И Виктор с Лёлишной не могли успокоиться. Им не терпелось узнать, почему милиционер устроил погоню, которую зрители приняли за очень смешной номер.
В цирке антракт. Но нам с вами, уважаемые читатели, отдыхать некогда. Нам надо узнать, что происходит за кулисами, куда милиционер увёл ребят.
Что же происходило за кулисами? Горшков стоял невозмутимый, скорбный, держа мальчишек обеими руками за плечи. Между нами говоря, он до сих пор не знал, зачем он ловил Владика. А Владик не знал, зачем он убегал.
— Вы прирождённый комик, — сквозь смех сказал Эдуард Иванович.
— Я прирождённый человек, — возразил Горшков, — по профессии милиционер. А вы из меня клоуна сделали.
Тут прибежали Лёлишна с Виктором, и все недоразумения были выяснены.
— В общем и целом, — мрачно произнёс Горшков, — плохо получилось: в первом ряду товарищ майор с супругой сидит. Понимаете? Если меня уволят из милиции, — голос его дрогнул, — одна мне дорога осталась — в клоуны. И всё из-за вас!
— Вы ни в чём не виноваты, — сказала Лёлишна, — вы просто выполняли свой долг.
— И мы свой долг выполняли, — сказал Владик, — убегали сколько могли. А то, что посмеялись над нами, не беда.
— Смех, говорят, дело полезное, — добавил Петька.
— Смотря для кого, — ответил милиционер. — При исполнении служебных обязанностей смеяться нельзя. Пойду товарища майора спрошу, какого он теперь обо мне мнения.
Когда он ушёл, ребята рассмеялись — не над ним, конечно, а просто так, весело им было потому что.
В клетках порыкивали львы, будто волновались перед выступлением, как артисты.
Верещали и пронзительно вскрикивали попугаи. Изредка, будто пробуя голос, трубил ослик. Мимо сновали артисты в ярких костюмах. Рабочие проносили и катили какие-то диковинные сооружения, странные предметы.
Прибежала Эмма, протянула ребятам эскимо — каждому по штуке — и сказала:
— Это вам от Эдуарда Ивановича. Я выступаю сейчас первой, потом поеду сидеть с дедушкой, а Григорий Васильевич приедет сюда.
— Смотри с лошади не грохнись, — проговорил Владик и покраснел.
— Это исключено, — ответила Эмма и убежала.
Ребята пошли в зрительный зал, где и увидели
самый потрясающий номер нашей программы! Смертельный трюк! Затрещина! Барабаны — дробь!
— Противная бабка! Самая противная бабка на свете! Больше ни разу не возьму её с собой в цирк! — сказала Сусанна ребятам.
А бедная младшая бабушка, самая послушная, вытирала слёзы.
Ребятам стало неловко и стыдно за злую девчонку.
— У тебя совесть есть? — спросил Виктор.
— А тебя не спрашивают! А тебя не спрашивают! Вам хорошо: вы мороженое едите! А эта бабка не покупает мне! Денег жалеет! А сама пенсию получила! У-у-у, нисколько не люблю тебя, противная!
— Да, солнышко моё, нет у меня с собой больше денег…
— Жадина! Жадина! Жадина! Жадина!
И тут ребята протянули руки.
Виктор: — На!
Лёлишна: — На!
Владик: — На!
И даже Петька: — На! —
протянули Сусанне сбои эскимо. А она замахнулась. И как ударит по Петькиному мороженому.
И тут младшая бабушка, самая послушная, встала. И дала единственной, любимой, с музыкальными способностями внучке такую ЗАТРЕЩИНУ, что Сусанна втянула голову в плечи. Да ещё закрыла глаза. Да ещё прикрыла голову руками.
Казалось, во всём цирке наступила тишина.
— Надоело, — сказала бабушка. — Всему, даже любви, есть предел. Марш за мной, — и направилась к выходу.
— Ба-ба-бабуленька… — всхлипнула злая девчонка и двинулась за ней следом.
— Наконец-то! — проговорил Петька. — За такое дело и эскимо не жалко.
Ребята по-братски разделили мороженое, заработали языками и стали ждать начала второго отделения.
А Лёлишна сказала:
— Кончилась у Сусанны счастливая жизнь. Сейчас её начнут воспитывать.
А на улице происходило следующее.
Бабушка шла, не оглядываясь, не обращая внимания на просьбы внучки пожалеть, простить, не сердиться, хотя бы остановиться.
Устав ковылять в туфлях на высоких каблуках, Сусанна сняла их и несла в руках — вот была картина!
Люди только дивились, глядя на неё.
Хорошо ещё, что обескураженная Сусанна не орала на всю улицу, как обязательно сделала бы раньше. К тому же она просто боялась идти домой, словно догадывалась, что младшая бабушка, бывшая самая послушная, задумала что-то ужасное.
Надо вам сказать, что я не случайно употребил слово ЗАТРЕЩИНА. Это был не какой-нибудь там шлепок или лёгкий подзатыльник, а настоящий удар. Им бабушка словно отомстила злой внучке за все её капризы и издевательства сразу.
Сдаваться, между нами говоря, младшая бабушка не собиралась. И если бы сейчас Сусанна попробовала безобразничать, то получила бы удар ещё сильнее. И внучка чувствовала это. Она и не пыталась запугать бабушку, как обязательно сделала бы раньше. Она пыталась разжалобить.
