Конечно, он приезжал в Загорянку с продуктами, не надолго, чаще на ночь, лишь однажды просидел с Хмелёвой полдня, хохотал, рассказывая Леночке о подземных ползаньях Ковригина, пытавшегося высвободить её, Хмелёву, из тайников Журинского замка. А Хмелёва растрогалась, хотя проявлять свои чувства побоялась. То есть получалось, что она, став поводом для добыч Блинова, сама из возможной журинской пленницы превращалась в загорянскую пленницу. Она заскучала. Тосковала по Синежтуру, по синежтурской сцене, даже по запахам её. Её удручило известие о том, что на её роли могут ввести Древеснову. Она хотела работать. Пропал куда-то режиссер Шестовский, клятвенно уверивший Блинова и Хмелёву о скором начале съёмок сериала о Марине Мнишек. Робкие напоминания Блинову об обещанных Бродвее и Голливуде Блинов либо не впускал в уши, либо со строгостью делового папаши советовал серьёзнее заниматься английским. "Вот переберёмся в Москву, я предоставлю тебе толкового учителя…" Однажды, после всхлипа чувств несостоявшейся пока Галатеи, Блинов привёз в Загорянку самого Юрочку Гагарина. Это был накачанный оболдуй с желудевой (без шляпки) головой, закатав рукава ковбойской рубахи, он предъявил публике множество сюжетных наколок. Весь разговор состоял из показа гостем фотографий, возможно, смонтированных, там гость веселился или важно стоял в компаниях со звёздами Голливуда, в улыбках обнажавших зубы. "Похлопочем, похлопочем, — пообещал Юрочка. — У вас прелестная мордашка. Прямо как у Дины Дурбин… Или как у этой…" Под конец Юрочка посетовал на трудности голливудской жизни, на тамошнюю коррупцию и попросил Хмелёву прочитать монолог Офелии на английском. Послушал, вздохнул, сказал: "Да, вам следует подзаняться языком…" Принял конверт у Блинова и убыл на станцию.
"Надо бежать из Загорянки", — тихо прозвучало в Хмелёвой.
Позже Блинов появлялся в Загорянке мрачный, программа его (Хмелёвой неведомая) осуществлялась туго, о сосуде со спиртом в кунсткамере он более не шутил. Однажды приехал на дачу в тельняшке и с маузером на боку. "Я этой дуре-комиссарше устрою!" — прорычал. Как поняла Хмелёва, в виду имелась Наталья Борисовна Свиридова, проявлявшая излишнюю благосклонность к автору имевших успех "Записок Лобастова".
Тогда Хмелёва и решила бежать от деспота окончательно.
Квартиру и номер телефона Ковригина она помнила.
70
— Грустная история, — заключил Ковригин.
— Очень, очень грустная, — согласилась Свиридова.
— Догадываюсь, кто у нас комиссарша, — серьезно сказал Ковригин. — Так что в подробностях сообщила Хмелёва о намерениях Блинова, ради чего он добыл маузер и тельняшку и чем прогневала его комиссарша?
— Я этим не интересовалась, — сказала Свиридова и будто поставила в разговоре точку.
— Обиженный, Блинов опасен, — покачал головой Ковригин.
— Это его проблема, — резко сказала Свиридова, а взглянув на расстроенное лицо Ковригина, добавила: — Ты забываешь, я всё время буду в компании с китайцами.
"Да что ему китайцы! Раз так плохи его дела. Он и их перестреляет. Или взорвёт, — хотел было сказать Ковригин, но промолчал, пообещал лишь себе снова вызнать время вылета Натальи в Синежтур и упредить её появление в городе-побратиме бывшего Кантона.
Вечером это время определилось. Через день. Чартер из Внукова.
А через полчаса позвонил Дувакин (Свиридова ушла в костюмерный цех Малого театра за нарядами для путешествия), позвонил и затараторил, заканделакил.
— Говори медленнее, — попросил Ковригин.
— Не могу! — чуть ли не вскричал Дувакин. — Взволнован! Пришёл твой номер. И пьеса в нём, и десять полос Лобастова! Давай сейчас же выпьем по переписке!
Пить по переписке, а если быть точнее — пить по телефону, входило в протокол отношений Дувакина и Ковригина. Сейчас каждый из них в своём углу Москвы наливал водку в рюмку, а выпив, должен был подтвердить действие чоканием с разговорным аппаратом.
— Я жутко рад! — заявил Дувакин. — И за тебя! Было столько сомнений. Считай, что у тебя праздник!
— Спасибо, Петя! — расстрогался Ковригин.
— Надеюсь, что теперь ты, как семейный человек, перестанешь ломаться и не откажешься от гонораров.
— Я пока не семейный человек, — свободолюбиво заявил Ковригин.
— Ну, конечно! — рассмеялся Дувакин. — Я спрошу об этом у Свиридовой. Кстати, как у нас дела с Лобастовым?
— Страниц сорок новых есть, — сказал Ковригин.
— Прекрасно! — воскликнул Дувакин. — То, что нужно. Десять полос текста и пять полос иллюстраций. Жди завтра с утра курьера. Привезёт свежие журналы и заберёт твой текст. И пиши дальше. Срочно!
— Могу отбыть на несколько дней, — сказал Ковригин.
— Куда?
— В Синежтур.
— Ты сдурел, что ли? — удивился Дувакин.
— Наталья вынуждена ехать туда с китайским послом, я должен подстраховать её. Блинов приобрёл маузер.
— На тебя хватит одного Острецова, — сказал Дувакин.
