– Сто пятьдесят восемь, сто пятьдесят девять, сто пятьдесят десять, аут, сто шестьдесят один, сто шестьдесят два…
– Заткнись, пожалуйста… – попросил Середа тихо.
– Ладно; ты как? – серьезно спросил Леха.
– Спасибо, хреново.
– Здорово он тебя приложил.
– Ладно, не суть. Он тяжелее, моложе, и у него обе руки целы. Мы их одолели? – тревожно спросил артиллерист.
– А ты как думаешь? – усмехнулся Леха.
– Да иди ты к черту, думать я пока не могу совсем. Тошнит меня, вот что я думаю, – огрызнулся нокаутированный.
– Помочь встать?
– Да канешна ж, будь ласкив! – ядовито отозвался из лежачего положения Середа.
Подхватив ослабевшего товарища под мышки, Леха потащил его в лес, отметив при этом, что бурят опять на дорогу вылез и собирает что-то: следы заметает, наверное.
– Приходи давай в себя, мы пока без твоих услуг обойдемся, – сказал менеджер, критически поглядывая на бурята, который хотя и не так раскачивался, как раньше, но явно был нетверд в ногах. Впрочем, самого Жанаева больше волновал распухший красный нос и то, что из разбитого органа обоняния довольно густо капала кровища, запачкавшая ему гимнастерку на груди.
– Он, шкода шерстяная, мне под ложечку дал, неспортивно, – бурчал Середа.
– Тут рефери нету, – открыл ему глаза на суровую действительность Леха, старательно расстегивавший на покойнике китель. На лицо мертвеца старался не смотреть, страшная харя была у плешивого удавленника, с выпученными глазами, синим языком, вывалившимся изо рта, и цвета самого неестественного. Но это пустяки, главное, что мундир даже в пыли не запачкался сильно, и чем дальше, тем больше нравился он Лехе. И материал добротный, и видно, что этот сукин сын – точно офицер, потому как над нагрудным карманом красовалась орденская планка не меньше чем с четырьмя разными ленточками, слева крайней была морковная с двумя белыми полосками, а справа – черно-бело-красная с маленькими перекрещенными мечами, вместо погон был серебряный витой шнур, и странного вида петлицы тоже блестели серебром. Еще свастик на покойном было несколько штук – под орденской планкой торчал, словно бычий глаз, круглый значок, на галстуке – такой же, но поменьше, да еще и повязка на рукаве. Мундир тяжело оттянул руки – сбоку слева на специальном крепеже висел кинжал в ножнах – похожий на тот, что сейчас лежал в траве рядом с покойником, поблескивая мокрым красным лезвием, только куда более роскошный, украшенный богато и щедро.
– Ну вот. Как ты и хотел – офицер, – с удовлетворением отметил Леха, кидая снятый китель артиллеристу.
– Сбылась мечта идиота! Ты поосторожнее, чуть мне коленку этим ножиком не отбил, – ответил Середа, тем не менее радостно ухмыляясь. Теперь он уже не был таким зеленовато-бледным, порозовел, оживал прямо на глазах.
– Сейчас погодь, еще сапожки с портами и рубашку с галстуком, будешь красавцем писаным, – хихикнул менеджер, довольно ловко раздевая труп.
– Главно, джеб-то вскользь прошел, а вот хук я пропустил[89], – продолжил артиллерист, с одобрением щупая добротную ткань.
– А белье снимать? – брезгливо поморщился менеджер.
– Снимай, надо соблюдать стиль местных жителей, – задумчиво проговорил Середа, любуясь выдернутым из ножен кинжалом. Точно, прямо такой же, как и найденный раньше в тягачике, но сразу видно – роскошнее украшен. Даже клинок блестючее. На мгновение Леха даже позавидовал и захотел махнуться не глядя. Потом сдержал свои желания – больно уж артиллерист радовался новой игрушке, и понятно было – не станет меняться, ни за что.
– Работа облагораживает, – выспренным тоном сказал Середа.
– Ты это кончай, еще язвить он тут будет, – обиделся Леха. Умом он понимал, что в общем Середа имеет право посидеть, отдохнуть после драки и полученных плюх, но глумиться-то зачем? Как-никак его ололораш[90] бой решил, и дал возможность Лехе выступить если и не в первых рядах, но все-таки…
– Это я девиз на кинжале прочел. Готический шрифт, правда, но я его читать тоже могу – «Арбайт адельт», вот тут что. «Arbeit adelt». Непонятно, при чем тут работа? Они же солдаты ведь? В форме, с оружием. Я сейчас, еще чуточку посижу – и буду в полном порядке, – немного виноватым голосом заявил Середа.
– Время мало нам, – шмыгая носом, сказал подошедший Жанаев.
– Эт точно, – согласился Середа.
– Белье снимешь с этого? – спросил Леха.
Бурят слегка усмехнулся и кивнул. Понял, что этот потомок – не вполне пока боец, брезгливый еще. Мундир, вишь, снимает, не морщится. А бельишко – не хочет. Сам Жанаев к этому относился спокойно, не та беда. В драке этой, правда, хорошо потомок действовал, и ножом удачно пырнул, вовремя и в нужное место, аккурат под ремень. Попал бы в ремень – не пробил бы, а он, видать, знает, куда бить. Вслед Лехе бурят посмотрел не без уважения.
