Оверфлайт», мне необходимо выслушать ваше мнение, господа, по другому вопросу, — начал совещание президент. — Что каждый из вас думает о визите русских в Англию?
По сути, это было приглашение к неформальному обмену мнениями, исход которого был ясен и заранее предопределен. Никто из присутствовавших не сомневался в безрезультатности визита русских на Британские острова.
— Хрущев неожиданно часто и много говорил о приоритетности ракетно-ядерного оружия, — заметил Энди Гудпастер. — Мои лондонские друзья были немало удивлены, когда на приеме в Гринвиче кремлевский руководитель в своем выступлении предложил отправить на свалку авиацию и флот. По его мнению, они устарели. Меня беспокоят такие заявления. Не свидетельствуют ли они о начале крупномасштабного серийного производства ядерных межконтинентальных баллистических ракет в СССР? Без добротной разведывательной информации нам здесь не обойтись.
— Я полагаю, — заявил, в свою очередь, государственный секретарь Джон Фостер Даллес, — что информация о намерениях Кремля сейчас нам важна как никогда. По данным из дипломатических кругов, русские действительно близки к завершению испытаний межконтинентальных баллистических ракет и готовятся к их развертыванию.
Идею брата поддержал шеф ЦРУ.
— Я полагаю, господин президент, — заметил он, — что только полеты «У–2» позволят нам, наконец, получить точную картину военных приготовлений русских.
Президент выслушал приглашенных, поднялся с кресла и, подойдя к генералу Гудпастеру, спросил:
— Скажите мне откровенно, Энди, почему вы так убеждены в исключительных возможностях «У–2»? Нет ли здесь преувеличения, ошибки?
— Никакой ошибки нет, господин президент, — уверенно заявил генерал. — У нас такой машины до сих пор не было. Поверьте, это действительно чудо-самолет!
— Я не верю в сказки, генерал, — скептически заметил Эйзенхауэр. — Потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду.
— Охотно. Во-первых, мы имеем мощные реактивные двигатели Пратта и Уитни, которые могут работать в разреженном воздушном пространстве на высоте более двадцати тысяч метров, гарантируя крейсерскую скорость свыше восьмисот километров в час. Емкости в крыльях обеспечивают забор горючего на пять часов беспрерывного полета. А размах крыльев в тридцать метров делает из «У–2» прекрасный планер, способный преодолевать значительные расстояния даже с отключенным двигателем. Такая машина может многое.
— Ну хорошо, — согласился президент, — я готов поверить, что «Келли» Джонсон и его концерн «Локхид» действительно смастерили для нас всего за полтора года уникальный самолет. Но почему вы считаете, что он способен обеспечить нас необходимой разведывательной информацией?
— У него на борту имеется прекрасная фототехника, — заявил шеф ЦРУ Аллен Даллес. — На «У–2» установлена фотокамера, пятиметровый объектив которой обладает разрешающей способностью, в пять раз превосходящей лучшие характеристики немецких объективов времен второй мировой войны. Камера может дать за один полет до четырех тысяч фотоснимков, каждый из которых покрывает район земной поверхности шириной в двести километров. При этом зоркость объектива настолько высока, что камера «У–2» может разглядеть с двадцатикилометровой высоты заголовок в «Правде», которую читает в кремлевском саду Никита Хрущев.
— Что ж, это звучит весьма убедительно, — заметил после недолгого размышления президент Эйзенхауэр. — Но вы хитрый лис, Аллен, я-то вас хорошо знаю. Вы, конечно же, не прочь похвалить собственное детище. И, тем не менее, я попрошу вас принять все необходимые меры предосторожности. В первую очередь, в отношении выбора наиболее безопасных маршрутов полетов в обход всех известных нам средств ПВО русских.
— Эти меры обязательно будут приняты, господин президент, — заявил директор ЦРУ. — Кроме того, часть полетов вполне могли бы взять на себя англичане и немцы. В конце концов, мы делаем общее дело. Полагаю, нам следует предложить им это.
— Не возражаю, — согласился Эйзенхауэр, завершив тем самым обсуждение вопроса.
30 апреля, понедельник.
Борт «Ил–14»,
рейс Калининград — Москва
После прибытия крейсера «Орджоникидзе» в Балтийск делегация на следующий день поутру отправилась в аэропорт Калининграда, чтобы специальным авиарейсом возвратиться в Москву на борту самолета «Ил–14».
Хрущев не любил эту машину, считал ее устаревшей, хотя ОКБ Ильюшина запустило этот самолет в серию сравнительно недавно — в 1950 году. Летчикам «Ил–14» нравился. Они считали, что эта машина надежна и экономична в эксплуатации, проста в управлении. Могла взлетать и садиться на небольших аэродромах. Два поршневых двигателя задавали ей скорость до 430 километров в час, высоту полета в 6500 метров и позволяли летать на расстояния, превышавшие 2000 километров, имея на борту 36 пассажиров и 5 членов экипажа. Зная о современных лайнерах, разработанных как за рубежом, так и в СССР, Хрущев считал, что руководители страны должны летать на первоклассных машинах, а не самолетах вчерашнего дня.
Пока таких самолетов в его распоряжении не появилось, он нехотя, но летал на том, что было.
До Москвы было около трех часов лета. Хрущев с Булганиным устроились в первом ряду. Серов сел подальше. Когда самолет набрал высоту, Никита Сергеевич встал со своего места и пошел в хвост самолета, чтобы переговорить с председателем КГБ. Серов сидел отдельно от пассажиров, никого рядом не было. И Хрущев мог спокойно говорить, зная, что под гул моторов, их никто не услышит.
— Я звонил Швернику по поводу доклада Дудорова, — сказал «Первый».
Серов невольно напрягся, услышав это имя. Новый министр внутренних дел Николай Павлович Дудоров, бывший партийный функционер, занимавшийся вопросами строительства, и ставленник Хрущева, оказался его главным противником. Именно он, Дудоров, начал распространять информацию о том, что назначенный в 1945 году на должность заместителя руководителя советской военной администрации в Германии, генерал Серов вывез оттуда в полусотне железнодорожных эшелонах огромное количество ценностей, которые в основном осели затем в квартирах высокопоставленных партийных и советских работников. Из особняков немецких аристократов подчиненные Серова тащили антикварную мебель, дорогую посуду, хрусталь, столовое серебро, картины, ковры.
Дудоров получил свидетельства того, что в мае сорок пятого через пакгаузы спецзавода № 2 ХОЗУ НКВД в летнюю резиденцию Берии в подмосковном поселке Семеновское-Отрада были перевезены фрагменты знаменитой Янтарной комнаты. Лично для себя Иван Серов вывез из Европы и спрятал на территории своей дачи в Архангельском бриллиантовую корону бельгийского королевского дома. Когда в 45-м этому разбою пытались воспрепятствовать, Серов отправил всех недовольных его действиями в ГУЛАГ.