— Не знаю. Как услышала о Пете, так с испугу и побежала. Вот ведь какой дурной! Ждали его вчера, ждали, а ночью в милицию заявлять пошли.
— Никуда не денется, — авторитетно сказал Головешка, — найдут. Не таких ловили.
— А ты кто такой? — спросила Лёлишна.
— Я? В общем… Ну, обыкновенный человек.
— Вот что, обыкновенный человек, — проговорила Лёлишна, — надо тебя отремонтировать. Привести тебя в порядок надо. Но сначала зайдём в милицию.
Представление продолжается. Выступает, как вы догадались, уважаемые читатели, беглец Петька-Пара.
Спал Петька крепко. Но во сне он съел весь хлеб и сахар, которыми были у него набиты карманы.
Ещё сквозь соч он с удивлением почувствовал, что лежит не на раскладушке, а на жёстком полу, который стучит и подрагивает. Открыл глаза — ничего не видно.
Туман? Или пыль? Заорал Петька нечеловеческим голосом. А поезд набирал ход. Пыль клубами вылетала в открытые двери вагона. Петька орал и чихал. Чихал и орал. Глаза он от страха зажмурил. Весь он пропитался цементной пылью. Даже во рту был её привкус.
Когда Петька открыл глаза, пыль уже выдуло. Сердце мальчишкино стучало громче, чем колёса. Он вспомнил, что сбежал из дому, и в ужасе перестал не только кричать, но и дышать. Дышать-то он, конечно, через некоторое время начал, но молчал.
Поезд шёл мимо незнакомого города.
Петька смотрел, боясь подойти к дверям, но тут вспомнил своё правило: тратить время на что угодно, только не на раздумья. И он прыгнул.
И уже в воздухе пожалел об этом. Плотным потоком встречного ветра его отбросило далеко назад. И перевернуло.
Тут уже ничего не оставалось делать, разве мысленно попрощаться с родными и знакомыми, пожелать им счастливой жизни, успехов в труде и учёбе и пожалеть о собственной глупости.
Но и этого не успел сделать Петька. Приземлился. Не доставайте носовые платки, чтобы вытереть слёзы жалости. Просто скажите:
«Вот везёт!»
Насыпь вся была из галек, которые толстым слоем покрывали песчаное основание. И лишь в одном месте галек почти не было — только песок.
Вот именно на это место и приземлился Петька. Да ловко приземлился! Если и ушибся, то в данном случае это пустяки.
Лежал он лицом вниз, растянувшись, ничего не соображая. Долго лежал, не мог поверить, что живой. И думать-то толком не мог: голову ему сильно встряхнуло. Затылок болел. В ушах гудело. Из носа текла кровь.
Но когда он увидел, что город совсем близко, вот тут, за неширокой полосой молодых берёзок, сразу сел.
Окраина как окраина. Невысокие деревянные домики среди зелени. А вот дальше — большой город.
«Куда это меня занесло? — подумал Петька со страхом и восхищением. — Великий я путешественник!»
«Есть хочу!» — вдруг кто-то сказал громко и резко.
Петька оглянулся по сторонам: никого нет.
«Хочу есть!» — настойчиво и пронзительно повторил голос, и Петька понял, что это не голос, а требование голодного желудка, который привык в это время каждый день принимать немало пищи.
«Бедненький ты, бедненький! — весело ответил ему Петька. — Потерпи немножко, сейчас пойдём с тобой в город, продадим учебники вместе с портфелем…»
И вспомнил: портфель-то вместе с учебниками — ту-у-у-ту! — уехал. И кепка уехала.
Это было для Петьки ударом посильнее, чем тот, который он испытал, когда выпрыгнул из вагона. Это был, если вы знаете бокс, нокдаун!
Петька лёг. И вытянул ноги. И уснул.
Спал он примерно с час. Проснувшись, сначала опять ничего не понял. Почему — ни бабушки, ни раскладушки?
Весь он был в цементной пыли, а руки — в крови.
Захныкал Петька, кулаком кому-то погрозил. Встал. Хлопнул по себе ладошками — пыль полетела. Сообразил он, что в таком виде показываться в городе нельзя.
Пошёл Петька бродить среди берёзок, обливаясь горючими слезами. Эх, домой бы сейчас, получить бы:
1) хорошую порку и
2) хороший обед!
Увидев ручей, Петька сразу же стал раздеваться.
Куртка полетела в воду. За ней — рубашка.
И он принялся стирать штаны. Собственно, он их не стирал — не умел, а просто опускал в воду, поднимал, снова опускал — полоскал, одним словом.
А выжать не догадался. Так и повесил штаны на ветви.
Куртку и рубашку пришлось искать ниже по течению, потому что они уплыли и затонули.
Через некоторое время Петька грелся на солнышке, а одежда его висела в тени. А он ещё удивлялся, чего это она и не собирается высыхать.
Ух как есть хотелось! И в голову проникла мысль: а почему бы тебе сей же час не пойти в город? Авось что-нибудь где-нибудь и получится? Вдруг буханку хлеба найдёшь или ещё что-то?
Петька побежал, нюхая воздух. Уловил какие-то съестные запахи. Свернул на них.
Бежал-и нюхал. Снова свернул. Ещё раз свернул.
И вдруг заметил
запахи
запахи
запахи
запахи
запахи —
со всех сторон запахи!
Хоть стой на одном месте, крутись и нюхай!
