й баритон молодого Барри Уайта[9]. Я шёпотом и почти бесшумно радовался, будто надеясь, что с обновлённой внешностью мне будет легче измениться и вновь влюбить в себя Мелек.
После операции я мечтал разорвать любовные отношения с Саломе, ненавязчиво переведя их в дружеский формат. Однако, по правде, я не смог это сделать, увидев всю бескорыстную неусыпаемую заботу привлекательного молодого хирурга. Думал я также и о Мцыри, которого, казалось, не мог бесследно и равнодушно оставить старшей сестре Тамро. После выписки Саломе забрала меня вновь к себе домой, где подаренная мною собака беспорядочно и фривольно устраивала в моё отсутствие голодовку.
Первым делом после реабилитации я отправился с ним на прогулку в парк, где поймал восхищённые взгляды, переходящие в множество незаурядных комплиментов как бы моей собаке. Саломе не переставала названивать, уточняя каждые полчаса, где я и с кем. Контроль, введённый ею после преображения, вышел за пределы моего самообладания, подвинув меня ближе к решению разойтись. Тогда я и начал понимать мужчин, остающихся рядом с зудящими мозгоклюйными жёнами ради родного чада. И хотя детей ни у Саломе, ни у меня не было, нас крепко связывала наша нерасчёсанная собака с закисшими от молочного шоколада глазами. Когда Саломе гуляла со мной и Мцыри, я бесчестно представлял на её месте унывающую, но совершенно не похожую на других Мелек. Ради её прощения я бы встал под падающую Пизанскую башню, не раскрыл бы парашют над Рио-де-Жанейро и лёг бы спать в горящем сибирском лесу. Мелек жила во мне и жила без меня. Она красиво лгала, красиво мёрзла, красиво убирала волосы за уши, красиво разгадывала судоку и даже красиво печалилась. Мелек я хранил в мечтах, а Саломе в реальности, которая изрядно мне надоела.
Я отважился забрать Мцыри, которого торжественно вручил ей до операции, поэтому отправился в ГУМ найти для Саломе новый подарок. Нужно сказать, что вместо замедленного метаболизма и бульдожьих глаз я взял от отца полезное в наши дни умение откупаться от обиженных мною женщин. Пройдя несколько кварталов пешком до ГУМа, я пообедал индийскими мантами и хайдарабадским бирьяни с креветками и, наполнив свой желудок до надобности пить фермент, улучшающий процессы пищеварения, вытер белоснежной шёлковой салфеткой вымазанные в индийских специях губы, встал из-за стола и отправился в бутик премиальных швейцарских часов. Зайдя внутрь, меня укутали хищным взглядом две обколотые ботоксом барышни, мгновенно принявшиеся калькулировать надетые мною вещи. Те продавщицы, пафосно называющие себя консультантами и, вероятно, живущие в съёмной однушке на окраине Москвы, одноклеточно полагали, что человек в рваных ботинках и потрёпанном пальто не сможет позволить себе высокое часовое искусство. Они нерасторопно соединили ладони и, притворно улыбнувшись, лицемерно подвели меня к полкам с часами. Сначала одна из девушек апатично предлагала мне старые и недорогие модели, однако, когда я выбрал эксклюзивные часы с бриллиантами, в стоимости которых почтительно теснились шесть нулей, продавщицы подобно зубастым доисторическим динозаврам стали игриво поправлять волосы, стреляя невыразительными пустыми глазами. Аккуратно упаковав подарок для Саломе, обе консультантки как бы вежливо и ненароком протянули мне визитки бутика, на которых синей ручкой коряво были написаны их телефонные номера.
Безусловно, я мог бы тактично забрать их визитные карточки, чтобы потом по-мужски использовать меланхоличными московскими вечерами, но беспородистые низкосортные дамы с накачанными губами вместо мозга никогда меня всерьёз не притягивали. Именно поэтому я демонстративно принял их помятые картонки, вмиг выкинув их в мусорное ведро на их расширенных ошарашенных глазах.
Живя в Дохе, я перепробовал и эскортниц, имеющих много тысяч подписчиков в социальных сетях с ежедневно меняющимися на фото поддельными сумками, и менее востребованных безграмотных проституток, которые неправильно ставили ударения в элементарных словах, и светских дам, не работающих ни дня в своей жизни, однако активно рекламирующих дешёвые кремы для лица и не менее дешёвые вещи из шоу-румов с китайским барахлом, и даже известных блогерш, которые не читали Тургенева и уж тем более не имели представления, кто такая Крупская. Все эти с громадными варениками вместо рта одноликие девушки, грубо относящиеся к официантам в помпезных ресторанах из-за своих внутренних нищенских комплексов, мечтали лишь стать любовницами женатых богатых мужчин. Таких женщин я сравнивал с инфузориями-туфельками, на которых интересно было посмотреть под микроскопом лишь один краткосрочный раз. Ни Мелек, ни Саломе не относились к этому виду простейших: Мелек была талантлива, гармонична и начитанна, а Саломе ежеминутно поражала цельностью, эрудицией и интеллигентностью, сквозившей в каждом её шаге или поступке. Но, увы, Саломе я больше не желал. Мне наскучили приготовленные ею грузинские хачапури, томный голос, занятия хатха-йога в шесть утра и систематизированный контроль над моими дневными передвижениями и ночными мыслями.
