– Ученика, – твёрдо проговорил Эдуард Иванович.
– Найдёте, найдёте, – обиженно сказала Лёлишна, словно она собиралась стать дрессировщицей, а её не брали. – Но как же вы его учить будете, если вы всё время из города в город переезжаете? Его же родители не отпустят.
– Можно взять его вместе с родителями, – сказал дедушка.
– Трудно, конечно, найти родителей, которые согласятся отпустить ребёнка со мной, – грустно произнёс Эдуард Иванович. – А кого с удовольствием отпускают, из такого дрессировщика не получится. Пришла как-то ко мне одна мамаша и говорит: «Возьмите вы моего лоботряса, справиться с ним никто не может. Авось вам он пригодится. Подрессируйте его хоть немножко». Смех смехом, а найти ученика трудно.
– У нас есть смелые, любознательные, упорные мальчишки, – сказала Лёлишна.
– Очень хочу с ними познакомиться, – сказал Эдуард Иванович.
Когда улеглись спать, Лёлишна долго лежала с открытыми глазами, думала.
Конечно, она не собиралась стать дрессировщицей, но всё-таки обидно: почему Эдуард Иванович ищет ученика, а не ученицу?
Продолжаем подготовку к следующему номеру
До чего же радостно было просыпаться Лёлишне утром на другой день!
Открыв глаза и вспомнив обо всем, она испугалась: а вдруг это ей просто приснилось?
Вдруг нет никакого Чипа и никакого Эдуарда Ивановича?
Она встала, быстро оделась и – на кухню. И вскоре уже напевала:
Будет каша кип-кип-кип.
Её будет кушать Чип.
Кушать, наедаться,
Прыгать и смеяться.
Чип, Чип! Кип-кип!
Вдруг кто-то за её спиной громко чихнул.
– Будьте здоровы! – крикнула Лёлишна и рассмеялась оглянувшись: это был Чип. – Чем же мне тебя угостить?
Чип зевнул и потянулся, как кошка, выгнув спину. Лёлишна бросила ему кусок сахару. Чип благодарно помахал хвостом, похрустел сахаром, облизнулся и глазами попросил: «Давай ещё, не жадничай».
– Чип, ко мне! – раздался голос Эдуарда Ивановича.
«Давай, давай быстро! – просил взглядом тигрёнок. – Мне некогда! Угощай!»
Лёлишна отрицательно покачала головой.
«Смотри, пожалеешь». – И Чип утопал.
Может быть, он решил, что Лёлишна просто жадная. Но на самом деле она просто знала, что до завтрака детям сладкое давать нельзя. А тигрёнок – ребёнок.
Эдуард Иванович появился на кухне в зелёном, с широкими чёрными полосами длинном халате. Седые волосы были гладко зачёсаны.
– Доброе утро, хозяюшка, – сказал он, – сколько кусков сахару удалось добыть полосатому попрошайке?
– Всего-навсего один.
– И то зря. Сахар, хозяюшка, надо сначала заработать. Готовить мы с тобой будем по очереди. А как-нибудь я устрою тебе выходной день. Самый настоящий. Трудно тебе?
– Ну и что? Я привыкла.
– Вижу. Молодец.
– И всё-таки вам требуется ученик, а не ученица.
– Потому что это мужское дело! – крикнул из комнаты дедушка. – Если обязательно необходимо, чтобы львы кого-нибудь слопали, бросьте им меня.
– Не беспокойся, – ответила Лёлишна, – никто меня в укротительницы не берёт. А сейчас будем завтракать.
За столом дедушка был хмурым, не разговаривал и даже немного покапризничал. Каша показалась ему недосолённой, он солил её, солил и до того досолил, что есть уже было нельзя.
Но он ел.
Незаметно смахивал слезинки и ел, бедный.
Лёлишна знала: в таких случаях лучше помалкивать, делать вид, что ничего не случилось.
Недавно она водила дедушку в больницу, а на другой день зашла к врачу, и тот объяснил, что у дедушки больные нервы. А это значит, что его нельзя раздражать, нельзя волновать, да и сердце у него, как говорится, неважное.
Выпив чаю, дедушка чуть успокоился, почувствовал себя виноватым и пробормотал:
– Нервы у меня пошаливают.
– А у кого они не пошаливают? – весело отозвался Эдуард Иванович. – И у зверей, и у людей. Вот и я старею, и нервы сдают.
– Я, видимо, тоже старею, – дедушка вздохнул. – Внучке со мной тяжело.
– Неправда, – мягко возразила Лёлишна, – без тебя мне было бы в миллион раз тяжелей.
Уходя, Эдуард Иванович пригласил её на репетицию и попросил привести с собой одного из смелых, любознательных, упорных мальчишек.
МАЛЬЧИК В КЛЕТКЕ С ЖИВЫМ ЛЬВОМ! Читателя со слабыми нервами просят не читать! МАЛЬЧИК В КЛЕТКЕ С ЖИВЫМ ЛЬВОМ! Только в нашем цирке!
В пустом цирке неуютно и холодновато. Даже летом.
Ветер похлопывает брезентовым куполом. Над ареной включено всего несколько ламп. Балкончик для оркестра пуст.
На манеже работали трое акробатов. Четвёртый стоял в сторонке и недовольно повторял:
– Темп! Темп!
Лёлишна с Виктором задержались в проходе, поеживаясь от холодка.
Они взялись за руки, словно перед входом в сказку. И как во всякой сказке, здесь было и страшновато, и таинственно, и, главное, очень интересно.
