– Жить небольшой семьей уютно! – сказал я, усаживаясь на табуретку возле кана. Хоть я и поотнекивался, Ма Хуар приняла у меня дочку, сказав, что положит на кан, и та будет спать крепко-крепко.
Она почистила котел и зажгла огонь, собравшись пожарить мне рыбы под вино. Я стал удерживать ее, но в котле уже зашипело масло, и вокруг разнесся его аромат.
Юань Сай стал настаивать, чтобы я снял обувь и забрался на кан, но я собирался посидеть недолго и под предлогом того, что снимать обувь – лишняя канитель, отказался. Как он ни старался, я лишь присел боком на край кана.
Он налил стопку и поставил передо мной:
– Ты, дружище, у меня дорогой гость, до какого звания уже дослужился? Командир батальона или полка?
– Какое там, – отмахнулся я. – Скромный ротный. – Взял стопку и опрокинул одним махом. – Да и этого скоро не будет, придется возвращаться и крестьянским трудом заниматься!
– Да что ты говоришь! – Он тоже опрокинул стопку. – Ты же среди одноклассников самый перспективный. Сяо Сячунь и Ли Шоу хоть и поступили в университет – Сяо Шанчунь, эта мелочь пузатая, целыми днями на улице хвастается, мол, сынка у него в Госсовет[63] распределили, – но куда им обоим до тебя. Сяо Сячунь – щеки широченные, а лобик узкий, два уха да оба глухи, классический образец служителя в приказе; Ли Шоу – черты лица правильные, но о большой удаче не говорят; а вот ты – ноги журавля, руки обезьяны, глаза феникса, очи дракона, если бы не родинка под правым глазом – просто государь. Вот убрать бы ее лазером, если не способным государственным деятелем, то командиром дивизии или бригады стать как нечего делать.
– Будет тебе трепаться, – сказал я. – Чужаков на рынке на мушку брать – это пожалуйста, а передо мной-то зачем говорить такое?
– Это наука определять судьбу по лицу, искусство, дошедшее от предков.
– Брось-ка ты мне вздор молоть. Я сегодня пришел посчитаться, ты, мать твою, доставил мне горюшка.
– Что случилось? Ничего недостойного я тебе не сделал!
– А кто заставлял тебя тайно снимать кольцо у Ван Жэньмэй? – сказал я вполголоса. – Как раз сейчас кто-то отстучал ко мне в часть телеграмму, командир приказал вернуться и сделать Ван Жэньмэй аборт. А не сделаю, не видать мне ни должности, ни партбилета. А теперь и Ван Жэньмэй сбежала. Ну и скажи, как мне быть?
– Да что ты такое говоришь? – завращал белками Юань Сай, отмахиваясь обеими руками. – Когда это я снимал кольцо у Ван Жэньмэй? Я – предсказатель, гороскопы, гадание на инь и ян, предсказание дурного и доброго, фэншуй – в этом я силен. Но чтобы я, мужчина, снимал кольца женщинам? Тьфу, говоришь вроде бы не зло, а слушать неприятно.
– Не прикидывайся. Кто не знает, что Юань Полунебожитель – человек больших способностей? Фэншуй и предсказание судьбы – твоя специализация, а холостить свиней с собаками да в придачу снимать кольца у женщин – побочный промысел. Доносить я на тебя не стану, но отругать отругаю. Как же так, снимаешь у Ван Жэньмэй кольцо, а мне ни полслова!
– Наговоры это, поистине невероятная напраслина! Можешь позвать Ван Жэньмэй, я и при ней подтвержу.
– Она сбежала куда-то и след простыл, где я тебе ее найду? К тому же, разве она сознается? Разве продаст тебя?
– Ну и негодяй же ты, Сяо Пао. Ты теперь не простой народ, офицер, должен отвечать за свои слова. Вот ты упорно твердишь, что я снял у твоей жены кольцо. Но кто это засвидетельствует? Ты мне репутацию подрываешь, так и подмывает пожаловаться на тебя.
– Хорошо, – сказал я. – В конце концов, в этом деле я не могу винить тебя. Я пришел к тебе, чтобы ты помог, предложил свое мнение. Обстоятельства сложились вот таким образом, скажи, как тут быть?