Вернувшись после покупки часов домой к Саломе, я оставил пакет в прихожей, помыл лапы Мцыри, заварил себе чай с лавандой и чабрецом, разжёг дубовый камин и взял недооценённый роман Коэльо «Заир». Проведя несколько часов за чтением книги, я начал зябко безостановочно зевать и почти уснул, как вдруг отворилась дверь, из которой появилась Саломе. Я вытер кистями рук сонные слипающиеся глаза и заговорил:
– Я знаю, что ты устала, но нам следует поговорить. Давай выпьем твоего любимого французского вина? Я сегодня купил его в ГУМе после прогулки с Мцыри.
– Ты хочешь уйти от меня? – неожиданно, но интуитивно верно спросила Саломе.
– Да. Как же так получается, что мы оставляем людей, которые понимают нас с полуслова?
– Сердца, как самолёты, порой разбиваются от желания летать над землёй. Будь доволен своим намеченным коридором. Но позволю себе вопрос: что в пакете, стоящем в моём коридоре?
– Не верю, что лишняя деталь в твоём коридоре – единственное, что тебя интересует. Неужели даже не спросишь, кто она? – с удивлением спросил я.
– Это удел закомплексованных кликуш или же домохозяек в объёмных растянутых майках с невыщипанными чёрными волосинками над верхней губой. Я превзошла твои ожидания?
– Нисколько… мне всегда было известно, что ты – подлинная аристократка, однако чересчур проницательная.
Я вышел из каминного зала за подарком, который мгновенно вручил Саломе. Она длительно рассматривала коробку, гладила шёлковую упаковочную ленточку, развязав которую, тотчас же изменила выражение и без того омрачённого лица. Тифлисская грузинка побледнела, став ещё более похожей на высокородную, но экзальтированную дворянку.
– Часы твои. На них наши инициалы, а серый ремешок под цвет Мцыри. Но прошу тебя, смотря на подарок, не жди меня, следя за большой стрелкой на циферблате. Я никогда к тебе не вернусь, Саломе. Спасибо, что своей лёгкой рукой дала мне право на новую жизнь.
– Ты неисправим, как бы ты не удирал от своих великих достоинств и дурных привычек. Сделай ещё три операции, обратись в буддизм, смени имя и поменяй страну. Может, тогда поймёшь, что эскапизм – бессмыслен и неустойчив.
Мне было непонятно, откуда Саломе может знать про ислам, новое имя и переезд из Дохи в Турцию, но в тот момент мне не казалось это подозрительным. Страдающее сознание и колотящееся сердце волновала лишь судьба Мцыри, подаренного Саломе мною. Не выдержав, я бесстыдно попытался нахрапом одеть на Мцыри ошейник, чтобы незаметно забрать его. Однако Саломе, как оказалось, от своего не отказывается. Она была неприступна и без лишних уговоров самонадеянно оставила у себя Мцыри, истерично бившегося за мной в дверь. Мцыри вырывался, будто чувствуя, что я не вернусь, всхлипывая, скулил, а затем просительно и надрывно гавкал. Я спрятался у лифта, надеясь, что Мцыри успокоится, но он преданно продолжал меня звать. Собака никогда не была нужна Саломе, которая не только не хотела подстригать ему когти, но и готовить для него свежую еду. Она даже забывала подсыпать ему дорогого, но вонюче-твёрдого корма в миску, аргументируя свою безответственность лишь междометием «ой». Саломе не гладила Мцыри и запрещала себя целовать, однако при приторном слове «месть» почему-то решила напомнить мне о моём подарке.
Выйдя из подъезда я стал беззвучно рыдать, вспоминая лучшие недели, проведённые с Мцыри. Я потерял себя, Мелек, веру и даже собаку, которая кличкой и судьбой была на меня так похожа.
Прошла неделя, и мне пришлось вновь влюбиться в желанное одиночество, которое меня не напрягало, но и не радовало. За пять рабочих дней я зарегистрировал компанию, нанял несколько сотрудников, создал мобильное приложение для онлайн-чаевых, снял квартиру в центре Москвы на Саввинской набережной и ждал, когда снова перееду в подаренную родителями квартиру около ВДНХ. Всё моё отсутствие я сдавал её молодой нечистоплотной семейной паре, работающей на одном из российских федеральных каналов. Видел я их лишь пару раз в жизни и, признаюсь, не особо задумывался о состоянии моего имущества. Однако, всякий раз приезжая к ним, я видел, как эти варвары с грязными доставочными контейнерами визгливо и нецензурно ругались, упрекая друг друга в беспорядке и испорченном настроении. Заранее согласовав с ними приезд к себе в квартиру, я сходил в популярный московский барбершоп, где меня смело и экстравагантно подстригли, после чего и отправился к жильцам. Нажав на беспроводной звонок несколько раз, мне пришлось ждать около одиннадцати минут. Слегка рассердившись, я включил телефон, чтобы набрать Игоря, как вдруг мне открыла дверь его сожительница Екатерина. Разумеется, она не узнала меня в новой внешности, поэтому я решил не разочаровывать девушку.
– Вы вообще кто? – повышенным тоном спросила Катя.
– Брат Павла. Он попросил меня заехать к вам и поговорить насчёт квартиры. Кажется, он договаривался по СМС с вашим…