Акробатов сменили жонглёры. Улыбаясь, они бросали друг в друга мячами, тарелками, булавами, кольцами.
И Лёлишна с Виктором радостно шептали:
– Темп! Темп! Темп!
Так они могли стоять и глазеть без конца, но тут один из жонглёров спросил:
– Вы к кому?
– К Эдуарду Ивановичу.
– Это вон туда, – жонглёр показал на вход, вернее, на выход, под балкончиком для оркестра, – там его и найдёте. Только рты закройте.
Лёлишна и Виктор посмотрели друг на друга: рты у них были широко раскрыты. Посмеявшись, ребята пошли к выходу на арену.
Тут в коридоре они снова остановились и снова широко раскрыли рот. Здесь были клетки со львами, разные непонятные, диковинные сооружения, сновали люди, два клоуна дрались бамбуковыми палками, один дяденька прыгал на… руке.
– В сторону, в сторону, не мешайте!
Ребята отскочили, пропуская рабочих, несущих огромные шесты.
– Брысь отсюда!
Они опять отскочили, чтобы не попасть под колёса какого-то невероятного сооружения.
– Сюда, ребятишки, сюда! – услышали они голос Эдуарда Ивановича.
Стены его маленькой комнаты были оклеены красочными афишами. Лёлишна видела их не впервые, но только сейчас обратила внимание, что на афишах укротитель выглядит моложе и волосы у него не седые, а чёрные.
– Когда-то я был таким, каким сейчас бываю только на рекламе, – грустно сказал Эдуард Иванович. Он уже облачился в голубые шаровары и красную куртку.
Откуда-то сверху на плечо к дрессировщику спрыгнул мартыш и уставился на гостей.
– Знакомьтесь, – проговорил Эдуард Иванович, – Хлоп-Хлоп, самый хитрый, самый обидчивый, самый недисциплинированный зверь в нашей труппе. Давно бы отдал его в зоопарк, но люблю.
Хлоп-Хлоп обнял хозяина за шею и пискнул: дескать, правильно. И немного поаплодировал сам себе.
– Спортом занимаешься? – спросил Виктора Эдуард Иванович.
– Он чемпион школы по лыжам, – ответила Лёлишна.
– А учишься как?
– Он отличник, – опять ответила она за Виктора, вздохнула и добавила: – А ещё он смелый.
– Я стараюсь быть смелым, – поправил Виктор, – но не всегда это получается. Например, я не представляю, как можно войти в клетку ко львам и не умереть от страха.
– Это не страшно. Надо просто знать их. Все повадки, привычки, характеры. Можно сказать, что укротитель, как и сапёр, ошибается один раз в жизни. И вот надо прожить жизнь так, – Эдуард Иванович улыбнулся, – чтобы ни разу не ошибиться. Ну, а сейчас идите в зрительный зал, после репетиции встретимся.
И ребята следом за Хлоп-Хлопом вышли в коридор и снова попали в суматоху.
Суматоха осложнялась ещё и тем, что к арене тянулся коридор из железных прутьев.
И как уж там случилось, никто потом толком и понять не мог.
А произошло примерно вот что и как.
Зазевавшись и ища взглядом Хлоп-Хлопа, который убежал вперёд, Виктор шагнул в железный коридор.
Не заметил этого.
И продолжал шагать дальше.
Лёлишна смотрела по сторонам и шла, казалось, совсем рядом – их с Виктором разделяла только решётка.
В это время рабочие подкатили к железному коридору клетку.
Подняли дверцу.
И лев по знакомой дороге побежал на арену.
Только тут сообразив, что произошло, Лёлишна завизжала.
Хлоп-Хлоп пронзительно заверещал.
Виктор резко обернулся и замер, раскинув руки, будто намеревался не пускать зверя на манеж.
Лев остановился. Рыкнул.
Тут подоспели рабочие, вооружённые шестами с железными наконечниками, преградили ими льву дорогу и пытались заставить его повернуть обратно.
Мальчик не шевелился.
Он даже дышать перестал.
Это озадачило зверя.
Если бы Виктор повернулся к нему спиной и побежал, лев бы стрелой бросился на него и…
Но мальчик не двигался.
И льву стало ясно: маленький человек его не боится.
– Витя, Витя, Витя… – шептала Лёлишна.
Взбешённый ударами, лев раскрыл пасть и зарычал так, что Лёлишна закрыла лицо руками.
Подбодрив себя рёвом, лев двинулся к Виктору.
Удары железными наконечниками только злили зверя, но не могли остановить.
Лев стал пригибаться, готовясь к прыжку.
Виктор не двигался.
И вдруг раздался повелительный голос:
– Цезарь, назад!
Это в железный коридор вбежал Эдуард Иванович. Лев получил удар бичом, второй, третий… И бросился на дрессировщика. Тот разрядил пистолет прямо ему в морду. И закрыл собою мальчика.
В обезумевшего льва направили струю из шланга. Он бросился назад, в клетку. Опустилась дверца.
Эдуард Иванович обнял Виктора и глухо проговорил:
– Молодец, мальчик, молодец…
Репетицию, конечно, отложили: надо было выждать, пока успокоятся звери, поднявшие страшный рёв.
Виктор старался улыбнуться, но улыбка получалась слабой, жалкой даже.
На плече Эдуарда Ивановича оказался Хлоп-Хлоп. Он гладил хозяину волосы и возмущенно попискивал.
«Я им задам! – словно бы говорил он. – Они ещё у меня узнают! Не волнуйся, я рядом с тобой и не дам тебя в обиду».