Вот мы и приближаемся к окончанию нашей программы.
Начались уже заключительные выступления.
И жалко мне расставаться с моими героями – моими друзьями-приятелями, ведь расстаюсь я с ними навсегда.
И в то же время радостно, потому что работа близится к завершению.
И с вами мне расставаться жалко. Пока вы читали книгу, мы с вами как будто беседовали по душам.
Конечно, я надеюсь, что мы с вами встретимся ещё не один раз, но всякое в жизни бывает. Недаром каждый писатель старается каждую книгу писать так, словно она – последняя. И старается вложить в неё всё, что ему хочется сказать людям.
Но какой бы ни была книга толстой, у неё обязательно есть конец.
Решил я ещё раз – последний! – ненадолго остановить действие повести, чтобы сказать вам несколько слов, которые кажутся мне очень необходимыми.
Решил я сказать их именно в этой книжке, не откладывая до следующей.
Потому что когда я напишу следующую книжку, вы уже станете совсем большими, вам будет не до детских книжек.
Если вы закроете «Лёлишну» и быстро забудете о том, что в ней написано, то – полбеды. Значит, либо я плохо написал, либо вы прочитали невнимательно.
Но вот вопрос: неужели вы умеете глотать книги?! Ам – и прочитали?
И забыли.
Тогда – для чего читать? Чтобы только провести время до начала, предположим, телевизионной постановки о шпионах?
Авторы пишут, стараются, переписывают рукописи по нескольку раз; в типографии огромные машины печатают, переплетают книги – для чего?
Если бы вы не боялись слова «учебник», я бы сказал, что книги – это учебники.
Да, да, учебники! По ним можно учиться жить.
Если, конечно, есть желание.
Говорят:
– Скажи мне, ЧТО ты читаешь, и я скажу, КТО ты.
Но есть ещё одна, по-моему, более важная поговорка:
– Скажи мне, КАК ты читаешь, и я скажу КТО ты.
Вы – люди понятливые, и я не буду вам всё растолковывать до конца. Сами поймёте.
Продолжаем нашу программу. Сейчас номер разговорного жанра. Выступают Лёлишна, дедушка и Владик
Когда Владик рассказал Лёлишне о том, что случилось с ним утром, – об истории с тарелками и тётей Нюрой, то, к радости, своей, услышал в ответ:
– Ты поступил правильно. Как настоящий мужчина.
– Да ну? – удивился Владик. – Я – единственный мужчина в семье, и ещё оказалось, что я – настоящий мужчина. Два мужчины во мне получилось?
– Один мужчина – хорошо, а два – лучше, – сказал дедушка. – Я, правда, всего-навсего единственный дедушка в семье, толку от меня не очень уж и много.
– До чего вы мне все надоели, – весело сказала Лёлишна, – честное слово. Ну, хватит, дедушка.
– Я вот о чём думаю, – сказал Владик. – А дальше? Я ведь ничего не умею делать. Две тарелки всего осталось. Вымою их – черепки соберу. А суп из чего есть? Из стаканов? Так я их тоже поломаю. В другой раз.
– Надо учиться, – сказал дедушка. – Вот я из пяти тарелок разбиваю лишь одну. Потому что у меня есть опыт. А у тебя его нет.
– Я уж когда к вам шёл, пожалел, – сказал Владик, – зря, может, сандальки не взял? А потом включил мозговую систему: нет, не зря. Сами подумайте. Во мне двое мужчин. Сообразим мы вдвоём что-нибудь путное или не сообразим?
– Всё может быть, – как-то очень серьёзно сказал дедушка. – К счастью, я умею советовать. Если бы не плохое здоровье, я бы мог работать и в горСОВЕТЕ. И вот сейчас я дам вам совет. Если что не поймёте, спрашивайте. Я охотно объясню. Даю совет: Владику нужно помочь.
– А как? – спросила Лёлишна.
– Как – я не знаю. Моё дело – дать совет.
– За совет спасибо, – сказала Лёлишна. – Будем ему помогать. Только ты, Владик, должен дать слово, что не отступишь.
– Куда?
– Назад.
– Куда – назад?
– Раз ты решил стать главой семьи…
– Головой? – испугался Владик. – Это как? Это что?
– Главным в семье, – объяснил дедушка. – Вот как в нашей семье моя внучка.
– Ты должен делать всё без тёти Нюры, – сказала Лёлишна.
– Ничего у меня не получится! – Владик махнул рукой. – Какая я голова семьи? Я рот семьи!
– Вот ты уже и отступаешь.
Владик вскочил, пробежал по комнате, затараторил:
– Зачем я вас только встретил? Жил бы себе как жил! А тут мысли всякие в голове крутятся! Мозговая система скрипит, пыхтит!
Тарелки бить начал! Водой весь облился! Сандальки отдал! Трудно ведь всё это? На что мне это надо? Ещё одним мужчиной быть – ладно, а двумя-то зачем?
– А ну сядь! – приказала Лёлишна, и Владик сел. – Распрыгался! Зачем? Зачем? – передразнила она. – Затем! Затем! Если ты не отступишь, знаешь, что будет? Мама твоя выздоровеет!
– Да ну?
– А как ты думал? Конечно, выздоровеет. Не чужие руки будут ей пищу подавать, а твои. Не чужие люди ей будут помогать, а ты, сын.
