– Горячо поздравляю, старший брат, – вполголоса проговорил двоюродный брат. – У тебя сын родился!
Он отвез нас на машине в деревню, где жил мой отец. Деревня эта была уже в городской черте, как раньше в письмах упоминали, мол, это наш уездный начальник (теперь он уже поднялся до градоначальника), оставленный по распоряжению экспонат духовной культуры – деревенька с сохраненными постройками в стиле периода «культурной революции»: на стенах большие иероглифы лозунгов, на околице – революционный указатель, громкоговорители по всей деревне, место собраний производственной бригады… Время было уже предрассветное, но людей на улице не было, лишь проносились мимо утренние автобусы с несколькими похожими на злых духов пассажирами да махали метлами на тротуарах, вздымая тучи пыли, пара закутанных по самые глаза работников коммунального хозяйства. Мне хотелось взглянуть на личико младенца, но выражение лица Львенка – более важное, более утомленное, более счастливое, чем у роженицы, – заставило меня отказаться от своих намерений. Голову она обмотала темно-коричневым шарфом, губы потрескались. Она крепко прижимала ребенка к груди, то и дело склоняясь к нему, то ли чтобы посмотреть на него, то ли чтобы вдохнуть исходящий от его тельца аромат.
Мы давно уже перевезли все приготовленное для этого младенца в дом отца, потому что с молочной козой возникли временные затруднения, и отец договорился с одним деревенским по фамилии Ду, который держал коров, что тот будет поставлять молоко. У того две коровы ежедневно давали сто цзиней. Отец неоднократно просил ничего в молоко не добавлять, и тот даже сказал, мол, если ты, почтенный, даже мне не веришь, приходи и дои сам.
Двоюродный брат остановил машину у двора дома, где жил отец. Тот давно уже поджидал на дороге. Вместе с ним были еще жена моего старшего брата и две молодые женщины, по всей видимости жены племянников. Невестка приняла ребенка, а молодухи помогли Львенку выйти из машины, довели до дома и провели в заранее обставленную комнату для месячного послеродового отдыха.
Невестка отогнула край пеленки, чтобы отец взглянул на запоздалого внука. У отца в глазах стояли слезы, не мог и слова вымолвить. Меня при виде этой головки с черными волосками и румяного личика охватила целая буря чувств, и глаза тоже наполнились слезами.
Сенсей, этот ребенок вернул мне молодость, принес вдохновение. Пусть его зачатие и рождение было не таким простым, как у обычного ребенка, и теперь связанное с ним утверждение статуса волне возможно породит немало щекотливых вопросов, но, как сказала тетушка, главное, что он «вышел из котла», это уже живой человек, он должен стать законным гражданином этой страны, пользоваться всеми видами материального благосостояния и правами, которые государство предоставляет детям. Если что будет не так, за это отвечать нам, тем, кто произвел его на свет, мы не питаем к нему ничего, кроме любви.
Сенсей, начиная с завтрашнего дня сажусь за рукопись и в самом быстром темпе заканчиваю это с таким трудом рождающееся сочинение. В следующем письме пришлю Вам ее, пьесу, которой, возможно, никогда не суждено быть поставленной на сцене:
«Лягушки».
Часть пятая
Любезный сенсей,
Наконец я закончил эту пьесу.
Множество событий реальной жизни переплелись с сюжетом, и поэтому, когда я писал ее, иногда было не разобраться, то ли это протокол, отражающий действительное положение дел, то ли что-то новое, вымышленное. Завершил я ее всего за пять дней. Как спешащему выложить все ребенку, хотелось сообщить главе семьи всё, что я видел и до чего додумался. Уже за пятьдесят, а веду себя как дитя, вразрез с общепринятым, но ощущение было действительно такое.
Эта пьеса должна была стать органичным компонентом тетушкиной истории, происходящее в пьесе хоть и не имело места в реальной жизни, но происходило у меня в душе. Поэтому я и считаю ее достоверной.
Сенсей, раньше я считал, что написание произведения может стать способом искупления вины. Но по завершении пьесы чувство вины не только не ослабло, а, наоборот, навалилось еще тяжелее. Смерть Ван Жэньмэй и ребенка в ее утробе – конечно, и моего ребенка тоже; хоть я и мог оправдать ее самыми различными доводами, переложить ответственность за нее на тетушку, на армию, на Юань Сая, даже на саму Ван Жэньмэй – пару десятков лет назад я так и поступил, но теперь я яснее, чем когда бы то ни было, понимал, что единственный виновник этого несчастья – я сам. Это я ради так называемой «перспективы на будущее» вверг Ван Жэньмэй и матушку в ад. Я вообразил себе, что ребенок, рожденный Чэнь Мэй, – перерождение того, безвременно погибшего младенца, но это самоуспокоение. Почти такое же, как у тетушки с ее глиняными куклами. Каждый ребенок уникален, его нельзя кем-то заменить. Неужели так никогда и не отмыть руки, запачканные в крови? Неужели душе никогда не освободиться от пут вины?
Жду Вашего ответа, сенсей.