— Бабуленька, — слабым голоском позвала внучка, — я падаю. Ты слышишь? Падаю на твёрдый-твёрдьтй асфальт. Личиком вниз. Слышишь?
— Падай, — не оборачиваясь, ответила бабушка, — падай сколько тебе угодно.
— Но я же разобьюсь!
— Разбивайся!
— Потечёт кровь!
— Пусть течёт!
— А как же ты будешь жить без меня?
— Замечательно.
Тогда Сусанна обогнала её, загородила дорогу и спросила самым жалобным тоном, на какой только была способна:
— Ты ведь любишь меня?
— Нет, — ответила бабушка и пошла дальше.
— Неправда! — крикнула Сусанна. — Ты сама говорила, что меня нельзя не любить! Ты сама говорила, что я осветила твою жизнь, что я самая лучшая на свете, что меня нельзя не любить!
Бабушка не отзывалась.
И тут Сусанну взяла злость. Она, то есть Сусанна, пошла в последний или, вернее, в предпоследний бой. Она села на асфальт, застучала по нему туфлями. И завизжала.
Но бабушка не остановилась, не оглянулась, а шла дальше.
Сусанна за ней несколько шагов пробежала на четвереньках. Потом вскочила на ноги. Обогнала бабушку и помчалась вперёд, уверенная, что её окликнут. Не окликнули.
Злая девчонка обернулась, швырнула бабушке под ноги туфли. И помчалась дальше. Ей надо было успеть раньше бабушки, чтобы ей, младшей и послушной, досталось! Чтоб ей попало как следует!
А в это время в цирке закончилось выступление Эммы. Она быстро переоделась, вскочила на Аризону и поехала за Григорием Васильевичем.
А мы с вами, уважаемые читатели, вернёмся в цирк.
Здесь всё шло своим чередом. Зрители то ахали, то не дышали, замирая, то аплодировали. И ни один человек не знал, не подогревал, как страдает, сидя на пустом ящике в дворике, милиционер Горшков. Он даже забыл, что находится на дежурстве, то есть при исполнении служебных обязанностей.
Ведь товарищ майор сказал ему:
«Хорош!»
Как это понять? Ведь товарищ майор мог сказать прямо:
«Горшков, тебе после такого позорного клоунского выступления не место в рядах героической милиции».
Но он не сказал этого. Он сказал:
«Хорош!»
Может быть, похвалил? Тогда бы он мог выразиться иначе, яснее, например так:
«Горшков, ты выполнил свой долг. Не беда, что ошибся и попал в смешное положение, хотя человек ты безусловно серьёзный. Конечно, благодарности в приказе ты не заслужил, но твоё место, конечно, не в цирке, а в рядах героической милиции».
Во всём был виноват цирк. Тут серьёзному человеку не место. А если судьба или служба забросила его сюда, надо усилить бдительность не в два с половиной раза, а в шесть-семь. Иначе такое с тобой случится, что и не придумать.
Сейчас самое время объявить
следующий номер нашей программы — коронное выступление Горшкова.
Тут появился Григорий Васильевич.
— Почему не смотрите? — спросил он.
— А это вас, гражданин фокусник, не касается. Вам этого не понять.
— Зря вы так. Ничего же страшного не случилось.
— Э-эх… — с укоризной произнёс Горшков. — Вас бы на моё место.
— Или вас на моё. — Григорий Васильевич улыбнулся и ушёл.
И ни он, ни Горшков не подозревали, конечно, что эти вот слова сбудутся. И ещё не знал Горшков, что его несчастья, связанные с цирком, не кончились. Они только-только начались. Самое страшное было впереди.
Вот как это случилось.
Григорий Васильевич появлялся на арене следующим образом: вставал за кулисами на плоский деревянный круг, включалось специальное устройство, и круг как бы сам собой плавно двигался вперёд, на арену, как бы плыл. И пока зрители гадали, в чём тут дело, фокусник сходил с круга на ковёр. А круг уплывал обратно.
— Выступает Григорий Ракитин! Фокусы и манипуляции!
Заиграл оркестр.
— Включайте! — приказал фокусник.
Но в это самое время стоявший рядом с кругом Горшков решил посмотреть на товарища майора.
Милиционер шагнул. Споткнулся о край круга. Полетел вперёд и столкнул фокусника с круга на пол. А сам остался на круге, еле удержавшись на ногах. И круг повёз его на манеж.
Публика увидела Горшкова и засмеялась. И зааплодировала, как знакомому артисту. А он, согнув ноги в коленях боялся пошевелиться. Всё тело словно застыло.
Тут Горшков увидел, что товарищ майор встаёт. И уходит. А круг на мгновение замер и поплыл назад.
Горшков стоял на нём, смело глядя перед собой, готовый мужественно встретить любую опасность, любую превратность судьбы, любой её фокус.
И если бы сейчас какая-то неведомая сила подбросила его вверх и ударила о землю, он бы нисколько не удивился. Он перенёс бы и это.
Зрители опять же решили, что видели очередной смешной номер, с удовольствием похлопали в ладоши и стали ждать, что будет дальше.
А дальше появился Григорий Васильевич и начал своё выступление.