— Думаю, что на этот раз у Острецова не будет поводов сердиться ни на меня, ни на Свиридову. А у меня есть нужда разобраться кое в чём. Скажем, кто сдунул меня из Синежтура в Аягуз.
— Ну, смотри, — вздохнул Дувакин. — Будь благоразумным. Все ждут новые приключения Лобастова.
Отговорив с Дувакиным, Ковригин заказал услугу в интернете — билет на рейс Москва-Омск с посадкой в Синежтуре. Наталья в театре напримеривалась и заболталась, Ковригин намерен был укладываться спать, но не дождаться Свиридову он, конечно, не мог, а когда она нырнула под одеяло, огорошил её сведениями от Дувакина. Свиридова даже присела на кровати. Потребовала:
— Расскажи поподробнее!
И тут Ковригин понял: огорошила её не публикация пьесы "Веселие царицы Московской" и новых глав Лобастова, а слово "Курьер".
— Значит, курьерша! — взволнованно произнесла она.
Утром Ковригин услышал звонок в дверь, хотел было вскочить, но в спальню заглянула Свиридова, сказала:
— Спи, спи! Ты работал ночью! Я распишусь где надо и отдам твой новый текст.
Вернулась она через десять минут, и было видно, что она не только разочарована, но и расстроена.
— Пигалица какая-то! Явно не Лоренца Козимовна. Как только Дувакин таких курьерш посылает. Держи свой экземпляр!
Ни о каком сне не могло быть и речи! Ковригин выхватил из рук Свиридовой журнал, глаза закрыл, принимая в себя запахи печатного издания. Какие чудаки коммерческие жулики, стараются, ради выгод, заменить книги полумёртвым движением буквенных полосок в оконцах мониторов. Там ведь и страницами, знакомыми с детства, не прошелестишь, пальцем, чуть влажным от нетерпеливой слюны, листок шедевра не перебросишь и уж сразу не вернёшься к тронувшему тебя эпизоду. А картинки? Оживут ли в голых прямоугольниках механических устройств, особенно для мальцов, мушкетёры, миледи, странствующий рыцарь Кихот, капитан Немо, коварный пират Сильвер (а они-то мальцам и их воображению необходимы на всю жизнь)? Никогда! Да что тут было разводить теории! Ковригин сидел и упивался десятью полосами "Записок Лобастова" с иллюстрациями графика Николая Попова.
— Так, — явилась из кухни гражданская супруга Ковригина и стала трясти перед его носом журналом Дувакина, будто бы во гневе. — Это как понимать?
— Что понимать? — растерялся Ковригин.
— Над пьесой некоего Ковригина стоят слова — "col1_0"!
— И что? — спросил Ковригин.
— В своё время я потребовала снять это посвящение. Я подам в суд.
— Подавай. Тем более, что Н.Б.С. означает — Народное Безбилетное Сообщество.
— Не ври! — возмутилась Свиридова.
— А то ты не ездила в троллейбусе номер два без билета. Все мы потому и садились возле задней двери.
— Ты морочишь мне голову! — сказала Свиридова. — И Дувакин обещал мне снять это посвящение! Играла не я, а твоя любимица Хмелёва.
— Моя любимица — Древеснова!
— Придавить тебя мало!
— Придави! — согласился Ковригин. — Но прежде могла бы и поздравить меня с публикациями. А ты разыгрываешь из себя ворчунью. Сама-то ведь довольна, что посвящение тебе оставили!
— Довольна! — рассмеялась Свиридова. — Твои публикации мы отметим попозже. Вот вернусь из Синежтура…
— Но может выйти, что и пораньше… — чуть было не проговорился Ковригин.
— То есть как? — удивилась Свиридова.
— С Петей Дувакиным отметим, — быстро сказал Ковригин.
— Про Хмелёву меня не спрашивай, — сказала Свиридова.
— Я и не спрашиваю, — сказал Ковригин.
В Синежтур Ковригин прилетел на два часа раньше Свиридовой. Дорога в небесах на Омск через Синежтур, возможно, была выбрана более короткая. Или везли важных гостей в чартерном корабле с подобающей их сану степенностью. Ещё час ушёл на церемонию с улыбками и похлопыванием по плечам в Синежтурском аэропорту. Наблюдал за ней Ковригин уже в гостиничном номере. Устроился он в гостинице "Блюдце", занимавшей три этажа бывшей Фабрики-кухни, конструктивистской постройки тридцать второго года. По мнению местных жителей, гостиница была дешёвая, и Ковригин посчитал, что ни один из его знакомых ни в номерах, ни в четырёх ресторанах в нижнем этаже не появится и с ним не столкнётся. Хотя с двумя синежтурскими персонажами Ковригин и не отказался бы встретиться. С Верой Алексеевной Антоновой и с козлоногим путешественником в Джаркент за грецкими орехами. Но уже через полчаса в номер Ковригина постучали, и посыльный молча передал Ковригину конверт. Денег в нём с заказом отравить кого-либо не было, зато имелось приглашение господина Острецова посетить его городской дом в часы, удобные для господина Ковригина.
Из свежей газеты (лежала на тумбочке) Ковригин узнал нечто интересное (для него). Местные газетчики работали расторопно, ценили копейку. Так вот вчера возле театра имени Верещагина, невдалеке от известного публике обувного дворца сапожников Эсмеральдыча и Квазимодыча, с позволения городского Головы Михеева был разбит шатёр. То ли разбит, то ли поставлен, то ли воздвигнут. Не такой огромный, как у Каддаффи, но и не маленький.