Все непроизвольно перевели дух. От сказанного Киргетовым дохнуло ледяным, смердящим падалью и загнившей кровью ветерком. Особенно это было заметно по тем, у кого по возрасту такого знания не было.
– Кирхетов, охота тебе с хородским интеллихентом собачиться? – устало спросил пышноусый.
– Извиняйте, сорвался. Просто беда в том, что, на мой взгляд, нам сочувствие беречь надо. Чую я, что сейчас немцы из-за оплошности по своим лакеям гвозданули. Дело случая, что эти мрази под раздачу первыми попали. Но точно так же немцы и нашим людям мстить будут. Вы ж сами знаете, они уже себя показали, зверье это европейское. Потому я свою жалость пожалею задарма тратить на кого попало. В селе-то – как Мамай прошел. Так что – будет нам кого жалеть еще, ой будет.
– Типун тебе на язык, – зло сказал в ответ командир отряда и сердито сплюнул.
Киргетов пожал плечами. Взгляд у него был какой-то пустой, и Лехе показалось, что несгибаемый разведчик, оказавшийся с таким богатым прошлым, чуть ли даже не напуган. Ну как минимум – сильно встревожен.
– Ладно. Факир был пьян, и фокус не удался, – задумчиво произнес такую странно знакомую фразу пышноусый.
– Можем переключиться на другие цели, – предложил азартно один из комвзводов.
– Цели разведаны?
– Н-нет…
– Так… товарищ лейтенант, что скажете как военспец?
– Считаю, что не стоит соваться не пойми куда, тем более почти всем отрядом.
– И? – вопросительно поднял бровь начальник.
– Отработан успешно общий выход отряда и марш. Надо вернуться и разобраться с ошибками. Долго возились артиллеристы, к примеру. Первый взвод строй не держал, шли кучками, во втором взводе курили и болтали на ходу… в общем, есть замечания.
– Мой взвод отлично шел! – возмутился один из комвзводов.
Леха не был уверен, который именно, вроде бы второй комвзвод.
– Разговорчики в строю! – обрезал его лейтенант.
– Холостой выход, получается. «Порожний рейс – убыток стране», – подначивающим тоном заявил пышноусый.
– Не холостой, а тренировочный, – поправил сказавшего нелепицу лейтенант. По его виду было ясно, что он твердо уверен в своей правоте и никому не даст ее поколебать.
Командир генеральским жестом расправил свои и так внушающие уважение усищи и величаво махнул рукой в сторону лагеря.
Не солоно хлебавши партизаны сделали «Кругом – марш!» и двинулись обратно. Некоторые определенно были огорчены, но Лехе показалось, что были и те, кто, наоборот, воспрянул духом, двинувшись на базу…
Вернулись уже к вечеру, отмахиваясь от нетерпеливых вопросов тех, кто оставался в лагере, и тут же принялись за уже приготовленный ужин. Черпая подаренной ложкой пшенную кашу, Леха с удивлением отметил, что эта пшенка уже стала надоедать. Сам себе удивился, потому как отлично помнил недавнюю голодуху, а тут горячая, сытная пища – и вдруг такое странное ощущение.
От самосозерцания отвлек мужик из артиллерийского расчета, вежливо присевший рядом на корточки и сказавший:
– Слышь, друг, на пару слов, а?
– А в чем, собственно, дело?
– Да неладное что-то с командующим нашей артиллерией, а ты ему вроде как дружбан… Понимаешь, ужинать не стал, да и вообще…
– Может, живот болит?
– Нет, тут другое: как услышал, что немцы село уработали, так с лица сбледнул и сам не свой стал. Тут что-то не так. Ты ж старшина, поглавнее его будешь, да и в селе вы вместе были, вот я и подумал – сходил бы ты, побалакал с корешем своим. А то он в лес ушел, сидит один, ребята за ним присматривают, но ты ему не чужой вроде…
Леха хмуро кивнул, нехотя пошел за мужиком. Тот вскоре остановился и деликатно показал пальцем. Бравый артиллерист сидел на куске бревна и вроде как выглядел не шибко замороченным. Со спины, во всяком случае.
Менеджер нерешительно подошел, сел рядом.
– Ты не против? – осторожно спросил сержанта.
– Валяй, – отозвался Середа.
Помолчали. Леха судорожно вспоминал все, что слышал о НЛП на нескольких семинарах по работе с потребителями, прикидывая, как бы отвлечь сержанта от тягостных мыслей. Надо полагать, что Середа переживал из-за того, что его шуточка так отрыгнулась селянам. Видимо, гнобит себя за проявленное легкомыслие. С семинаров ни черта не вспомнилось, кроме ерунды, что надо быть к клиенту ближе и зеркалить его мимику, жесты и эмоции. Остальное как-то не запомнилось, потому как Леха гонял на своем айфоне новую игрульку и слушал вполуха. Впаривать товар у него и так получалось, потому особенно напрягаться не было резона.
Да и не шибко занимали раньше Леху чьи-то беды или там томные душевные порывы. Вот ни насколечко не занимали. Сейчас ситуация была иной – и Середа не чужой, да и его подчиненные за спиной ждут успеха. Им «маринованный» командир тоже ни к чему. Однако самочувствие у Лехи было крайне неважным, хотя бы и потому, что непонятно было – как поступить? Видно, что приятель не в лучшей форме, но почему-то в голову лезло типовое и нелепое из американских фильмов, когда герой участливо спрашивает своего друга, только что простреленного тридцатью пулями и упавшего с двадцатого этажа под колеса грузовика: «Ты в порядке?» Большей дури и придумать нельзя! Какой может быть порядок, если все плохо!
