Смотрелось это довольно… неплохо.
Нравилось такое, быть может, и не всем, но люди всё прибывали и прибывали. Кто-то уходил, но гораздо больше людей оставалось. Студенты толпились рядом со сценой. Некоторые занимали сидячие места в амфитеатре. Я постояла немного. Оценила изливающуюся какофонию. Звуки, извлекаемые из гитары, баса, трубы, ударной установки и легких вокалиста, проникали в мозг, перегружали его, вызывая двойственное желание: и убежать как можно дальше от амфитеатра, и остаться, превратиться в бездумную часть пока еще не беснующейся толпы.
Амфитеатр продолжал заполняться. Людей становилось всё больше, сидячих мест на ближних ярусах — меньше. Но я не собиралась толкаться около сцены и вдыхать запах пота и разгоряченных тел. Не собиралась я и воевать за места на нижних ярусах. Вместо этого поднялась на верхний ярус, заняла свободное место у проволочного ограждения и прислушалась.
— Мы всегда стояли за тебя, так встань с колен!
Хрипели динамики. Хрипела труба. Хрипел вокалист, присосавшись к микрофону. Подпевая ему, хрипели басист и гитарист. Рядом со сценой раздавались одинокие хрипы: и среди зрителей нашёлся кто-то, кто расхрипелся не на шутку. Не хрипел лишь барабанщик, настойчиво и аритмично издеваясь над ударной установкой.
— Не нужна нам их ложь, есть у нас наши мечты!
Гитара издавала рёв, подобный рёву обезумевшего слона. Даже не верилось, что она на такое способна. Басовый ритм противоречил ритму ударника. Казалось, музыканты находились в противофазе и издевались друг над другом и над всеми собравшимися. Вокалист соревновался с трубачом за самый громкий хриплый хрип:
— Каждый человек умереть за правду жизни волен!
Белый грим тек, сильнее смешивался с зеленым, превращая лица музыкантов в нечто совершенно нечеловеческое. Хрипов у сцены стало гораздо больше. Вверх потянулись руки. К музыке стал примешиваться топот ног. Безумие нарастало, выбивая из студенческих голов мысли про учёбу.
— Даже ты, даже ты, даже, даже, даже ты-ы-ы!!!
А я закрыла глаза. Постаралась отрешиться от всего. Позволила хрипам скользить мимо, не проникая в мозг. Попыталась уловить в рваном ритме и диссонансном рёве инструментов единый рисунок, как делала это не раз, слушая песни в исполнении группы брата. На это мне потребовалась пара минут. Да, рисунок был, и задавался он басом. Ударник как бы действовал совершенно независимо, но в нужные моменты то затихал, то наоборот усиливал чужой ритм. Примерно так же действовали труба и гитара: то они соревновались с вокалистом за самый громкий звук, то затихали, позволяя донести до слушателей слова песни. Слышимая какофония оказалась неплохо срежиссированна.
— Привет! — сквозь громкую музыку пробился чей-то крик.
Я открыла глаза и подняла голову. Рядом со мной стоял Кларк Рент. Помощник библиотекаря. На этот раз без очков. И не в ярком попугаичьем наряде: ни розовых кед, ни оранжевой бабочки, ни утягивающих джинсов. Сине-серая куртка-ветровка. Потертые джинсы свободного покроя. Белая бейсболка с красным логотипом Тиканских Быков. Самый обычный человек, решивший побывать на выступлении панк-группы.
— Привет! — отозвалась я, с трудом перекрикивая разошедшихся музыкантов.
— Можно?! — он указал на место рядом со мной.
Я ответила кивком.
Он сел. Стал что-то говорить, пытался перекрикивать музыку — ничего не получалось: музыка забивала его. А я размышляла о причинах, побудивших Кларка присоединится ко мне. Куча мест вокруг пустовала. Верхний ярус не пользовался популярностью: ни вида, ни звука, ни единения.
И тут я увидела ее…
Марго Мейз Миднайт. Она неторопливо шла сквозь беснующуюся толпу. Люди расступались, пропуская ее, и тут же сходились за ее спиной. Красивое черно-красное платье, столь же уместное на этом концерте, как седло на корове, не вызывало ни у кого ни малейшего удивления. Просто Марго никто не видел! Она шла, а ее не замечали!
И я сразу поняла, зачем она пришла сюда. Точнее, ради кого.
Кларк Рент говорил, говорил, говорил, но я не слушала ни его, ни музыку, уделяя всё своё внимание незваной гостье. Наконец она увидела меня. Наши взгляды встретились. Она зло прищурилась, и с целеустремленностью торпеды, прорывающейся сквозь бескрайнее (к сожалению, нет) людское море, направилась ко мне.
— Ты! — прошипела Марго, оказавшись рядом со мной. Казалось, что внутри красивого тела скрывается древнее чужеродное чудовище, выбравшееся из бездонных глубин океана и решившее превратить весь мир в свои владения. И звуки, издаваемые динамиками, с этим как будто согласились. Они стали гораздо тише, превратились в тихий едва заметный фон.
— Я, — согласилась с ней я и поднялась с места. — По крайней мере, была ей последние девятнадцать лет.
Кларк удивленно посмотрел на меня. Он видел, что я встала, он слышал мои слова, но… Марго Мейз Миднайт оставалась вне его поля зрения.
— Ты и впрямь другая, — ни с того ни с сего протянула Марго. В ее глазах плескалась ненависть. — Алекс был прав.