Боксер таращился в небо остекленелыми карими глазами. Леха почему-то думал, что арийцы все как один должны быть светловолосыми и голубоглазыми, а этот дохлый спортсмен был смуглый брюнет, прямо цыган какой-то. Вот у этого мундирчик был похуже качеством, без цацек блестящих, петлицы голые, просто черные тряпочки нашиты, но повязка тоже есть, и как у офицера – тканый треугольный щиток над повязкой. При всей простоте – и у этого кинжал на боку, такой же точно брат-близнец Лехиного.
Вскоре подошел и Жанаев, помог. Оттащили голые трупы чуточку подальше, свалили в яму с водой и накидали сверху папоротника. На пару дней вполне хватит, а там они уже будут далеко. На багажниках велосипедов еще висели какие-то сумки из дерматина, но осматривать их времени не было. Время и впрямь поджимало. До приметной березы идти было недолго, а вот до деревни надо еще добираться.
– Ну ты как? – с тревогой спросил менеджер артиллериста.
– Бывало и гаже, но реже, – усмехнулся тот.
– Тогда давай переодеваться, – поежился от будущей перспективы Леха.
– Погодь минутку, – откликнулся Середа, вытаскивая из карманов трофейной униформы бумажники, какие-то бумажки и прочие мелочи.
– Да чего копаться-то?
– Надо же понять, кто это был. Главное в театральной постановке – это грамотная режиссура! Если мы с тобой играем роли, то, как говорил Станиславский, главное – понять сверхзадачу. Если б нам не поверил великий Станиславский – меня бы это не пудрило вовсе, хай йому грець[91], этому режиссеру, а вот если нам эти оружные громадяни не поверят – вот это будет тускло. И закидают нас не тухлыми помидорами, а куда более весомыми вещами, – нес какую-то околесину артиллерист, успевая при этом внимательно разглядывать все, что доставал из бумажников, перелистывая какие-то тощие серые книжки в ладонь величиной.
– Ты что за пургу несешь? – удивился Леха.
– Так меня учили в драмкружке, – рассеянно заметил Середа.
– И бокс, и театр?
– А то ж! Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота, – невесело оскалился вроде как в улыбке артиллерист.
– Короче давай, вечер скоро, темно станет, – присоединился нетерпеливо и Жанаев.
– Поспешишь – людей насмешишь, – отрезал знаток немецкого языка.
Мысленно Леха плюнул, но внешне остался спокоен. Спорить с человеком, умеющим боксировать, да еще и по голове получившим только что, было неосторожно. Натянул на себя уже привычный мундирчик, от души надеясь, что вшей не осталось, штаны примерил, сапоги тесноватые. Подпоясался ремнем, тяжелым от патронташей и штык-ножа, и почувствовал себя вполне упакованным. Прошелся – неудобно, но, в общем, терпимо.
Середа тем временем закончил чтение и стал догонять Леху, довольно споро превращаясь из красноармейца в странноватого типа. Выглядел он, впрочем, достаточно прилично, но сразу стал каким-то чужим. Бурят, иронично поклонившись, вручил не менее странную шапку – кепи. Словно взяли обычную мужскую шляпу с вдавлинкой, поля пришили к тулье, а спереди оставили вырез над козырьком и там, на полоске коричневой ткани красовалась нелепая кокарда в виде перевернутого треугольного щитка, опять же со свастикой.
– Ах, дивчачья радость, кавалер авантажный и пышный! – не без гордости заявил Середа, оглядывая себя в зеркальце, обнаруженном в кармане у плешивого щеголя.
– Пошли? – нетерпеливо спросил Леха.
– Погоди малость. Мы тут замогилили двух чинов из национал-социалистического рабочего фронта. Что это такое – не знаю, но у того связиста, чей мундир на тебе, была солдатская книжка в виде паспорта, он из вермахта – вооруженные силы, значит, а у этих – похожие, только написано: «Рабочая книжка». Зато звания солидные – у того, которого ты зарезал (Леха слегка поморщился), звание было – труппфюрер, а эту амуницию носил аж арбайтсфюрер.
– И на фига нам все это знать? – удивился менеджер.
– Мы будем играть роли. Роль должна быть внутренне непротиворечива. О, целокупна! Это тебе не театральные критики будут, а местные пейзане[92], а у них на фальшь нюх о-го-го какой. Потому мы сами, для себя, понять должны – кто, чего и куда. Сыграем плохо – сыграем в ящик. Понимэ?
– Ну и что с того, что эти трупофюреры – работяги, а не военщина? Ну стройбат, что с того? – категорически не врубался в тему Леха.
В его понимании игра могла быть компьютерной, а игра актеров… да кому она нужна, главное – спецэффекты компьютерные, и в кино тоже. А в театр Леха не ходил, разве что видел иногда в новостях про очередной скандал, когда косная публика не понимала прогрессивных режиссеров и начинала ругаться, что в спектакле «Дюймовочка» все ходят голые, пьяные и курят гашиш, а на постановке «Онегина» почему-то главная любовь идет между Онегиным и Ленским, а убивают они на дуэли (топором!) как раз Татьяну, потому что она гомофобка… На все эти театральные бредни Леха плевать хотел.
Середа в растерянности почесал свою светлую щетину. На помощь ему пришел неожиданно Жанаев.