Закрыв глаза, Юань Сай сгибал пальцы и что-то бормотал. Потом вдруг уставился на меня:
– Брат, поздравляю!
– С чем тут поздравлять?
– Ребенок, которого носит твоя уважаемая супруга, является перерождением одного великого и знатного человека прошлых лет, и хотя в силу тайны вращения небесной тверди имя этого благородного человека не может быть явлено, я передам тебе четыре речения, крепко запомни их и не забывай: ребенок этот родится очень необычный; одаренный и талантливый, его ждет успех в науках; ничего странного, если его имя появится на дощечке с похвальной надписью золотом[64]; в пурпурном халате с яшмовым поясом явит авторитет и славу!
– Ты ведь только что это придумал, – вырвалось у меня, но в душе я ощутил необъяснимую радость и удовлетворение. Да, если бы и вправду родился такой сын…
Словно прочитав мои мысли, Юань Сай натянуто улыбнулся:
– Это воля неба, брат, против нее не попрешь!
Я покачал головой:
– Но стоит позволить Ван Жэньмэй родить, со мной все кончено.
– Есть старинное речение: «Безвыходных положений не бывает».
– Говори быстрей.
– Отбей в часть телеграмму и напиши, что Ван Жэньмэй совсем не беременна, что это клевета врагов.
– Это и есть твой превосходный план решить вопрос? – холодно усмехнулся я. – Разве огонь в бумагу завернешь? Ребенок родится, ведь его регистрировать надо? А в школу он как пойдет?
– Зачем заглядывать так далеко, брат? Родится, и можно считать – победа, у нас здесь порядки строгие, а в других уездах незарегистрированных детей полно, все равно нынче единоличные хозяйства, еды хватает, сначала надо вырастить, есть у них прописка или нет, все граждане Китайской Народной Республики, не думаю, чтобы государство могло лишать этих детей китайского гражданства.
– Но ведь как только это выйдет наружу, разве всему моему будущему не придет конец?
– Ну тут уж я не знаю, сахарный тростник только с одного конца сладкий.
– Мать их, бабье проклятое, вот уж впрямь руки на них чешутся! – Я опрокинул стопку, повернувшись, спустился с кана и зло бросил: – Все беды у меня в жизни из-за них.
– Не надо так говорить, брат, я для вас все прикинул. Ван Жэньмэй помогает мужу, и все твои успехи зависят от ее содействия.
– Помогает мужу? – презрительно усмехнулся я. – Да она мне жизнь почти сломала.
– Все худое думаешь, – сказал Юань Сай. – Пусть Ван Жэньмэй родит, уйдешь из армии, станешь простым тружеником, будешь дома сельским хозяйством заниматься, чем плохо-то? Через двадцать лет твой сын сделает головокружительную карьеру, станешь почтенным хозяином, будешь жить в достатке и покое, разве не так?
– Если бы она поговорила со мной, прежде чем что-то делать, это бы ладно, но она вон как со мной поступила, и я такого оскорбления не стерплю.
– Сяо Пао, Ван Жэньмэй в животе твое семя носит, тут, как ни крути, дело твое.
– Ну да, дело мое, это точно, но хочу предупредить тебя, брат, стен, что не пропускают ветер, не бывает, ты бы поосторожней сам!
Я взял из рук Ма Хуар спящую дочку и вышел за ворота их дома. Когда я обернулся, чтобы попрощаться с Ма Хуар, она тихо проговорила:
– Пусть рожает, брат, а чтобы сделать это тайно, я помогу тебе найти где.
Тем временем у ворот остановился джип, из него выскочили двое полицейских и метнулись в ворота. Ма Хуар, расставив руки, пыталась задержать их, но они отпихнули ее в сторону и ворвались в дом. Оттуда донесся стук, грохот и крики Юань Сая. Через пару минут он вышел из дома в полунадетых башмаках, в наручниках, в сопровождении полицейских.
– На каком основании вы меня арестовываете? С какой стати? – поворачивал он к ним голову.
– Не шуми, – сказал один полицейский. – А что до причины ареста, неужели сам еще не понял?
– Сяо Пао, – обернулся ко мне Юань Сай. – Ты должен защитить меня! Я ничего противозаконного не сделал!
В это время из машины вышла полная женщина.
– Тетушка?!
Тетушка сняла марлевую повязку и холодно обратилась ко мне:
– А тебя завтра жду в здравцентре!
