Появилось желание сломать что-нибудь, разбить, крикнуть, выбросить.
Он оглядел комнату, всё в ней было, как при отъезде. Нижний ящик стола, откуда он доставал бритву, остался незадвинутым. Он тогда опаздывал на поезд, и Маруся помогала ему упаковывать вещи. На столе лежала белая верёвка. Она принесла, думала, что пригодится. Заботилась. А теперь о другом заботится! Другого обнимает… Эта мысль была невыносима. Андрей схватил со стола верёвку и с остервенением швырнул её в угол… Он лёг на кровать и закрыл глаза. С невыразимой болью возникла перед ним картина их первых свиданий, осторожного скрипа калитки, многозначительных недомолвок, сладостной таинственности записок, где слова, выражающие чувства, обозначались точками.
Особенно запомнилось расставание на станции, когда солнце ей било в спину и волосы вокруг головы светились. Он вспомнил, как белая её лодочка с жемчужными крыльями огибала пологий берег озерка. Ах, Маруся, Маруся!..
Андрей поднял с пола верёвку, бережно намотал её на руку и положил на стол.
Если бы она знала, как он страдает, она немедленно бросила бы Гаврика и прибежала сюда. А он простил бы её?.. Несомненно, простил бы.
Однако, остывая и отходя сердцем, Андрей приходил к горькому убеждению, что Маруся потеряна для него навсегда. Без всяких надежд на возвращение. Он и сам не позволит себе теперь унизиться до того, чтобы вернуться к ней после Гаврика. Именно после… Это было обидней всего. Никогда, ни за что!.. Он разделся и уткнулся разгорячённым лицом в подушку.
Как Андрей ни старался убедить себя в том, что он её не любит, что Маруся потеряна, и навсегда, однако какая-то смутная надежда, тихая, маленькая и ясная, как свечечка, всё же где-то теплилась в сердце.
Явившись утром на аэродром, Клинков хмуро прошёл мимо Нестеровой и нелюдимо пошагал в штаб, — Маруся долго и непонимающе смотрела ему в спину.
41
В хмурый, тёмный день отряд занимался в классе — проходили тактику штурмовой авиации. Снег хлопьями осыпался за окном, надевая на столбы белые папахи. Руководил занятиями Хрусталёв. Он давал вводную задачу:
— В ночь на 8 июня разведка доносит, что юго-западнее высоты 107 обнаружены две неприятельские батареи. Третью батарею обнаружить не удалось, но по некоторым данным можно предполагать, что она расположена в квадрате 28–13. Наша эскадрилья придана стрелковой дивизии. Вечером из штаба получена телефонограмма с сообщением, что наутро дивизия идёт в наступление. Штадив приказывает командиру эскадрильи уничтожить артиллерию противника, мешающую нашим войскам. Понятно?..
Андрей с Гавриком следят по карте за сложившейся обстановкой. Всё ясно — к утру эскадрилья должна вывести из строя все три батареи.
Хрусталёв дает время продумать обстановку и потом указывает на Гаврика.
— Ваше решение?
Гаврик неторопливо начинает излагать свои соображения.
— Я бы, конечно, в первую голову… ну, позвал бы начальника штаба и объяснил бы ему всё по карте.
— Так. Вызывайте начальника штаба! Как вы будете его вызывать?
— Я пошлю за ним дежурного.
— Ну, я дежурный — отдавайте приказание!
— Товарищ дежурный… немедленно вызвать ко мне начальника штаба.
— Есть! Вызвать начальника штаба! Начальник штаба пришёл, что дальше?
— Объясняю ему по карте.
— Объясняйте!..
— Товарищ начальник штаба, утром дивизия идёт в наступление и наша эскадрилья должна разбомбить неприятельскую артиллерию… Один отряд, значит, нужно выслать…
— Позвольте, сколько времени вы объясняете по карте?
— Ну… полчаса…
— Есть ли смысл, при отсутствии времени, объяснять обстановку одному начальнику штаба или ещё кого следует позвать? Кто ответит?
Андрей сидит рядом, и ему досадно: как это у Гаврика всё вяло выходит и совсем не по-командирски. Эту же досаду он видит и на других лицах, — да разве ж можно так долго возиться и терять золотое время? Тут бы надо…
Когда сидишь рядом и молчишь, то замечаешь все ошибки товарища, его неуверенность и отсутствие командирской распорядительности.
Мысль напряжённо работает. Карта на столе уже и не карта, а настоящая действительность. Полоски рек голубеют и начинают течь, вырастают горы, и опускаются лощины. Как удобно по этому ущелью провести на бреющем всю эскадрилью и, выбравшись из-за леса, ударить на врага с тыла!
Обведённое красным карандашом колечко неудержимо расширяется, и перед Андреем уже не колечко, а хороший, просторный аэродром. Под деревьями, замаскированные, стоят самолёты с чехлами на моторах. Он даже видит эти чехлы: они серые, выпачканные в масле.
Андрей — командир эскадрильи. Только что поужинал и выходит из палатки. Он потягивается и ложится на траву отдохнуть. С любопытством разглядывает он жизнь, протекающую в траве: вот тонконогий комар, трепеща прозрачными крыльями, ползёт по стеблю травинки, и ему стебелёк кажется не травой, а, наверное, никак не меньше огромного корневища. Придавить бы его, да жаль — тоже летает. Подбегает дежурный телефонист:
«Из штаба дивизии срочная телефонограмма!»
