Заново построенный храм был величественен, как дворец, как говорится, красные стены, желтая черепица. С обеих сторон ведущей к храму дорожки бойко торговали с лотков благовонными свечками и глиняными куклами, торговцы громко рекламировали свой товар, зазывая покупателей:
– А вот куклы, налетай! А вот куклы, покупай!
Среди них один смахивал на буддийского монаха – в желтом халате, с бритой головой. Он колотил в деревянную рыбу[78] и ритмично выкрикивал:
Купите куклу, принесете домой,
все будут радоваться день-деньской.
Сей год купили, на будущий – рожать,
а год спустя вас папой-мамой будут называть.
Качество кукол штучно, мастер делал собственноручно.
Куклы у меня просто красота,
щечки – персики, вишенки – уста.
Слава чудотворная кукол не пуста,
сотнями уходят в разные места.
Одну купишь – будет умным ребенок;
две – будет двойня, мальчонка и девчонка.
Три – и Три звезды засветят[79]; четыре – звезд цари отметят.
Пять – и сын в пяти первейших[80]; кукол дам
хоть шесть, хватает – да супруга осерчает.
Голос показался очень знакомым, а когда мы подошли поближе, оказалось, это Ван Гань. Он как раз пытался продать кукол нескольким с виду то ли японкам, то ли кореянкам. Пока я размышлял, не увести ли Львенка, чтобы избежать встречи со старым приятелем, не задевать ничьих чувств, да и не создавать неловкость для всех присутствующих, Львенок вырвала руку и направилась прямиком к Ван Ганю.
Я тут же понял, что она направилась не к нему, а к куклам у него на лотке. Ван Гань не обманывал, его куклы действительно отличались от других. Куклы рядом на лотках были очаровательны, но все одинаковые – и мальчики, и девочки. А у Ван Ганя и раскрашены естественно и неброско, да еще каждая не похожа на других. И выражение лица живое, у одних невозмутимо спокойное, у других озорное и потешное, у третьих очаровательно наивное, у четвертых с сердито надутыми губками, у пятых с улыбкой во весь рот. Я с первого взгляда понял, что, похоже, это действительно произведения мастера Хао – нашего искусного ваятеля из дунбэйского Гаоми. В тысяча девятьсот девяносто девятом году мастер Хао и моя тетушка поженились. Он всегда сам продавал своих глиняных кукол по своему особому, сохранявшемуся десятилетиями способу продаж. Как могло случиться, что он передал это дело Ван Ганю?
Стоя рядом с разложенными на лотке куклами, тот тараторил без умолку, негромко объясняя женщинам:
– Товар рядом недорогой, но его производят по формам. Мои куклы недешевые, но суть дела в том, что их лепит с закрытыми глазами наш мастер народных промыслов из дунбэйского Гаоми, король кукол Цинь Хэ. Что мы называем «как живые», «играет так, что струны рвутся»? – Он взял будто бы рассерженную куклу с искривленным ротиком. – Восковые фигуры француженки мадам Тюссо по сравнению с работами нашего мастера Циня – просто куча пластика. Все сущее рождается из глины, понимаете? Нюйва[81] создала людей из глины, глина исполнена невероятной духовности. Ту, что использует наш мастер Цинь, специально добывают со дна реки Цзяохэ на глубине двух метров, это глиняные отложения трехтысячелетней давности, это культурный глиняный слой, исторический. Добытую глину сушат на солнце, оставляют при лунном свете, чтобы он ее пропитал. После того как она воспримет энергию солнца и луны, ее размельчают каменным катком, делают комки при помощи воды, набранной на середине реки на заре, и той, что берут из колодца при восходе луны, ее разминают руками, отбивают скалкой, пока комок глины не станет похожим на комок теста, и только тогда можно приступать к изготовлению. Еще хочу сказать вам, что наш мастер Цинь, всякий раз когда лепит такого глиняного ребенка, проделывает ему в макушке небольшое отверстие, затем прокалывает себе средний палец и закапывает туда капельки крови. Потом это отверстие замазывает и помещает глиняного ребенка в темное и прохладное место. По прошествии – семью семь – сорока девяти дней его раскрашивают, наносят брови и рисуют глаза, и такой глиняный ребенок уже обладает маленькой душой: скажу честно, только не пугайтесь – глиняные куклы мастера Цинь каждый месяц в полнолуние могут, словно заслышав звуки флейты, пуститься в пляс. Они будут плясать, хлопать в ладоши, радостно смеяться. Эти звуки похожи на те, что слышишь, когда разговариваешь по мобильному телефону, – хоть не громкие, но очень четкие. Не верите, купите несколько, а дома посмотрите. Если будет не так, можете вернуться и швырнуть мне товар под ноги. Я уверен, что вы не захотите этого делать, ведь тогда прольется его кровь и вы услышите его плач.
Под напором его болтовни несколько туристок купили по две куклы каждая. Он положил их в специально приготовленные коробки и упаковал. Довольные покупательницы удалились, и только тогда Ван Гань окликнул нас.
Думаю, он давно уже узнал нас, не мог же он не признать Львенка, за которой мучительно ухаживал десять с лишним лет. Но он удивленно воскликнул, будто вдруг обнаружил нас:
– А-а! Это вы!
