А Хмелёва по дороге с Ярославского вокзала на Бронную слободу в Богословский переулок ни слова не произнесла.
И виды Третьего Рима её как будто бы никак не трогали.
Ковригина же отсутствие на площади трёх вокзалов каменной бабы, к его удивлению, расстроило. До того, стало быть, он привык к Среднему Синежтуру. Словно бы годы прожил в нём. Но тут-то на Каланчевке потребовались бы три каменные бабы. А откуда их взять? Хотя, конечно, рукавишниковых развелось множество.
Богословский переулок был тих (Палашевский рынок, любезный Ковригину рыбным рядом, овощами и редкой нынче в Москве бараниной, закрыли), а консьержка Роза, то ли башкирка, то ли татарка, по её версии — бывшая балерина и чуть ли не родственница Нуриева, цвела за оконцем своей подсобки. И благоухала, выяснилось, когда оконце было приоткрыто для беседы.
— Александр Андреевич! — радостно воскликнула Роза. — Не ожидала. Быстро вы вернулись. Я-то думала, что вы надолго в Аягуз, а вы…
— Почему в Аягуз? — удивился Ковригин. — Ах, ну да, в Аягуз… Разве быстро?.. Ну да, Ну да… Вот забрал девушку…
— Племянницу, — подсказала консьержка.
— Да, племянницу, — кивнул Ковригин. — Двоюродную. Тётя доверила. У них в Аягузе с работой и учёбой, сами понимаете…
— Понимаю, понимаю… — завздыхала Роза. — И у моих в Стерлитамаке… И у меня там племянники…
А Хмелёва взяла и, сложив руки домиком, поклонилась консьержке.
"Дура, что ли? — в раздражении подумал Ковригин. — Да нет. Не дура. В свою игру продолжает играть. Но не знает московских правил. А может, и знает…"
— Наша тетя — китаянка, что ли? — будто бы удивилась Роза.
— Нет, — сказал Ковригин. — Наша тётя русская из Воткинска. А вот кто наш дядя, мне неведомо.
И Ковригин сердито взглянул на Хмелёву. А та стояла, очи раскосые потупив, смиренной послушницей.
— Эти китайцы нас теперь всякой дрянью снабжают, а цены — будто обувь из Милана, — заявила консьержка. Но тут же спохватилась: — Зато племянницу вашу можно будет пристроить в китайский ресторан. Или в японский. А то там вместо китаянок и японок либо бурятки, либо калмычки. Как зовут-то красавицу?
— Беатрис. Элеонора. Элеонора Беатрис. Чисто китайское имя, — сказал Ковригин. И чтобы заглушить этнические мотивы, быстро поинтересовался: — Меня кто-нибудь спрашивал?
— А как же, Александр Андреевич! — оживилась Роза. — Сестрица ваша беспокоилась.
— А чего ей беспокоиться? — будто бы удивился Ковригин.
— Вы у неё сейчас и спросите, — сказала Роза.
— То есть? — насторожился Ковригин.
— А то и есть, — сказала Роза. — Ключи от квартиры у неё имеются… Кстати, вас может ждать и сюрприз…
— Какой сюрприз?
— Ну, уж и не знаю какой… — пожала плечами консьержка. — Может, и не сюрприз… А это вот ваша почта за пять дней.
— За пять дней?
— А за сколько же? — удивилась Роза. — Вас, Александр Андреевич, не было только пять дней… Неполных…
— Разве? — задумался Ковригин. — И ведь верно… Спасибо, Роза… Беатрис! За мной и к лифту!
Звонить в собственную квартиру Ковригин не стал. Хотя, имея в виду обещанный консьержкой сюрприз, следовало бы проявить чувство такта и предупредить (о чём?) гипотетически присутствующего в квартире персонажа. Он был сердит. Сестрица беспокоилась! Ну, и не дорого было ему теперь её беспокойство. И всё же, опустив чемоданы на пол, он излишне долго и со звяканьем поворачивал ключи в дверных замках.