– Ты в порядке? – спросил Леха.
Середа пожал плечами. Опять помолчали.
– Знаешь, а мне вот как-то похрен, что этим козлам село спалили, – неожиданно для себя ляпнул менеджер и сам испугался.
Дворовая собака Дина
Имеет крепкий, сильный дух:
Когда совсем необходимо,
Высказывает мысли вслух, –
отрешенно продекламировал в ответ артиллерист.
– Если мешаю, то могу уйти, – обрадовался потомок. Ему было уже жаль, что он так сказанул про это чертово село. Но ему и впрямь было наплевать.
– Это я про себя, – удивил его сосед.
– Что? – удивился Леха.
– Ты пришел меня утешить, что ли? Посчитал, будто я тут в ужасе сижу, что немцы село из-за меня сожгли?
– Ну типа того… – растерянно сказал потомок. И тут же растерялся еще больше.
– Валяй, утешай, – глянул ему в глаза артиллерист.
– Да понимаешь… я этого не умею. Не доводилось раньше. Честно – ума не приложу, как оно и чего. Зато могу вот рядом посидеть, – вздохнув, признался Леха, заслуженно ожидая, что сейчас его попросят валить кулем.
– Тоже дело, – признал Середа. Не понятно – осуждающе или, наоборот, одобрительно.
Опять помолчали.
– Ты понимаешь, меня другое из седла выбило, – сказал артиллерист.
Потомок искоса глянул на него, почуял, что не надо кидаться целовать руки соседу и лепетать громко: «Расскажи, расскажи!» И так сейчас начнет говорить. Уже начал.
– Я даже и сам не пойму. Нет. Чтоб ты чего не подумал – эту мразоту с винтарями повесили и постреляли – так я только «за!». Бабы с детьми… этих, пожалуй, жаль. Но и тут вины за собой не чую. Нет, не чую. Глава семьи – он потому глава, что семью за собой ведет. И раз тамошние головы такую дорожку себе и своим семьям выбрали – их резон. Бачилы очи, шо куповалы, – теперь жрите, хочь повылазьте! В голодуху то же было. Так что дураков и в алтаре бьют. Но вот не пойму себя – и все тут. Давненько такого не было.
Середа избегал глядеть на менеджера. Смотрел прямо перед собой, и видно было, что думает, пытается формулировать сложное, выскальзывающее из-под рук нечто. Глядеть на это было неприятно, словно на заику, мучительно и безуспешно пытающегося что-то сказать.
Леха удержался от советов и замечаний. Впрочем, причина была не слишком благородной – просто ничего в голову не пришло, чтоб посоветовать. Сидел, ждал.
– Вот что меня удивляет – человеческая культура. Цивилизация. Ты ж тоже образованный. Грамотный, книжки читал. Почему же выходит, что в книжках все совсем не так, как своими глазами видишь? Понимаешь, о чем я?
– В жизни все не так, как на самом деле, – хмуро сказал бесспорную и светоносную истину Леха.
– Вот! Именно так! – обрадовался поддержке артиллерист.
– Ну дык! – весомо подтвердил философскую максиму умудренный потомок.
– Ты понимаешь, до ума не доходит, за что ни схватись. Отказывается ум согласиться. Вот вроде все на ладони, реальное – а не воспринимается как настоящее. Не стыкуется то, что есть, с тем, чему учился, к чему привычен. Не знаю, как лучше сказать…
– Когнитивный диссонанс[155], – выдал на автомате потомок.
С минуту Середа смотрел совершенно обалдело, полуоткрыв в изумлении рот.
– Потрясающе сформулировано! – наконец восхитился он. И продолжил уже более уверенно, почуяв в собеседнике понимающую душу: – Вот смотри, я с детства знаю, что мамину подругу австрияки убили из пушки…
– Это как так? – озадачился менеджер.
– Да просто, – досадливо поморщился Середа, – мама жила в Новогеоргиевске. Крохотный городишко, но уже не село; щеки надуты, сапоги начищены, а так – свинки на улицах, в лужах. Оккупация та еще. У австрияков возникла потребность в белье и деньгах. Послали драгунский эскадрон с пушкой. Приказали сдать пятьсот винтовок.
– Не понял… извини, при чем тут белье и винтовки? Откуда в городе винтовки? – потерял нить рассказа Леха.
– Русская армия развалилась, все по домам дезертировали; винтовки, кто поумнее, – с собой притащили. В деревнях в каждом доме по винтарю точно было. Городские баре – те так не перли с фронта. Потому винтовок там заведомо было мало, винтовки как раз были на складах, а склады контролировали немцы и австрияки. Они их первым делом захватили, потом меняли на харчи, снабжая Петлюру и прочих Скоропадских. Но не идти же культурным людям и нагло требовать белье… Некрасиво. Потому потребовали винтовки. Городские власти стали жалобиться – дескать, винтовок нет. Может, чем другим откупимся? Тут драгуны и согласились на бельишко и сумму денег. А чтобы горожане не ленились – поставили в километре от города пушку и не спеша по городу бахали на кого бог пошлет. Вот мамину подружку снарядом и убило.