токо, до крови, а случись что, начальство не только не заступается, наоборот, принимают сторону этих проныр и сварливых баб! Вам на нас наплевать! – В ее голосе зазвучали нотки гордости: – Другие при начальстве пикнуть не смеют, но это не про меня! Чем больше я смотрю, как чиновные в красноречии упражняются, тем больше – не хочу сказать, что сама блистаю красноречием, – тем больше накапливается горечи в душе. Я и говорила, и плакала, и показывала ему шрам на голове. Чжан Цюань меня дубинкой по голове огрел, разве это не противозаконно? Мы в реку прыгали, чтобы спасти ее, я ей пятьсот кубиков крови пожертвовала, разве это не высшее проявление доброты и великодушия?
Тут я разревелась в голос, – продолжала тетушка. – Лучше, говорю, на трудовое перевоспитание отправьте или в тюрьму посадите, все равно я этим заниматься не буду.
У этого Ян Линя от моих речей слезы на глаза навернулись, он встал, налил мне воды, принес из туалета выжатое горячее полотенце и сказал: «Работу на низовом уровне действительно проводить непросто. Председатель Мао сказал: „Серьезным вопросом является воспитание крестьянства“. Ты, товарищ Вань, подверглась несправедливостям, я тебя понимаю, уездное начальство тоже понимает, мы ценим тебя очень высоко. – Он подошел, присел рядом и спросил:
– Не желаешь ли ты, товарищ Вань, поработать вместе со мной на уровне провинции?»
Я, конечно, поняла, что он имеет в виду, но стоило вспомнить, что он нес на собрании по разоблачению и критике, как я тут же охладела и решительно ответила: «Нет, не поеду, не могу бросить работу здесь». Он с сожалением покачал головой: «Но ведь это работа в больнице, в провинциальном центре!» – «Нет, – повторила я, – не поеду никуда». Возможно, мне действительно надо было уехать с ним, плюнуть на все и уехать, с глаз долой, из сердца вон. Кто хочет кого рожать, пусть распахивают задницу и рожают, двести миллионов, триста, небо будет рушиться, так найдется великан, удержит его головой. Мне-то что из-за этого переживать? – Тетушкино поколение если и терпело неудачу, то из-за своего чрезмерного послушания, чрезмерной революционности, чрезмерной преданности, чрезмерной добросовестности.
– Вы и теперь не последняя по сознательности, – сказал я.
– Тьфу! – рассердилась она. – Что ты говоришь такое? Какая «сознательность»! Ну сказала тетушка что-то в сердцах в твоем присутствии, своего человека, выразила недовольство. Тетушка – непоколебимо преданный своему делу коммунист, во время «великой культурной революции» вон сколько обвинений ее не сломили, не то что сейчас! Не проводить планирование рождаемости нельзя, если пустить это дело на самотек, через год будет тридцать миллионов, через десять лет – триста, пройдет еще пятьдесят лет, и весь земной шар будет в китайцах. Поэтому необходимо любой ценой снижать уровень рождаемости, это тоже будет вклад китайцев в дело всего человечества!
– Тетушка, все эти великие истины понятны, но насущная проблема в том, что Ван Жэньмэй сбежала…
– Беглый монах дальше храма не убежит! – хмыкнула тетушка. – Куда она могла сбежать? Небось в доме твоего тестя прячется!
– У нее норов немного вспыльчивый, если загнать ее в угол, боюсь, кабы чего не вышло…
– Об этом ты не беспокойся, – сказала тетушка, словно у нее уже был готовый план. – Я с этим бабьем не один десяток лет дело имею и разбираюсь в их характерах прекрасно. Такие, как она, шуметь горазды, чуть что – кричат, мол, покончу жизнь самоубийством, но и все на этом. Не волнуйся, не захочет она помирать! Неужто такие тихони и впрямь могут, ни слова не говоря, повеситься, прыгнуть в колодец или яд выпить? За те годы, что я занимаюсь планированием рождаемости, у всех женщин, что кончали самоубийством, были другие мотивы. Насчет этого можешь быть абсолютно спокоен.
– Ну и как быть, подскажете? – с тяжелым сердцем спросил я. – Ведь не тащить ее насильно в больницу, связанную как свинью?
– Действительно, так не годится, но силу применить придется. Особенно в отношении твоей жены, – отметила тетушка. – Кто виноват в том, что ты – мой племянник? Если я ей поблажку дам, как народу в глаза смотреть? Раскрой я рот, как мне этим делом затыкать его будут.
– В сложившихся обстоятельствах ничего не остается, как только к вам прислушиваться. Может быть, нужно, чтобы из части кто-то приехал посодействовать?
– В вашу часть я телеграмму уже послала.
– А первую телеграмму тоже вы посылали?
– Я.
– А раз давно знали, что Ван Жэньмэй беременна, почему столько времени не разобрались с этим?
– Я в уезде была два месяца на совещании и узнала, когда вернулась. Этот ублюдок Юань Сай, – сердито продолжала она, – вот уж кто забот мне добавляет. Хорошо еще, что на него донесли, иначе чем дальше, тем больше было бы хлопот.
– Его могут осудить?
– По мне, так расстрелять его надо! – негодовала тетушка.
– Наверное, он не одной Ван Жэньмэй кольцо снял.