– Здравствуй, дружище! – приветствовал его я. – Столько лет не виделись.
Львенок ответила ему мимолетной улыбкой и что-то пробормотала, не разобрать.
Мы с ним пожали друг другу руки, потом закурили. Он закурил мою «восемь счастий», а я – его сигарету «генерал».
Львенок погрузилась в любование куклами.
– Давно уже слышал, что вы вернулись, – сказал он. – Похоже, правду говорят: «Хоть всю землю обойдешь, лучше родных мест не найдешь»!
– Точно так, как говорится, «лиса, подыхая, поворачивает морду к норе, листья опадают и возвращаются к корням», – подтвердил я. – Хорошо, однако, что хорошие времена настали, пару десятков лет назад о таком и мечтать не приходилось.
– Раньше люди были как в клетке заперты, а если не в клетке, то их тащили за веревку на шее. А нынче свобода, были бы только деньги, что хочешь, то и делай, закон не нарушай и порядок.
– Что верно, то верно. А ты, брат, разводить мастер! – Я показал на кукол. – Они что, и впрямь такие волшебные?
– А ты считаешь, я несу все что в голову взбредет? – с серьезным видом сказал он. – То, что я говорю, чистая правда. Если и есть небольшое преувеличение, то это не возбраняется, даже в государственных средствах массовой информации разве не допускается разумное преувеличение?
– Как бы то ни было, мне тебя не переспорить. А вот скажи, их действительно старина Цинь лепил?
– Разве это может быть неправдой? Когда я говорю, что эти глиняные дети могут ночами в полнолуние пускаться в пляс, заслышав звуки флейты, это преувеличение, но то, что почтенный Цинь лепит их с закрытыми глазами, это доподлинно так и есть. Не веришь, будет время, сведу вас посмотреть.
– А почтенный Цинь тоже у нас здесь обосновался?
– В наше время обосновался не обосновался роли не играет, где удобно, там и живешь. Где твоя тетушка живет, там и Цинь Хэ жить может. Таких закоренелых поклонников ни на небесах, ни под землей не сыщешь!
Львенок взяла двумя руками красивую куклу – большие глаза, нос с горбинкой, смахивает на помесь китаянки и европейца – и заявила:
– Хочу этого ребенка.
Я присмотрелся к кукле, и в душе всколыхнулось какое-то смутное чувство. Ну да, так и есть. Ощущение чего-то знакомого. Где я видел ее, кто она? Силы небесные, да это Чэнь Мэй, дочка Ван Дань, Чэнь Мэй, которую тетушка со Львенком выхаживали почти полгода, а потом вынуждены были вернуть ее отцу Чэнь Би.
Я прекрасно помню тот вечер, когда Чэнь Би заявился в наш дом, требуя вернуть Чэнь Мэй, вечер накануне Нового года, когда провожают бога домашнего очага[82], когда вокруг взрываются хлопушки и стелется пороховой дым. Львенок уже оформила переход к мужу в армию и ушла из здравпункта коммуны. После Праздника весны я должен был вместе с ней и Яньянь сесть на поезд и ехать в Пекин. Блок жилых помещений на территории части в Пекине и должен был стать нашим новым домом. Отец не поехал с нами, не захотел он жить и у старшего брата, работавшего в уездном городе, хотел остаться на своем куске земли. Хорошо, что в деревне работал второй брат, он мог за ним приглядеть.
После смерти Ван Дань Чэнь Би целыми днями пил, а напившись, то плакал, то горланил песни, шатаясь по улицам. Поначалу народ относился к нему с немалым сочувствием, но со временем он всем надоел. Во время розысков Ван Дань коммуна использовала средства Чэнь Би для выплат деревенским, но после ее смерти большинство вернули ему деньги. Коммуна не стала взимать с него расходы за содержание под арестом, поэтому, по самым скромным подсчетам, в то время у него на руках было еще никак не меньше тридцати тысяч юаней, вполне достаточно, чтобы пить еще несколько лет. Похоже, он и забыл о маленькой дочке, которую выхаживали в здравцентре тетушка со Львенком. Он подвергал жизнь Ван Дань опасности и заставлял родить второго ребенка в основном потому, что хотел мальчика, продолжателя рода Чэнь. И увидев, что после всех мытарств, бесчисленных трудностей и опасностей снова родилась девочка, стал колотить себя кулаками по голове с горестными воплями: «Небо оставило меня без потомства!»
Имя для девочки предложила тетушка. У ребенка были красиво очерченные брови, светлые глазки, да и старшую сестру у нее звали Чэнь Эр, вот тетушка и сказала:
– Вот и пусть будет Чэнь Мэй (Бровь).
Львенок аж в ладоши захлопала в восхищении:
– Какое красивое имя!
Тетушка со Львенком хотели удочерить Чэнь Мэй, но столкнулись с многочисленными трудностями с пропиской и оформлением удочерения. Поэтому к тому времени, когда Чэнь Би забрал Чэнь Мэй из рук Львенка и ушел, у нее еще не было прописки. Среди законного населения Китайской Народной Республики такого человека, как она, просто не числилось, она была «нелегальным ребенком». Сколько было в то время таких детей, никто не считал, но, полагаю, это должна быть потрясающая цифра. Проблема этих «нелегальных детей» получила наконец разрешение в тысяча девятьсот д