— Проходите, Лена, — пропустил Ковригин в своё жилище доставленную им в Москву путешественницу.
Сестрица Антонина в квартире действительно присутствовала.
К сюрпризу же можно было отнести нахождение рядом с ней и рядом с письменным столом Ковригина курс-дизайнерши Ирины, родственницы на барбарисовом киселе Натали Свиридовой.
Выслушивать вопросы или какие-либо реплики Ковригин не был расположен и сразу заявил:
— Познакомьтесь, это моя новая приятельница…
— Из Аягуза? — спросила Антонина.
— Тони, а по-моему, она из Манчжурии, — попыталась съехидничать курс-дизайнерша.
И сейчас же — руки домиком и поклон столичным дамам.
— Да хоть бы и из Манчжурии, — сказал Ковригин. — Так что, это моя новая приятельница Элеонора Беатрис…
— Хым, — подсказала новая приятельница. — Хым — моя фамилия!
— Хым! — расхохоталась подруга Ирина. — Это замечательно! Хым!
— Александр Андреевич, — сказала гостья, — мне бы надо умыться с дороги. Тем более что с вами желают переговорить важные для вас люди.
— Конечно, конечно, — сказал Ковригин. — Ванная слева от двери. В шкафчике можете найти свежие полотенца и халат. Что же касается важности для меня людей, то это моя сестра Антонина…
Что-либо сообщать о подруге Ирине Ковригин не посчитал нужным.
— Ты, что же, и ночевать здесь оставишь, — произнесла Антонина взволнованно, — эту…
— Эту манчжурскую замарашку, — продолжила подруга Ирина. — В чём ты сомневаешься, дарлинг Тони?
"Черт-те что! Прибить бы эту тощую кобылицу! — в возмущении подумал Ковригин. — И главное опять — дарлинг Тони! Как терпит это Антонина?.." А может, терпения никакого теперь от Антонины не требуется, напротив, она… оттого он, Ковригин, и злится?
— Извините, — сказал Ковригин, стараясь сдержать раздражение, — а кто вы, собственно, такая и что вы делаете в моей квартире?
— Помилуй, Саша, — растерялась Антонина. — Ты запамятовал. Ирина приезжала к нам на дачу. Вы разговаривали с ней. Она — племянница Свиридовой. Вспомни.
— Хорошо. Вспомнил. Это — которая всех порвёт, — сказал Ковригин. — Два дня назад разговаривал с Натальей о ней. Свиридова сомневается в степени родства с ней. Если только на каком-то восемнадцатом барбарисовом киселе.
— Старуха, — поморщилась Ирина. — Склероз.
— Ей тридцать четыре. И она выглядит моложе вас, — сказал Ковригин. — Но не это важно. Твоя подруга, дарлинг Тони, приезжала не к нам на дачу. Она приезжала к тебе на дачу. Кстати, вы всё там успели сломать, снести? И порвать?
— Успокойся, Саша, — сказала Антонина, — всё на месте, ничего не тронуто. Мы произвели расчёты и поняли: денег у нас не будет. Такое время, сам знаешь. Так что, племянники твои никаких комнат на природе не получат.
— Да эти племянники для него на восемнадцатом барбарисовом киселе! — не выдержала Ирина.
— Ира помогала мне расчёты производить и проект нового дома готова была сделать или хотя бы выбрать из серийных, тебе бы, Саша, спасибо ей сказать, а ты на неё дуешься…
— Меня не интересуют её расчеты и просчёты, — заявил Ковригин. — Меня интересует, что делает эта особа в моей квартире. Что же касается твоего вопроса, оставлю ли я ночевать здесь манчжурскую замарашку, то да, оставлю. Если она этого пожелает…
А ведь еще полчаса назад надеялся на то, что путешественница сама потребует поселить её в приличной гостинице, мышами и крысами был даже готов её запугать.