Ведь из каждого дома неслись запахи. А нюх у Петьки был до предела обострённый. Ведь впервые в жизни мальчишка, проснувшись, не поел!
За маленьким заборчиком увидел он невероятно толстого мальчика. Тот сидел за вкопанным в землю столом и страдал.
А на столике перед ним — невероятно огромная миска и в ней — суп. Ух, суп! Эх!
Запах супа прямо-таки притянул Петьку, перетащил его через заборчик и посадил за стол. И Петька спросил:
— Съем?
— Ешь, — лениво ответил невероятно толстый мальчик, брезгливо пододвигая невероятно огромную миску.
Проглотив суп, Петька спрятался в кусты.
Из дома вышла невероятно толстая тётя и воскликнула:
— Ты съел всё? О, радость! Больше ты не будешь худеть и сохнуть на моих глазах. Ешь котлетки, я побежала за компотиком!
Невероятно толстая тётя скрылась в доме.
Петька выскочил из кустов и уставился на четыре невероятно большие котлеты и невероятно длинные макароны.
Невероятно толстый мальчик сказал:
— Ешь. Я и так закормленный.
Петька быстро всё сглотал.
А мальчик сказал:
— Спасибо. Компотик я буду сам.
Петька с трудом перешагнул через заборчик. Им овладела сытая истома. Он еле передвигал ноги и искал местечка, где бы прилечь и спокойно переварить пищу. Глаза закрывались сами собой. Петька начал спот…ык…атьс…я…
Спать… спать… спа-а-а… Несколько шагов он спал стоя.
Потом растянулся прямо у забора на травке.
Продолжаем нашу программу. Выступает иллюзионистка Лёлишна Охлопкова. Всего за два часа она превращает Головешку во Владика Краснова! Прощание с Головешкой.
В милиции Горшков сказал ребятам:
— Найдём вашего Пару. Не таких ловили. Вот недавно, помните, тигрёнок терялся, это было трудновато. А этот никуда не денется. Далеко не убежит. С любого поезда снимут и обратно отправят. В цирк вечером идёте?
— Конечно, — ответил Головешка.
— В таком-то виде? — спросила Лёлишна. — Вы посмотрите на него.
— Ну и что? — недоуменно спросил Головешка. — Я вам не стиляга какой-нибудь.
— Нет у него другого вида, — сумрачно проговорил Горшков, — условия жизни у него тяжёлые.
— Надо ему помочь, — всё так же спокойно сказала Лёлишна, — надо его вымыть, заштопать и перешить.
— Не смешите вы меня, — испуганно попросил Головешка. — Ни разу в жизни со мной такого не было. Разыгрываете меня, да? К штанам придрались, да?
— Идём, Владик, — позвал Виктор, — нечего время зря терять.
Всю дорогу молчали. У самого дома Головешка сказал:
— Никогда в жизни со мной такого не было.
Тут Лёлишна всплеснула руками, ойкнула: из подъезда выходил дедушка.
— Кто тебе разрешил? — жалобно спросила она. — Ведь вечером идти в цирк. А если ты поднимешься на пятый этаж, тебе ведь опять будет плохо. И никакого цирка мы не увидим!
— Не беспокойся, — гордо отозвался дедушка. — Я совершенно здоров. Могу даже в футбол играть. Все лекарства можешь вылить в раковину. Они мне больше не понадобятся. И не могу же я целыми днями сидеть в помещении! Мне нужно гулять, дышать свежим воздухом, общаться с людьми.
— Всё это так — грустно произнесла Лёлишна, — но в цирке нам сегодня не бывать.
— Повторяю, — сказал дедушка, — я феноменально здоров.
— А Пара пропал!—из окна крикнула Сусанна. — И найти не могут! А найдут — пороть будут! Ой, посмотреть бы!
Никто ей ничего не ответил, и она закричала ещё громче:
— Всем попадёт! Всех пороть будут!
Ребята скрылись в подъезде.
Сусанна от злости покрылась разноцветными пятнами и крикнула:
— И тебе попадёт!
Дедушка счёл за лучшее быстренько уйти. А вслед ему раздалось:
— И тебя пороть будут!
Ребята поднялись на пятый этаж, вошли в квартиру.
— Сразу за дело, — скомандовала Лёлишна, — я сейчас найду выкройку, а ты, Владик, снимай одежду.
Сняв ковбойку и брюки, Головешка сел в угол на табурет и проговорил:
— Чудеса какие-то! Средь бела дня раздели!
А когда Лёлишна бритвой стала распарывать брюки, Головешка чуть не заплакал: на его глазах его брюки превращались в куски материи.
А Лёлишна с Виктором смеялись. Из старых газет они сделали выкройки, мелком перенесли контуры на материю и давай её резать.
— Такие хорошие штаны были! — жалобно воскликнул Головешка. — Чего они вам не понравились?
— Молчи, — весело отозвалась Лёлишна, — ещё спасибо скажешь. И брюки у тебя будут, и берет из остатков получится.
Короче говоря, скоро началась примерка. Головешка подошёл к зеркалу, взглянув на себя… И обнял Лёлишну.
И смутился. И она смутилась. И даже Виктор смутился.
— Ну что ты… — пробормотала Лёлишна, — ещё рано благодарить, ещё сшить надо.
Она открыла швейную машину. Головешка крутил ручку, а Виктор поддерживал материю.
Если бы вы видели, что творилось с Головешкой! Он крутил ручку, приплясывал и кричал петухом. До того докукарекался, что охрип.
А когда он облачился в новые брюки, закричали все трое.