Он тяжело дышал, массивный шлем съехал набекрень, похоже, он преодолел весь путь от стен до штаба за считанные минуты. В штабе повисла тишина.
— Бля, не угадал, — тихо произнёс Избранный. — Раньше успели.
— Штурмуют? — робко проблеял консул, будто вырвавшись из какого-то оцепенения.
— Лагерь ставят, ваша Светлость! — ответил посыльный.
— Что ж, на это стоит взглянуть, — сказал Архимаг. — Думаю, в ближайший час на приступ они не осмелятся.
Он оказался прав.
Через полчаса они стояли на первом рубеже обороны — на внешней городской стене, прямо над главными воротами. Внизу, в долине, копошилась орда нечисти, не обращая внимания на защитников и не пытаясь атаковать. Орки, кобольды и гоблины разжигали костры и ставили палатки, огромные каменные тролли флегматично ждали, прикинувшись обычными валунами. Долина оказалась заполнена полностью, до горизонта.
Лёха перегнулся через каменные зубцы на стене и харкнул вниз, наблюдая за полётом. Харчок ни в кого не попал, враги даже не пытались подобраться так близко, но простое, наивное желание Лёхи было исполнено, и ему стало чуточку веселее.
— Где ж мы вас всех хоронить-то будем, — хмыкнул он, пытаясь разглядеть арьергард вражеской армии.
— Ох, мамочки… — консул, завидев столько нечисти, пошатнулся и едва успел схватиться за локоть фон Брюка, который хмуро глядел на долину.
Лёха и сам понимал, что попал в заплёт куда более глобальный, чем очистка сарая от крыс. Ему тоже было страшновато, хоть он бы и не признался.
— Да ладно, не ссыте вы, — произнёс Герой. — Как-нибудь раскидаем.
Генерал презрительно хмыкнул. Архимаг Гонорий что-то подсчитывал, загибая пальцы и шевеля губами.
— Если я не ошибаюсь, то на каждого защитника крепости приходится по пять сотен чудовищ, — постановил он, из-за чего консул снова чуть не упал.
— Нормально. Вывезем, бля буду, — попытался приободрить их Герой, но цифры, конечно, внушали страх.
— Стены Белого Города ещё никто не брал штурмом, — глухо произнёс лорд-протектор.
— Стены — херня, — возразил Избранный. — Главное, чтоб не зассал никто. Один зассыт — пиши пропало.
Генерал посмотрел на него так, будто Лёха вдруг заговорил на эльфийском.
— Припасы есть, ополчение собрано, защитники на стенах, — флегматично промолвил Гонорий. — Будем держаться.
— Других вариантов нет, — сказал фон Брюк. — Усилить караул.
Триумвират отправился обратно в штаб, Лёха же оказался предоставлен самому себе. Он ещё немного постоял на стене, глядя на копошение вражеской орды. Что именно они делали — он не понимал, но догадывался, что идёт подготовка к штурму.
Гарнизон, впрочем, тоже без дела не сидел. Наверх затащили огромные чаны с водой, которые тут же принялись кипятить прямо здесь, на стене. Ополченцы поднимали камни и складывали вдоль зубцов, приносили боеприпасы для будущего сражения. Лёха даже хотел помочь как-нибудь, но ему мягко отказали. Помощь пока не требовалась, ополчение справлялось само.
Поэтому Избранный спустился со стены и оказался на небольшой площади, где стоял уже знакомый ему каменный карп. Палатки беженцев по-прежнему теснились друг к другу, но атмосфера здесь царила совсем другая, нежели в прошлый раз. Теперь, когда угроза подошла совсем близко, уже никто не смеялся и не шутил, настроение у всех было хмурое и подавленное. Люди не знали, чего ждать, и удастся ли вообще спастись.
Лёха снова подошёл к фонтану. Воды в нём уже не было.
— А чё, этсамое, где вода? — громко спросил он.
Кто-то из беженцев молча указал ему направление, где виднелся колодец и длинная очередь. Люди набирали воду впрок, заполняя все доступные ёмкости. Догадывались, что скоро и там вода может кончиться.
— Ну и дела, бля, — хмыкнул Герой.
Где-то рядом захныкал ребёнок, следом за ним второй. Словно гнетущая атмосфера безнадёги прорвалась через самые хрупкие места.
Лёха терпеть не мог плачущих детей, и раньше он бы просто ушёл, но теперь его словно что-то удержало здесь, среди сирых и убогих. Будто бы он был тут смотрящим на районе, и эти дети попросили его зарешать вопрос. Он подошёл к плачущим детям, и те разревелись ещё сильнее.
— Чё вы, это самое, боитесь что ли? — Герой сел на корты, чтоб оказаться на одном уровне с детьми.
Бабы тут же постарались оттащить детей от него подальше, но Паладину оказалось достаточно зыркнуть на них исподлобья, и те замерли. Посыл был ясен.
Сопливый пацан лет пяти, в одной рубахе, кивнул, взглядом сперва испросив разрешения у матери.
Лёха вдруг ощутил, что взгляды всех людей, что ютились в палатках на этой площади, вдруг оказались прикованы к нему. Будто вопрос, заданный конкретно плачущим детям, оказался адресован абсолютно всем, и пацан своим ответом выразил всеобщее настроение.
— Ну и не бойтесь, — громко произнёс Избранный. — Мы этих уродов всех до одного размотаем. Слово пацана даю.
Лёха видел, что большинство он всё-таки не убедил, но хотя бы этот пацан плакать перестал, только шмыгал носом, втягивая сопли обратно. Прямо как Лёха в детстве, много лет назад.
— Не ссы. Норм всё будет, — добавил Герой, вставая с корточек.
Он потрепал мальчика по волосам и отправился дальше.