— Ира здесь со мной, — нервно сказала Антонина, губы её дрожали. — Она чувствует, что мне плохо. Я в панике после твоего побега… после твоего спешного отъезда с дачи… А сейчас выходит, что ты в раздражении из-за моего присутствия в твоем жилище… Будто я взломщица… Это обидно…
Она, похоже, готова была разреветься.
— А зачем ты здесь? — спросил Ковригин.
— Ты не забыл? Я твоя сестра. Меня зовут Антонина Андреевна Ковригина.
— Не забыл, — сказал Ковригин. — Ну, и зачем ты здесь?
— Не утонула ли ваша Беатрис Элеонора Хым? — поинтересовалась подруга Ирина, — Что-то она долго умывается…
— Сходите, посмотрите в ванной, не утонула ли она, если это вас так беспокоит, — сказал Ковригин. — Но дорога-то у нас была действительно трудная и пыльная, сразу и не приведёшь себя в порядок.
— Возможно, — сказала девушка, художник при поворотах и прыжках конкурных лошадей. — Возможно. И такое случается.
— Я думаю, что она не утонула, — сказал Ковригин. — Сейчас она и появится.
— Ты ради неё и ездил куда-то? — спросила Антонина.
— Да, — сказал Ковригин. — Ради неё.
— А зачем?
— Я на ней женюсь.
— Интересно-то как! — Антонина рассмеялась нервно. — И давно ты с ней знаком?
— Полагаю, что века четыре, — сказал Ковригин.
— Тут и удивляться нечему, дарлинг Тони, — развеселилась подруга Ирина. — Джентльмен, знакомый с девушкой четыре века, в конце концов обязан на ней жениться.
При этом она многозначительно взглянула на дарлинг Тони и будто бы была готова пальцем покрутить возле виска.
— У вас, подруга Ирина, — сказал Ковригин, — случайно нет в гардеробе чёрной вуали?
— Случайно есть. При одной из моих шляпок, — сказала дизайнерша. — А почему вдруг вас заинтересовала сейчас чёрная вуаль?
— Она была бы вам к лицу, — сказал Ковригин. — А португальским языком вы владеете?
— Нет, — растерянно произнесла Ирина и снова со значением взглянула на Антонину: что это с братцем-то твоим?
— А жаль, — будто бы опечалился Ковригин.
— Погодите, — сказала Антонина. — Ты решил жениться и будешь прописывать жену здесь?
— Естественно. Если она этого захочет, — сказал Ковригин. — Она — приезжая, и жилья у неё в Москве нет.
— Но… — начала Антонина и сразу замолчала, словно бы заблудившись в своих соображениях.
— А что это тебя так волнует? — нервно сказал Ковригин. — Какие возникли в тебе опасения? Или — какое ты имеешь право на какие-либо опасения в нынешнем случае?
— Я твоя сестра, — сказала Антонина. — А ты уже успел наделать столько глупостей…
— Знаешь что! — рассердился Ковригин. — У нас тут товарищеский суд, что ли? Тогда и тебе я сейчас предъявлю претензии!
"Боже мой! — ужаснулся себе Ковригин. — До базарной склоки дошло!"
— Мне можно войти? — было услышано.
Трое в комнате вынуждены были взглянуть в сторону дверного проёма. Там стояла Хмелёва.
И она была вовсе не смиренная китаянка.
Смыла грим, убрала раскосость глаз, пышные волосы её, нынче светлые ("Наверное, уже и в Синежтуре поутру они были светлыми, — соображал Ковригин, — как только не смяла их в дороге тугая косынка? Впрочем, чему удивляться — профессия…"), опали на плечи. Ковригин предполагал, что Хмелёва последует его совету и достанет из бельевого шкафчика свежий халат. Но нет. Хмелёва вернулась в гусарском костюме из красного бархата, лишь вместо сапожек со шпорами были на ней туфли на каблуках в десять сантиметров, но и они с костюмом сочетались.