8
– Тетушка, если не дать ей сейчас родить, то не нужен мне будет и партбилет, и занимаемая должность… – удрученно проговорил я.
Тетушка хлопнула по столу, да так что выплеснулась вода из стоявшего передо мной стакана.
– Ну что ты за размазня, Сяо Пао! – загремела она. – Это не твое личное дело! В нашей коммуне три года подряд не было случаев превышения запланированной рождаемости, ты что, хочешь нарушить нам это правило?
– Но она хочет покончить самоубийством, – расстроился я. – Может и впрямь все плохо кончиться, как тут быть?
– Знаешь, – презрительно молвила тетушка, – как у нас тут курс определяется? Хочет выпить яду – не отнимай пузырек! Собрался повеситься – дай веревку!
– Но это слишком жестоко!
– Разве мы хотим быть жестокими? У вас в армии такая жестокость не нужна; в городе такая жестокость не нужна; в других странах тем более такая жестокость не нужна – эти женщины за границей думают лишь о забавах и наслаждениях, и как бы государство ни поощряло, никто не рожает – но мы в китайской деревне, и имеем дело с крестьянами. Попробуй расскажи им горькую правду, объясни политический курс, хоть все подметки стопчи, все губы сотри – кто тебя слушать будет? Ты спрашиваешь, как быть? Не контролировать рост населения нельзя, не проводить распоряжения государства нельзя, не выполнять указания начальства нельзя, и как, скажи, нам быть? Тех, кто проводит планирование рождаемости, днем поносят, тыкая в спину, вечером, когда идешь по темной дорожке, могут исподтишка кирпичом запустить, даже пятилетний ребенок может шилом в ногу пырнуть – тетушка задрала штанину и обнажила багровый шрам на икре – видел? Это не так давно один косоглазый пащенок из Дунфэнцуня отличился! Помнишь еще тот случай с женой Чжан Цюаня? – Я кивнул, припоминая случившееся десять с лишним лет назад в бушующей реке. – Ясное дело, она сама в реку сиганула, а мы ее оттуда вытаскивали. Но Чжан Цюань вместе со своими деревенскими утверждают, что это мы спихнули Гэн Сюлянь в воду и утопили, они еще коллективное письмо написали с отпечатками пальцев кровью и направили прямиком в Госсовет, сверху назначили разбирательство, что тут поделаешь, пришлось сделать Хуан Цюя козлом отпущения. – Тетушка закурила, яростно затянулась, и сигаретный дым окутал ее исполненное муки лицо. Она и впрямь постарела, из уголков рта на подбородок пролегли морщины, под глазами набухли мешки, помутившийся взгляд. – Я столько усилий затратила, чтобы спасти Гэн Сюлянь, одной крови взяла пятьсот кубиков. У нее был врожденный порок сердца. Делать нечего, пришлось выплатить Чжан Цюаню тысячу юаней, а в ту пору это была сумма немаленькая. Чжан Цюань деньги взял, но униматься и не думал, погрузил тело жены на тележку, взял с собой трех дочек, одетых в траур, и отправился скандалить к зданию уездного парткома. И как раз наткнулся на руководителя присланной в уезд инспекции по проверке работы по планированию рождаемости. Из управления общественной безопасности прислали старенький джип, и нас с Хуан Цюя и Львенком доставили в уезд. Полицейские с каменными лицами, сквернословят почем зря, толкаются, мы у них чистые преступники. Один из уездного начальства ко мне обращается, а я повернула голову и говорю, мол, с тобой разговаривать не буду, мне начальство провинции надобно. И ворвалась к этому начальству в кабинет. А он сидит на диване, газетку почитывает. Глядь, а это Ян Линь! Замгубернатора провинции стал, кожу нежную отрастил. Тут я вышла из себя, слова посыпались, как из пулемета. Вы, мол, сверху спускаете указание, а мы внизу бегай сломя голову, вещай, пока губы не сотрешь. Хотите, чтобы мы говорили о культуре, о политике, веди в массах идеологическую работу… Вам чего, стоять да говорить – спина не болит, вам детей не рожать и как, мать твою, больно, когда отдерут, не понять! А ну сами попробуйте! Мы стараемся, не щадим себя, нас и ругают, и бьют, бьют жес