Вечерело. Лёха решил пойти во дворец, поспать. Консул обещал ему выделить самую лучшую комнату, как почётному гостю. Лёха попытался вспомнить, когда в последний раз ночевал на нормальной кровати, с одеялом и подушкой, но не сумел. Он надеялся, что хотя бы сегодняшняя ночь пройдёт спокойно.
Глава 49Искушение
Вокруг было темно. Лёха чувствовал только две вещи. Первое: он лежит на чём-то твёрдом. Второе: пахнет ссаньём.
На секунду промелькнула мысль, что его по дороге во дворец ограбили и избили, но он отчётливо помнил, как ложится спать в роскошных палатах, а Петрович никак не может заткнуться, рассуждая о каких-то слизневиках и высшей нервной деятельности грибного мицелия.
Жутко болел затылок. Лёха поднёс руку к голове, ощупал себя. Сзади, на бритой голове, вздулась огромная шишка, пальцы задели что-то мокрое и липкое. Похоже на кровь.
— Ну и дела, в натуре, — тихо буркнул он, пытаясь подняться.
Он сел, чувствуя, как в желудке переворачивается всё содержимое, а голова кружится, будто с мощнейшего похмелья, но он знал, что это не тот случай. Нужно было понять, что происходит.
— Эй, братуха! Ты там живой?
Лёха вздрогнул от неожиданности. Незнакомый сиплый голос донёсся откуда-то снизу. Зрение наконец сфокусировалось, привыкло к темноте, и Лёха смог разглядеть ступеньки. Ряд ступенек вниз, и ряд ступенек вверх, серые, но чуть темнее с краёв. И железные перила рядом.
— Бля… — простонал он.
— Живой, значит! Мёртвые-то матом не ругаются! Ха-ха! — голос из темноты хрипло посмеялся над собственной шуткой. — Слышь, братуха, подойди сюда! Сядем побалакаем.
Лёха схватился за перила и встал, пошатываясь. Снова пощупал затылок, растёр кровь по пальцам. Так и убиться недолго. Начал аккуратно спускаться, не спеша. Всё-таки, тут ещё было темно, несмотря на тусклые отсветы лампочки-сороковки этажом ниже.
Внизу, на лестничной клетке, сидел какой-то мутный тип. Весь в чёрном — потёртая кожанка, кепка, остроносые туфли. Рядом стояла чёрная борсетка, из которой торчали горлышки пивных бутылок.
Тип хитро улыбнулся и поднял взгляд на Лёху. Тот, в свою очередь, посмотрел на мутного. Лицо у него было совершенно невыразительное, самое обыкновенное, будто фоторобот, составленный из самых распространённых черт.
— Садись, потрещим, хули ты, — произнёс мутный. — В ногах правды нет.
Лёха сел прямо на ступеньки, по-прежнему не вполне понимая, что происходит.
— Неслабо ты приложился! Я уж думал, всё, пацан ласты склеит, бля! — хохотнул тип.
Лёха снова потрогал шишку на затылке.
— Да ты пальцами не лезь, сифак занесёшь какой, — посоветовал тип. — Я, это, чё хотел-то. Есть курить? Сижу тут, курить охота, ты как раз вышел, ну я и думаю сигу стрельнуть, а ты как башкой об ступеньки ебаквакнешь, аж искры во все стороны!
— Бля… Бросил я, не курю, — наконец вступил в диалог Лёха.
— Слышь! Ты меня за лоха не держи! Сам с сигой вышел, и пачка, вон, из кармана торчит, ты чё, бля!
Лёха похлопал себя по карманам. Из трико вывалилась чуть помятая пачка «Винстона». Он медленно открыл, заглянул внутрь. Пять сигарет и зажигалка. Лёха протянул всю пачку незнакомцу.
— Мутит меня чёто, бля… Нехорошо… — пояснил он.
— Ясен пень, — согласился тип, закуривая сигарету и убирая пачку к себе в карман кожанки. — Сотряс, как минимум. Лепилу бы тебе вызвать. Есть телефон позвонить?
— Не, — ответил Лёха.
Сигаретный дым вдруг заставил его поморщиться, а к горлу снова подкатила тошнота.
— Бля, кури в сторону, — сказал он. — А то блевану ещё.
— Не, ну точно сотряс, — констатировал мутный, но просьбу выполнил, стараясь теперь выдыхать дым тонкой струйкой и подальше от Лёхи.
— А ты, это, кто такой вообще? — вдруг спросил Лёха. — Чёто я тебя не припомню.
Мутный хитро улыбнулся, стряхивая пепел на бетон.
— Да так я, бродяга вольный, то тут, то там, вопросики решаю, — расплывчато ответил тип. — Жду кое-кого тут.
— Понял, не дурак. Дурак бы не понял, — ответил Лёха и с расспросами отстал.
— Бля, хотя, может, ты курсанёшь меня, ты ж местный. Пацан тут живёт один, Лёхой зовут, может, знаешь его? С этого падика вроде.
Лёха на секунду задумался.
— А чё?
— Бля, да дело к нему есть. Бугор к нему отправил меня, перетереть, — пояснил тип.
— Бля. Конечно, я его знаю. Он это я, — ответил Лёха.
Тип даже прищурился, недоверчиво глядя на Лёху.
— Чё, не похож?
— Ну, скажем так, совсем по-другому тебя описывали, — объяснил мутный.
Лёха почесал затылок.
— Кого хошь спроси. За меня тут хоть кто скажет, — веско уронил он. — Давай, выкладывай, чё за базар там.
Тип пододвинул борсетку поближе, открыл. Жужжание молнии вдруг напомнило Лёхе звук летящей стрелы или арбалетного болта. Мутный извлёк две бутылки.