– Эй, Дон Кихот! Опять деньги вымогаешь у посетителей?! – крикнул ему вслед ряженый толстяк Санчо. Он подошел к нам с двумя кружками пенистого темного пива. Через стекло было видно, как этот бедолага, подволакивая ногу, таща свой ржавый меч и длинную шаткую тень, пересек площадь и исчез во мраке. Вплотную за ним потрусил довольно упитанный пес. Люди, похоже, бедствуют, а собаки держатся надменно и горделиво.
– Ух и надоел же этот тип! – будто извиняясь, но кичливым тоном продолжал ряженый Санчо. – Все время вытворяет за нашей спиной что-нибудь, чтобы испортить нам репутацию. От имени хозяина нашего заведения приношу вам, господин и госпожа, наши извинения. Думаю, однако, для вас, наверное, не будет в тягость пожертвовать незадачливому рыцарю пару сигарет или несколько монет.
– Ну что вы, о чем вы говорите… – Я почувствовал, как непросто примениться к манере речи этого толстяка-официанта, это же не кино и не театр, при чем здесь такая наигранность. – А что, он у вас здесь работает?
– Сказать по правде, почтенный, когда мы еще только открыли это дело, хозяин пожалел его, придумал этот наряд, чтобы он вместе со мной стоял у входа и зазывал посетителей. Но он… Недостатков у него слишком много – и пьет, и курит; как войдет в раж, так у него все из рук и валится. А тут еще пса какого-то привел паршивого, который от него ни на шаг не отходит. Вдобавок гигиену не соблюдает. Я вот дважды в день моюсь, пусть физиономии у нас не ахти, но от тела должно пахнуть так, чтобы у людей душа радовалась. Это профессиональная этика официантов высокого класса. А этот каналья, может, пару раз под хороший ливень попал, а так и не мылся ни разу. И запашок от него идет такой, что посетителей с души воротит. А еще раз за разом нарушает запрет хозяина вымогать у посетителей деньги. Будь я хозяином, я бы такого нахала давно бы уже вытурил, но наш хозяин – душа человек, столько возможностей ему предоставлял в надежде, что тот переменится к лучшему. Но такие люди обыкновенно не меняются, как собаку не отучить бросаться на дерьмо. Хозяин ему и деньги давал, надеясь, что он больше не появится, но тот деньги потратил и заявился снова. На месте хозяина я давно бы в полицию сообщил, но хозяин, человек великодушный, снес и это, пусть и бизнес пострадал. – Тут толстяк перешел на шепот: – Потом я узнал, что они с хозяином вместе в школе учились, но даже если так, зачем надо терпеть такого одноклассника. Впоследствии один человек пожаловался-таки хозяину на то, что от Дон Кихота несет какой-то кислятиной, и на блох от этого паршивого пса. Хозяин потратился и нанял человека, который силой затащил его в баню и отмыл как следует вместе с псом. Это уже стало правилом: каждый месяц его насильно моют. Так этот тип не только спасибо не скажет, он всякий раз еще скандал закатывает, его моют, а он орет благим матом: «Ли Шоу, мерзавец этакий, все рыцарское достоинство мое подрываешь!»
После этого ужина, сенсей, мы со Львенком в подавленном настроении шли по берегу реки в наше новое жилье. Встреча с Чэнь Би вызвала в душе бурю самых разных чувств. О прошлом страшно было даже вспоминать. За эти десятилетия все настолько переменилось, столько всего произошло, о чем мечтали и о чем даже мечтать не приходилось, столько всего, когда-то такого серьезного, что можно было и головы не сносить, стало смехотворным. Мы не заговаривали, но в душе, наверное, думали об одном.
Второй раз, сенсей, я увидел его в больнице особой экономической зоны. Туда вместе с нами пошли Ли Шоу и Ван Гань. Его сбила машина городского управления общественной безопасности. По словам водителя-полицейского, в пользу которого свидетельствовал и стоявший у обочины очевидец, полицейская машина следовала, как обычно, когда на дорогу с обочины внезапно выбежал Чэнь Би – ну словно смерти искал, – а за ним следом вылетел еще и этот пес. От удара Чэнь Би отлетел в придорожные кусты, а пес попал под колеса. Чэнь Би получил множественные переломы обеих ног, повредил руку и позвоночник, но без угрозы для жизни. Ну а пес отдал жизнь за хозяина.
О том, что Чэнь Би ранен, нам сообщил Ли Шоу. По его словам, полицейские по сути дела не несли никакой ответственности, но учитывая ситуацию Чэнь Би и то, что он согласился на сделку, управление безопасности согласилось возместить десять тысяч юаней. При таком тяжелом ранении этих десяти тысяч явно было недостаточно. Я понимал, что Ли Шоу в основном созвал нас, старых однокашников, навестить Чэнь Би в больнице, чтобы собрать денег на медицинские расходы.
Его положили в большую палату на двенадцать коек, на койку у окна под номером девять. Дело было в начале пятого месяца, за окном с густым ароматом пышно распускалась красная магнолия. Несмотря на множество коек, за гигиеной в палате следили хорошо. Условия хоть и не сравнить с большими больницами Пекина и Шанхая, но по сравнению с тем, что представлял собой двадцать лет назад здравцентр народной коммуны, прогресс просто огромный. В те годы я, сенсей, месяц провел в этом здравцентре, ухаживая за матушкой. В койках было полно вшей, стены в потеках крови, полчища мух. Как вспомнишь, так мурашки по коже. Чэнь Би лежал лицом вверх, обе ноги в гипсе, правая рука тоже, двигать он мог лишь левой.
Увидев нас, он отвернулся.