Кэдоу
3 июня 2009 года
«Лягушки»Пьеса в девяти действиях
Действующие лица:
Тетушка – пенсионерка, бывший врач-гинеколог, семьдесят с лишним лет
Кэдоу – драматург, племянник тетушки, за пятьдесят лет
Львенок – в прошлом помощница тетушки, жена Кэдоу, пятьдесят с лишним лет
Чэнь Мэй – суррогатная мать, двадцать с небольшим. Уцелев при пожаре, осталась с изуродованным лицом
Чэнь Би – отец Чэнь Мэй, одноклассник Кэдоу. Уличный бродяга, за пятьдесят лет
Юань Сай – одноклассник Кэдоу, директор компании по разведению лягушек-быков, тайный управляющий «компании по суррогатному материнству». Пятьдесят с лишним лет
Двоюродный брат – младший двоюродный брат Кэдоу по имени Цзинь Сю, подчиненный Юань Сая, сорок с небольшим лет
Ли Шоу – одноклассник Кэдоу, владелец ресторана. Пятьдесят с лишним лет
Начальник полицейского участка – офицер полиции, сорок с лишним лет
Сяо Вэй – женщина – офицер полиции, недавняя выпускница полицейской академии, двадцать с лишним лет
Мастер Хао – народный умелец, мастер лепки из глины, муж тетушки
Цинь Хэ – народный умелец, мастер лепки из глины, тетушкин поклонник
Лю Гуйфан – одноклассница Кэдоу, директор гостевого дома уездного правительства
Гао Мэнцзю – начальник уезда Гаоми во времена Китайской Республики[113]
Служители ямыня
Два охранника больницы
Два человека в черном с закрытыми лицами
Операторы с телестудии, женщина-репортер и другие
Действие первое
Китайско-американский совместный центр по уходу за матерью и ребенком Цзябао. Большие роскошные ворота, смахивает на правительственное учреждение. С левой стороны от входа на отделанной мрамором тумбе – вывеска Центра.
Справа от ворот установлен большой рекламный щит с сотнями самых разных фотографий младенцев.
Слева от ворот стоит навытяжку охранник в серой форме. Он следит за въезжающими и выезжающими роскошными автомобилями и отдает честь. Из-за чрезмерного старания его движения выглядят потешными.
На небосводе сверкает большая луна. Из-за кулис доносятся взрывы хлопушек, время от времени небо озаряет фейерверк.
Охранник достает из кармана мобильный телефон, прочитывает эсэмэс-сообщение и невольно прыскает от смеха.
Из глубины двора незаметно выскальзывает начальник смены.
Начальник смены (подкравшись к охраннику сзади, вполголоса строго выговаривает). Что за смех, постовой Ли?! (Почувствовав, что под ногами что-то скачет.) Ой, что за сезон нынче, откуда столько этих лягушат?! Чего смеешься?
Охранник (испуганно засуетившись, торопливо вытягивается в струнку). Разрешите доложить, начальник, земля нагрелась, парниковый эффект, смеяться не о чем…
Начальник смены. Чего же смеешься, если смеяться не о чем? (Стряхивает с ноги лягушку.) Да что это за напасть такая? Неужто опять землетрясение? Чего смеешься, я спрашиваю?
Охранник (оглядывается по сторонам и, убедившись, что никого нет, хихикает). Начальник, тут такая забавная история…
Начальник смены. Я же говорил, на посту не разрешается посылать эсэмэски!
Охранник. Разрешите доложить, начальник, сообщений не посылал, только просмотрел несколько.
Начальник смены. Не все ли равно? Вот поймал бы тебя начальник отдела Лю, точно бы вылетел с работы.
Охранник. Вылетел и вылетел бы, все равно здесь работать не собираюсь, у меня муж двоюродной тетки – управляющий компании по разведению лягушек-быков, мать уже с теткой говорила, чтобы та замолвила словцо мужу и тот взял бы меня к себе на работу…
Начальник смены (нетерпеливо). Ладно, ладно, совсем голову задурил своей родней. Если можешь к мужу двоюродной тетки переметнуться, конечно, чего тебе бояться потерять работу. А я на этой работе на хлеб зарабатываю! Так что во время дежурства и получать сообщения, и отвечать на звонки – ничего этого не разрешается!
Охранник (вытянувшись). Так точно, начальник!
Начальник смены. Смотри у меня!
Охранник (вытянувшись). Так точно, начальник! (Не сдержавшись, хихикает.)
Начальник смены. Ты, паршивец, видать, сучьей мочи напился, мечтаешь на богатенькой жениться, что ли? А ну выкладывай, чего смеешься?
Охранник. Да не смеюсь я совсем…
Начальник смены (протягивая правую руку). Давай сюда!
Охранник. Что давать?
Начальник смены. Еще спрашиваешь? Мобильник!
Охранник. Начальник, точно не буду смотреть, хорошо?
Начальник смены. Горазд ты языком трепать! Ну даешь, нет? Нет, так я пошел докладывать начальнику Лю.
Охранник. Начальник, любовь у меня, без мобильника ну никак…