– Честное слово! – воскликнул дедушка. – Я давно бы умер, если бы не она, – он погладил внучку по голове. – Я ведь рано просыпаюсь. Только вид делаю, что сплю. Иначе она тоже будет совсем рано вставать. Проснусь и каждое утро несколько часов думаю. Лежу и думаю. Думаю и лежу. Грустно мне этим заниматься. И тяжело. Не получилось из меня пенсионера. Какой я пенсионер? Больной, дома сижу. А настоящие пенсионеры – как милиционеры! Они следят за порядком, борются с его нарушителями – от младенцев до своего брата – пенсионера. Пенсионеры – как пионеры! Всегда готовы! А я… – дедушка протяжно вздохнул. – Нет, никакой я не пенсионер? Не будь Лёли, я бы совсем…
– Вот ты опять начал переживать, – сказала Лёлишна, – а мы договаривались, что ты этим заниматься не будешь.
– Переживать я всё равно буду, – виновато, но твёрдо произнёс дедушка. – Но буду знать меру. Понемножку каждый день. А ты контролируй меня. И всё будет в ажуре.
– Всё будет в абажуре, – задумчиво сказал Владик. – Тяжёлое это дело – быть главой-головой. Тут голова нужна. Сильная мозговая система.
– Идём, – сказала Лёлишна, – хватит рассуждать, надо делами заниматься. Дедусь, я приду скоро. Веди себя хорошо.
– Не сомневайся, – заверил дедушка. – Всё будет в ажуре-бажуре. Я ведь отчётливо сознаю, что вы – серьёзные люди. И у вас очень серьёзные дела. Не буду вам мешать.
Читайте о последнем выступлении милиционера Горшкова в нашей программе!
Горшкову дали несколько дней отпуска – отдохнуть.
Чего-чего, а отдыхать он не умел. Просто понятия не имел, как это делается.
И пошёл он гулять.
Настроение у него было – поднимите большой палец правой руки – во!
Он побывал в больнице. Товарищ майор чувствовал себя хорошо и пообещал Горшкову взять его на работу в уголовный розыск.
А когда исполняется самое твоё заветное мечтание, тебе хочется, чтобы всем было хорошо, как и тебе. Ты готов забыть и простить все обиды, помириться с теми, с кем был в ссоре.
И Горшков почувствовал, что ноги его сами идут к цирку, и понял, что он нисколько не сердится на шапито и артистов.
И даже на мартыша!
В таком, как говорится, радужном настроении и явился милиционер в цирк.
На арене стоял Григорий Васильевич и…
И горел!
Горел он изнутри: дышал широко раскрытым ртом, из которого вылетало яркое пламя с дымом.
Горшков прыжком через барьер и к фокуснику – помочь!
А тот как дунет пламенем!
И милиционер отскочил, чтобы не опалиться.
«Куда только пожарники смотрят?» – возмущённо подумал Горшков, садясь на скамейку.
В это время фокусник кончил гореть, выдох нул из себя остатки дыма и спросил:
– Как впечатление?
– Горите вполне естественно, – ответил Горшков. – Не понимаю, однако, к чему? Зачем? А разрешение пожарной охраны имеете?
– Имею, имею, – успокоил его Григорий Васильевич. – А почему вчера ушли с представления?
– Вызвали на задание. Теперь буду работать в уголовном розыске. Вот пришёл попрощаться.
– Жаль. Мы к вам привыкли.
– Я нельзя сказать, что привык, – проговорил Горшков немного виновато, – но верю, что и от вас иногда может быть польза.
– И за это спасибо, – весело сказал Григорий Васильевич. – А вы на нас не сердитесь, пожалуйста.
– Да уж вроде бы и не сержусь. А пришёл я к вам, гражданин фокусник, опять из-за Головешки, то есть Владика Краснова. Обязаны вы ему помочь. Не отстану я от вас ни за что. Обязаны вы людям помогать, я считаю! – Горшков вдруг разволновался и даже взял Григория Васильевича за руку. – Бегом бежать, чтоб помогать, надо! Вот сходите к нему домой, своими собственными глазами на жизнь его посмотрите. А как увидите его жизнь, так и не успокоитесь, пока не поможете.
– Упрямый вы человек, – с уважением сказал Григорий Васильевич. – Идёмте к вашему Головешке.
– Когда?
– Да сейчас. Я свободен до вечера.
Надо ли говорить, как обрадовался Горшков.
Следующим номером нашей программы – Владик Краснов сам себя ранит в неравном бою
Ксения Андреевна не расплакалась, как с ней обычно бывало в радостных случаях.
Она только без конца благодарила Лёлишну, называя её доченькой.
А Лёлишна вспоминала свою маму и еле сдерживала слёзы.
Так сидели они и разговаривали.
– До чего же мне хорошо теперь, доченька, – сказала Ксения Андреевна. – А всё оттого, что мы с тобой повстречались. Теперь-то мой Владик, когда из дому уйдёт бегать, переживать не буду. Смучилась ведь я с ним. Виду не показывала, а тяжело было. И не во мне дело. Я-то всё перетерплю, лишь бы он хорошим человеком вырос.
– Конечно, хорошим человеком вырастет, – сказала Лёлишна. – Можете даже и не сомневаться. А вам мы помогать будем не хуже тёти Нюры. У нас в классе есть девочки, которым дома не разрешают помогать. А им очень хочется домашним хозяйством заниматься. Вот они и ищут семьи, где много работы по дому. И помогают. И все довольны… Пойду посмотрю, что там Владик делает.
А Владик там – то есть на кухне – делал суп.
На мальчишке был передник, который ему подарила Лёлишна.