– Ситуация полностью под контролем. Твоя жена, жена Вана Седьмого из Ванцзятуня, жена Сяо Цзиньню из Суньцзячжуанцзы да Ван Дань, жена Чэнь Би, у нее срок самый большой. Есть еще с десяток за пределами уезда, но тут уж у меня руки коротки. Сперва надо твою жену прооперировать, потом остальных одну за другой, никто пусть и не думает, что уйдет от ответственности.
– А если они сбегут куда-нибудь еще?
– Сунь Укун[65] был способен на большее, – презрительно усмехнулась тетушка, – но и он не ускользнул от ладони Будды!
– Тетушка, я-то офицер, и Ван Жэньмэй должна сделать аборт. Но Ван Дань и Чэнь Би – крестьяне, первый ребенок у них девочка, и по правительственному установлению они могут родить второго. Такой, как Ван Дань, забеременеть не так-то просто…
– У самого еще ничего не разрешилось, а ты уже о других печешься! – язвительно перебила меня тетушка. – По правительственному установлению они могут родить второго, но лишь после того, как первому исполнится восемь лет. Чэнь Эр у них сколько?
– То есть они собираются родить на несколько лет раньше?
– Вот именно! А если все будут рожать на несколько лет раньше? Такого примера показывать нельзя, иначе все пойдет кувырком. И не надо соваться в чужие дела, – строго добавила она, – о своих лучше подумай.
9
Во главе большого особого отряда по планированию рождаемости тетушка двинулась в нашу деревню. Она в этом отряде была командиром, заместителем у нее был замвоенного комиссара коммуны. Еще в состав отряда входили Львенок и шестеро дюжих ополченцев. У отряда были микроавтобус с установленным на нем громкоговорителем и мощный гусеничный трактор.
Пока отряд еще не появился в деревне, я снова постучал в ворота тестя. На этот раз он милостиво впустил меня.
– Вы ведь тоже в армии служили, – начал я, – приказ есть приказ, нельзя не выполнить.
Потягивая сигарету, тесть долго молчал.
– Если знаешь, что рожать нельзя, зачем допускать, чтобы она беременела? Такой большой срок, о каком аборте речь? А если умрет человек, что тогда? Она ведь мне дочь!
– Меня за это вообще корить нельзя, – оправдывался я.
– А если не тебя, то кого же?
– Если кого и корить, то этого ублюдка Юань Сая, его уже арестовала полиция.
– В любом случае, если с моей дочерью случилась такая неприятность, я за ее жизнь буду драться с тобой насмерть.
– Моя тетушка говорит, что ничего страшного, что в семь месяцев они это делают.
– Твоя тетушка не человек, а душегуб! – выскочила теща. – Сколько жизней она загубила за эти годы! У нее все руки в крови, ее после смерти Янь-ван прикажет на тысячи кусков изрубить!
– Это мужские дела, ты чего встреваешь? – шикнул тесть.
– Какие мужские дела? – взвизгнула теща. – Мою дочку на тот свет хотят отправить, а он мне про мужские дела.
– Не надо ссориться, матушка, – сказал я. – Вы бы Жэньмэй позвали, мне с ней переговорить надо.
– Куда ж ты пришел за Жэньмэй? – ехидно спросила теща. – Она в вашей семье невестка, у вас в семье и живет. Уж не ты ли ей зло причинил? Это я должна у тебя спросить, где она!
– Жэньмэй, послушай, – громко крикнул я. – Я вчера с тетушкой разговаривал, сказал, что не надо мне партбилета, не надо должности, что я возвращаюсь домой, буду сельским хозяйством заниматься, лишь бы ты родила ребенка. Но тетушка говорит, что так тоже не получится. Дело Юань Сая уже вызвало переполох в провинции, а в уезде тетушке дали жесткое указание, чтобы все эти незаконные беременности прервать…
– Все равно не пойдут на это! Что за общество такое! – Теща подняла таз грязной воды и выплеснула на меня с ругательствами: – Пусть приходит твоя тетка, эта дрянь вонючая, я с ней схвачусь не на шутку – или рыбка сдохнет, или сетка порвется! Сама рожать не может и смотреть, как другие рожают, без злости и зависти не может.
С ног до головы в грязной воде я в растерянности отступил.
Микроавтобус отряда остановился у ворот дома тестя. Собрались почти все деревенские, все, кто мог ходить. Приковылял даже, опираясь на посох, наполовину парализованный, с перекошенным лицом Сяо Шанчунь. Из большого громкоговорителя разносилась приподнятая речь:
– Планирование рождаемости – задача номер один, она затрагивает перспективы государства, будущее нации… Для того чтобы построить сильную державу на основе четырех модернизаций[66], необходимо всеми средствами контролировать рост населения, повышать уровень жизни народа… Тем, кто допускает незаконную беременность, не надо думать, что они смогут счастливо отделаться и тщетно пытаться выйти сухими из воды… Взор народных масс зорок, и где бы вы ни скрывались – в подземных пещерах, в чаще лесов, – даже не мечтайте, что вам удастся уйти от ответственности… Те, кто атакует со всех сторон, избивает проводящих работу по планированию рождаемости, будут рассматриваться как осуществляющие контрреволюционную деятельность… Те, кто всевозможными средствами вредят проводникам планирования рождаемости, непременно понесут суровое наказание в соответствии с партийной дисциплиной и законами страны…