— Что? — поспешила поинтересоваться я. Неужели мне удастся понять, с чего Александер так прицепился ко мне? — В каком смысле другая?
— Я хочу, чтобы ты, тварь, не приближалась к нему, — брюнетка ничем не отличалась от блондина; она оставалась на своей волне и не желала ничего прояснять. — Понятно, сучка?
Я с трудом промолчала. Когда тебя называют «тварью» и «сучкой» ни за что ни про что… Как-то обидно! Мне хотелось сказать, что между мной и Александером ничего нет, не было и не будет, но Марго, как бы это глупо и пошло не звучало, мне просто не поверила бы. Она убедила себя в этом, а подлый блондин помог, подкинул дровишек в костер ненависти. Любое моё слово лишь сильней убедило бы ее в моей виновности.
Кларк тоже встал. Он крутил головой из стороны в сторону. Он принюхивался, смешно дергая носом. Он пытался понять, с кем я разговариваю. Но моя собеседница оставалась для него невидимой.
А я стала кое-что понимать…
Если Александер распространял вокруг себя нестерпимый холод, то Миднайт для всех окружающих превращалась в невидимку. Ее никто не видел, никто не замечал, никто не понимал, никто не любил.
— Что? Как это никто? — брюнетка истерично взвизгнула. Похоже я непроизвольно озвучила свои последние мысли. — Ах ты! Да я!.. Я тебя!..
Извиниться я не успела! Мир вокруг меня завертелся! Окрасился радугой! И меня сбило с ног! Даже тяжелые ботинки не помогли!
Глава 9. Шипы для…
«Иногда плохое просто случается… Иногда? Очень часто!»
Я открыла глаза. И закрыла. И снова открыла. Ничего не изменилось. А жаль.
И нет, я не оказалась на кровати у себя в комнате. А было бы так здорово!.. То, что я видела перед собой, на реальность не походило. Всё вокруг мерцало, переливалось, изменялось, перетекало из одного в другое. Безумные яркие неестественные краски окружали меня. И к сожалению, они не скрывались в металлических банках.
По рассказам похожую реакцию могли вызвать психоделики, но я-то точно ничего не принимала. По крайней мере в здравом уме и трезвой памяти…
Я лежала на полянке в лесу. Если это можно было назвать полянкой и лесом. Вверх уносились красные стволы деревьев. Или того, что можно было назвать стволами деревьев. Снизу они походили на коммуникационные столбы с футуристических картин далекого будущего. Граненые, отполированные почти до зеркального блеска. Но чем выше поднимался взгляд, тем очевиднее становилось, что передо мной деревья: стволы ветвились, а на гладких развесистых ветвях виднелись желто-зеленые листья с мерцающими синими прожилками.
Небо, если оно тут было, скрывалось за густыми изменчивыми кронами. Именно, что изменчивыми. Они постоянно менялись. Ветви то удлинялись, то увеличивались в размерах, то уменьшались, то разветвлялись, то переползали с одного дерева на другое, то вообще исчезали. С листьями происходило примерно то же самое. Но их прожилки вдобавок завораживающе мерцали, и, с трудом оторвав взгляд от них, я поняла, что наблюдать за этим мерцанием не стоит.
Подножия деревьев на полтора моих роста скрывались за плотными зарослями кустарников. И вот здесь безумная фантазия форм, цветов и оттенков разыгралась процентов на двести. Кожистые листья. Перистые. Пальчатые. Пятнистые. С наростами, похожими на бородавки, и без. Среди листьев виднелись цветы всевозможных видов. Здесь можно было заметить и что-то похожее на элегантные розы, и на легкомысленные астры, и на печальные колокольчики, и на чарующие орхидеи, и на высокомерные лилии. И постоянства среди них тоже не наблюдалось. Бутоны в считанные минуты превращались в многоцветные цветы, недолго радовали глаз и увядали. Падая вниз, они растворялись в воздухе, а на кустах тем временем появлялись новые бутоны. И всё повторялось снова. И снова. И снова…
Завороженно понаблюдав за этой бесконечно меняющейся картиной минут десять-пятнадцать, я осторожно вымолвила:
— Мда… — и, убедившись, что мир не захотел ни подхватить мои слова, ни произнести что-нибудь в ответ, бросила в пустоту: — И где же это я нахожусь?
— В Шипах, — как ни странно, а ответ на вопрос не заставил себя ждать, и я завертела головой, пытаясь найти говорившего. Не нашла. Приподнялась на локтях. Но и это ничего не дало: поляна оставалась безлюдной.
— А ты кто? — после непродолжительного молчания я задала новый вопрос.
— Кларк Рент, — из-за кустов слева от меня пришел хриплый ответ. Оттуда же послышались звуки ударов дерева по дереву. Кусты дрогнули, зашелестели, затрещали. Показался библиотекарь. Взъерошенный. Покрасневший. Злой. В руках он сжимал граненую палку. Даже не палку — шест. Почти прямая ветвь, обломанная с одного из красных деревьев. Она уже не пыталась меняться, но внутреннее свечение в ней еще не угасло.
— Ага, — кое-какие мысли промелькнули у меня в голове, но высказывать их было рановато, и я уселась на… траву. Если это можно было назвать травой. Мягкое нечто, упругое, кислотно синего цвета. Оно больше походило на мох и образовывало плотный ковер, покрывающий всю поляну.