Ребята давно уже удрали из овражка и опять лежали на берегу.
— Ну и влетит же ему! — вздохнул Васька Чаусов, обсыпая голову песком. — Поели арбуза, называется!
— Отпустит, — сказал Махтай, снова ползая на четвереньках вокруг пещеры.
— Дракин? — усмехнулся Васька. — Да он его держать будет, пока мать не придет. Дракина не знаешь?
— Отпустит. Он маленький.
— Да, поели арбуза!
И еще долго и лениво спорили, а вскоре забыли про Костика, играли в камушки, барахтались в песке и прыгали с мостика в воду.
А в это время Костик бегал голышом вокруг сторожки, заглядывал в щели и жалобно скулил. Из щелей доносился густой, как пчелиное гудение, храп Дракина, желтые табачные усы его равномерно взлетали и плавно оседали.
— Дедушка, отдай штаны! — Костик просовывал нос в щель. — Больше не бу-у-ду!
Но дед был крепок на сон, усы его по-прежнему мерно поднимались, словно бы крылья какие, и оседали. Штаны Костика лежали у него под головой.
Мимо бахчей шли женщины с вальками и связками белья на руках.
— Срамота какая! — заругались они. — Ты что же это без штанов, бесстыдник!
Не успел Костик спрятаться, как с другой стороны показались парни с ружьями — на охоту шли.
— Ага, попался! — рассмеялись они. — Задаст тебе Дракин.
Тогда Костик взобрался по лесенке на чердак, просунул голову между жердинами и стал сыпать на деда труху.
— Дед, а дед! — строго прикрикнул он. — Нельзя на людях голым ходить! Отдай штаны!
Дед всхрапнул — усы разлетелись в стороны — и сел на лавку. Он глянул наверх, откуда сыпалась труха, достал кисет с махоркой и не торопясь стал свертывать козью ножку.
— Ну ладно-ть, — зевнул он. — Раз нельзя, так забирай свой наряд.
Костик слез с чердака, прошел в сторожку и быстро надел штаны.
— Я пошел.
— Куда же ты? Поешь-ка сперва холодненького. А то жарко нынче. Ну, я сам тебе выберу. — Дед выкатил босой ногой из-под лавки арбуз, вытер о волосатую руку широкий нож, ловко махнул им и отвалил кусок.
Дед курил, зевал и смотрел, как Костик, обливаясь соком, уплетает арбуз. Сахаристая вода текла прямо на шею и грудь.
— Чего это моя бабка припозднилась сегодня с обедом? — сам с собой разговаривал Дракин. — А то поспать еще, что ли?
Костик съел кусок, вытер подбородок и повернулся к выходу.
— Дедушка, я пойду, ладно?
— Съешь-ка еще, — сказал дед и отмахнул ножом еще кусок.
— От него живот липкий, — сказал Костик, но все же взял кусок двумя руками и снова погрузился в мякоть по самые уши.
Правда, ел он на этот раз без удовольствия, но все же быстро управился. Он бросил корку, тяжело вздохнул и пощупал вспученный живот.
— Дед, я пойду, ладно? — сказал он не очень уверенно.
— А ты поешь арбуза-то, — зевнул Дракин, свертывая новую цигарку.
— Я наелся, во! — сказал Костик и хлопнул себя по твердому животу.
— Да ты лучше другого отведай, тот послаще будет. — Дед, не поднимаясь с лавки, выкатил из-под нее другой арбуз и отхватил ножом новый кусок.
— Не лезет, — просипел Костик.
— Хороший арбуз завсегда полезет. Ну как, вкусный?
— Угу, — сказал Костик, вяло вздыхая и глотая приторный сок.
Живот наполнился по самое сердце, глаза его осоловели.
— Кто же так ест? — сказал Дракин. — Ценный продукт, а ты выедаешь только из середки.
Дед отрезал от арбуза маленький кусочек, съел его, аккуратно собрал косточки и вместе с коркой бросил под лавку.
— Нехорошо есть до обеда, а старуха чего-то припозднилась. Ты, малый, не смотри на меня, старика, ешь, ешь!
И вдруг с Костиком приключилось неладное. Он выбежал из сторожки, пошуршал в кустах и вскоре вернулся.
— Ну, я пошел, — сказал он и легко вздохнул.
— Что с тобой поделаешь. Иди, коли так.
Но Костик не уходил. Перетянул покрепче штаны и не уходил.
— Дедушка, а ты мне дай арбуз, ладно?
— Ну вот, я ж говорю, мало ел. Садись. Арбуз такое дело — маленьку передышку дашь, а потом, стало быть, сызнова начинай.
— Не! — вытаращил Костик глаза и отступил от дверей. — Это не мне. Ребятам.
— Это каким же? Дружкам твоим?
— Ага. Они ждать будут.
— Значит, слову верность соблюдаешь?
Дед оглядел его щуплую фигурку своими острыми глазами, лукавыми глазами старичка-лесовика, пыхнул дымком.
— Ну ладно, выбирай. Только дружкам в другой раз не больно доверяйся…
Ребята прыгали с мостика в воду, барахтались в песке, совершенно ошалевшие от жары и безделья. И вдруг появился Костик.
— Лопушок идет!
— Ей-бо, тащит!
Ребята повыскакивали из воды, налетели на Костика, выхватили у него арбуз и подняли страшный галдеж.
— Себе с середки, а мне с краю, да?
— Погляди, что мне дал — одной кожи, а мякоти чуть!