Андрей берет телефонограмму, быстро её пробегает и приказывает:
«Немедленно собрать ко мне начальника штаба, командиров отрядов, инженера эскадрильи и инструктора по вооружению!»
Дежурный повторяет приказание и мчится к палаткам. Андрей раскладывает на столе карту и упорно думает. Через пять минут в палатку входят вызванные.
«Товарищи, мною получена телефонограмма из штадива с приказанием вывести из строя неприятельскую артиллерию. По данным разведки…»
Он красочно и выпукло рисует боевую обстановку: слова льются легко, такие простые и убедительные. Андрей приятно удивлён своими ораторскими способностями — обыкновенно в жизни у него не получается так кругло.
«Итак, обстановка ясна?»
«Ясна».
«Товарищ Попов, через полчаса мы с вами для уточнения обстановки вылетаем на разведку. Своим заместителем оставляю командира первого отряда Хрусталёва!»
Все происходит с такой реальностью, что Андрей видит на Хрусталёвской фуражке даже светло-золотистую соломинку. Но ему некогда.
«Товарищ инженер эскадрильи, завтра к четырём утра привести материальную часть в боевую готовность!»
«Есть!»
«Командиры отрядов, поднять карты и проверить под личную ответственность знание материальной части у молодых стрелков-бомбардиров!»
«Есть, разрешите идти?»
«Можете».
Кажется, всё… Андрей берёт с собой карту и шагает к деревьям. На ходу определяет, что ветер северо-западный, значит, взлетать можно с места… Он влезает в кабину, пробует рули и оборачивается: Попов кивает головой.
Очки на глаза, и самолёт отрывается от земли.
Андрей отлично знает капризы своей машины — она имеет тенденцию разворачиваться влево и у нее тяжеловат хвост, для облегчения он подворачивает стабилизатор на два витка.
И вот они летят вдоль жирной, кофейной реки; возле моста отошли вправо. Теперь задача: пересечь линию фронта, чтобы не быть замеченными неприятельскими постами ПВО. Высота шестьсот метров. Он осматривает небо: впереди над головой удобная для маскировки облачность, на глаз — две, две с половиной тысячи. Андрей высчитывает, сколько времени потребуется на набор такой высоты. Земля начинает затягиваться сумерками. «Успеем ли?»
Самолёт врывается в облака, пробивает их. Облака лежат круглые, гладкие, как сугробы. Они закрывают от неприятельских глаз. Пора снижаться: Попов рассчитал, что самолёт находится над местом наблюдения. Андрей ищет в облаках окошко и ныряет туда. Всё точно!..
За то время, пока они шли над облаками, земля здорово потемнела, но тем ясней видны букеты орудийных огней неприятельской батареи, замаскированной у леса. Попов указывает вниз, и Андрей видит у моста зарядные ящики и выпряженных лошадей.
В это время совсем рядом под машиной разрывается снаряд. Из-за шума винта звука разрыва не слышно, но на правой плоскости, как пузырьки во время дождя, поднялась в двух местах парусина. Осколки?.. Эге, дело плохо!.. Пошёл за облака!.. Попов возится с пулемётом. Лицо его встревожено. В чём дело?
«Пикируй!..»
Ага, понятно, из-за облаков прямо на них, стараясь попасть в мёртвую зону обстрела, наседает неприятельский истребитель. Один?.. Это не страшно. Попов через центроплан обстреливает его из пулемета. Истребитель делает стремительный переворот. От пикирования у Андрея большой запас скорости, он закладывает крутой вираж: истребитель виснет в воздухе и растерянно отваливается вправо, но так медленно, что Попов успевает повернуть турель и чуть ли не в упор всадить ему в пузо полдиска пуль. Истребитель падает, извиваясь штопором: «О-о, — Андрей от торжества орёт во всё горло, — браво!» Один, два, три, четыре, пять, шесть витков. Но что это? Манёвр? У самой земли истребитель выравнивается и начинает спиралить. Никак он опять собирается гнаться следом?.. Нет, пошёл на посадку. Андрей берёт направление на свой аэродром. Попов что-то пишет; в зеркало Андрей видит только сгорбленную его спину. Через минуту он суёт записку: «Сел в лесу на деревья».
Самолёт приземляется уже в полной темноте. Они идут в палатку и уточняют план атаки. Лётный состав спит. Андрей тоже валится на койку, но от возбуждения не может уснуть.
Он выходит из палатки. Темно. Висят крупные звезды. По густой траве он идёт к самолётам, от росы сапоги сверкают, как лакированные. Навстречу идёт командир отряда.
«Товарищ Хрусталёв, вы позавтракали?»
«Так точно, товарищ командир эскадрильи!»
«Через десять минут вы вылетаете в доразведку. Найти удобные пути подхода… У вас карта при себе?»
«При мне».
Оба рассматривают карту, и Андрей назначает ему место встречи с эскадрильей и условный опознавательный сигнал. Перед полётом он вызывает к себе командиров отрядов и звеньев, проверяет исполнение приказаний. Эскадрилья готова: карты подняты, бомбы подвешены, лётный состав отдохнул.
«Вылетаем через двадцать минут: первый и второй отряд! Веду я».