Ван Гань непринужденно заговорил, чтобы разрешить неловкую ситуацию:
– Великий рыцарь, что приключилось? С мельницами сражался? Или с соперником на дуэли?
– Просто представить не могу, как тебя угораздило под полицейскую машину попасть! – сокрушался Ли Шоу.
– Изображать кого-то он мастер, рыцарем прикинется и не станет разговаривать с нами, – заявила Львенок, обвиняя во всем Ли Шоу. – И тебя дурачком выставляет.
– Какой же он дурачок? – возразил Ли Шоу. – Он принц, прикидывающийся сумасшедшим.
Тот вдруг разрыдался в голос. Уткнулся отвернутым лицом еще ниже, подергивая плечом и царапая здоровой левой рукой стену.
В палату влетела высокая худая медсестра. Обвела нас ледяным взглядом, потом похлопала по изголовью кровати и строго сказала:
– Номер девять, не скандалить.
Плач тут же прекратился, он повернул голову в исходное положение и уставился на нас мутным взглядом.
Указав на букет цветов, который мы поставили на тумбочку у кровати, медсестра брезгливо принюхалась и приказным тоном заявила:
– По правилам больницы приносить в палаты цветы не разрешается.
– Что это за правила такие? – недовольно фыркнула Львенок. – Даже в крупных больницах Пекина нет такого.
Медсестра, очевидно, не сочла нужным препираться со Львенком и обратилась к Чэнь Би:
– Скажи своим родственникам, чтобы срочно оплатили счет, сегодня последний день.
– Это что за отношение? – возмутились мы.
– Рабочее, – скривила рот та.
– Совсем ничего человеческого не осталось? – сказал Ван Гань.
– Я передаю, что мне сказано. А если вы такие человечные, помогите ему заплатить за лечение. Думаю, заведующий вручит каждому из вас медаль, на которой будет написано большими иероглифами: «Образец человеколюбия».
Ван Гань хотел еще что-то сказать, но Ли Шоу остановил его.
Медсестра сердито удалилась.
Мы обменялись растерянными взглядами, прикидывая про себя: с такими тяжелыми ранениями счет Чэнь Би за лечение наверняка будет ого-го какой.
– Вы зачем меня сюда запихнули? – с ненавистью осведомился Чэнь Би. – Помер бы и помер, ваше-то какое собачье дело? Если бы не вы, давно бы уже откинулся, и не нужно было бы валяться здесь и мучиться.
– Вовсе не мы тебя спасли, – сказал Ван Гань. – Это полицейский, что тебя сбил, вызвал по телефону «Скорую».
– И сюда меня запихнули тоже не вы? – презрительно хмыкнул он. – Чего же вы тогда заявились? Пожалеть меня? Выразить сочувствие? Очень мне это надо. Давайте быстро проваливайте и цветочки ваши, какой-то отравой опрысканные, забирайте – так от них несет, что голова пухнет. Хотите помочь с платой за лечение? Так я вообще в этом не нуждаюсь. Я – благородный рыцарь, государь у меня в близких друзьях и государыня в зазнобах, эти пустяшные расходы, знамо дело, из казны покроют. Хотя государь с государыней моих счетов в ресторанах не оплачивают, в вашей благотворительности я тоже не нуждаюсь. У меня две дочери, красавицы писаные, обе как сыр в масле катаются, если не государыни, так принцессы, у них через руки столько денег проходит, что всю эту больницу с потрохами купить можно!
Мы, конечно, поняли, сенсей, почему Чэнь Би так бахвалится. Он на самом деле притворялся сумасшедшим, но все, что творилось у него на душе, было видно как на ладони. Изображают безумие уже по инерции, а когда это продолжается долго, и сами становятся на треть безумными. И нас, пришедших навестить его вслед за Ли Шоу, на самом деле тоже охватило волнение. Ну ладно принести пару букетов цветов, ну прийти сказать пару добрых слов, даже поднести несколько сотен юаней – все это без вопросов. Но взять на себя огромную сумму расходов на лечение, это уже слегка… Ведь в конце концов Чэнь Би нам никакой не родственник, да еще в таком состоянии. Вот был бы он человек нормальный… В общем, сенсей, хоть нам и чувства справедливости хватало, и в участливости мы недостатка не испытывали, но ведь в конечном счете человек самый заурядный, да и не доросший по степени благородства до уровня отдельного человека в обществе, которому оказывают щедрую помощь. Поэтому своим бредом Чэнь Би поставил нас в благоприятные условия, позволил, как говорится, гнать осла вниз по склону. Мы воззрились на позвавшего нас Ли Шоу. Тот почесал в затылке:
– Ты, почтенный, не волнуйся и выздоравливай, сбили тебя полицейские, на них и вся ответственность ложится, в крайнем случае мы еще подумаем, как быть…
– Проваливайте, – откликнулся Чэнь Би. – Могла бы моя рука держать копье, надавал бы каждому по тупой башке.
Тут самое время уходить, чего еще ждать? Мы собрали эти опрысканные какой-то дрянью цветы и собрались было на выход. Но не ушли, потому что в это время в палате появилась та самая тощая медсестра в сопровождении мужчины в белом халате. Она представила его нам как заместителя заведующего по финансовым вопросам, а нас – как родственников больного с девятой койки. Зам по финансам перешел прямо к делу и предъявил счет. По его словам, расходы на оказание Чэнь Би срочной помощи и на лечение уже составили двадцать с лишним тысяч юаней. Он неоднократно подчеркнул, что это калькуляция по себестоимости. Если же подсчитывать по установившейся практике, эта сумма далеко не предел.