Ребята ели, обливаясь обком, пуляли друг в друга косточками, приплясывали от удовольствия. Вмиг от арбуза ничего не осталось.
— Ой, а Лопуху-то забыли оставить!
Но Костик, блаженно щурясь, похлопывал себя по животу:
— Не, я поел. Дедушка угостил.
— А он тебя не лупцевал?
— Не.
— Так-таки ничего и не сделал?
— Ничего. Посидели мы с ним, а он все бабку свою вспоминал. Ну, поел я арбуза, а потом он на дорожку с собой дал.
— Ловко ты его, — сказал Васька Чаусов, обгладывая корочку. — Зря я не пошел.
— Я же говорил, отпустит, — сказал Махтай и пощупал у Костика живот. — Видать, много съел.
И снова стали ребята валяться в песке, дремать и жариться на солнце.
Юлька и Павлик
Павлик был круглый, ушастый, очень упрямый и в руки никому не давался. Даже мать порою не знала с ним сладу, и только Юлька, десятилетняя девчонка, жившая по соседству, умела к нему подойти.
— Вот погоди, Юльке скажу, — грозилась, бывало, мать.
И — удивительное дело! — мальчик моментально утихал.
Не то чтобы девочка очень уж была с ним ласкова или выдумывала необыкновенные затеи, а просто, наверно, глаз у нее был такой: посмотрит, так сразу почему-то хочется сделать все, о чем ни попросит.
Когда Павлику было пять лет, его прозвали «Юлькин жених». Дразнилка не обижала, он еще больше привязался к девочке. Вместе пропадали они на речке, вместе ходили по грибы, но к старым немецким окопам, где росла густая малина, Юлька старалась ходить без него.
— На мине подорвешься! — кричала она. — Помнишь, бычок убился?
— А как же ты? — пугался Павлик и тайком, прячась по кустам, следовал за ней, пока случайно не попадался ей на глаза.
Юлька колотила его, Павлик даже плакал, но все же дальше шли они вместе. Теперь он уже не боялся, что Юлька подорвется на мине. Ему казалось, что если это и могло произойти, то лишь тогда, когда она уходила в лес без него.
Ростом Юлька не вышла, чуть повыше Павлика, и со стороны казалось — приятели как приятели, а чужие принимали их за брата и сестру. Павлик рос в семье один, он часто мечтал о сестре, которую представлял такой же, как Юлька.
Юлька научила его читать первые буквы. Отец привозил иногда из города книжку. Павлик брал ее и тут же бежал к своей приятельнице.
— Во как батя книжку купил! Почитай!..
Хотя книжки были для самых маленьких, но Юльке и самой было очень интересно — она читала и перечитывала их, а потом пересказывала Павлику своими словами. Это было еще интереснее, потому что девочка так увлекалась, что не замечала, как придумывала новые подробности, которых не было в книжке.
— А теперь давай буквы учить, — говорила она. — Я буду учительница, а ты ученик.
— Давай, — соглашался Павлик и впивался глазами в Юлькин палец, который медленно, с остановками, полз по строчкам.
— Это вот какая буква?
— «П».
— А это?
— «А».
И он выискивал буквы, пока из них удивительным образом не возникало слово «Павлик». Вторым же словом, которое он научился складывать, было «Юля». Так они прошли всю азбуку еще задолго до того, как мальчик пошел в школу.
Павлик часто проводил у соседей целые дни. Вместе с Юлькой они кормили поросенка, бегали на огород и прятались на сеновале. Юлька была худенькая, быстроглазая и смелая, как мальчишка. В сено она прыгала прямо головой. А когда, набегавшись, Юлька садилась за уроки, Павлик брал книжку и делал вид, что тоже учит уроки.
— Павлика домой не допросишься. Присушила парня, — шутила мать.
Дружба у них была крепкая и, казалось, на всю жизнь.
Но вдруг Юлька уехала. Уехала далеко и надолго.
Павлик еще никогда ни о ком не горевал, и это была первая разлука в его маленькой жизни. Он никак не мог понять, почему же Юлька не взяла его с собой, а вот так покинула его, легко и не спросясь. Погрустил он, погоревал да и забыл про Юльку. Так в жизни бывает: сперва тяжело, а потом проходит.
Шли годы. Из круглого, ушастого малыша Павлик превратился в худого, сильного мальчишку, на лице и на руках выступили веснушки, серые глаза стали озорные и опасные — в деревне среди ребят он слыл отчаянным драчуном.
Нежданно-негаданно вернулась в деревню Юлька. Первой сообщила об этом Павлику мать.
— Пошел бы навестил, — сказала она. — Только сперва лицо умой.
Но Павлик не пошел — постеснялся. Зато вскоре пришла сама Юлька. Она была какая-то другая и незнакомая: в голубом платье с цветочками, в туфлях на высоком каблучке, а косички, когда-то растрепанные и тонкие, теперь были собраны в светлую косу. Тугая, с мохнатым кончиком-метелочкой, коса лежала в ложбинке между лопатками, и вся она, Юлька, стала какая-то ладная, плотная, глаза взрослые и смелые, только ростом, как и раньше, не очень поднялась — выше Павлика всего на полголовы.
Юлька долго и молчаливо разглядывала мальчика, а потом легко и весело рассмеялась:
— На улице ни за что бы не узнала. Ну, здравствуй!
У Павлика зарделись уши. Он скосил глаза в сторону и, не глядя, сунул руку лодочкой, но тут же выдернул обратно, словно обжегся.
— Вот и поздоровкались! — усмехнулась Юлька. — Так-то встре