сть привела к тому, что он подымал свои эскадрильи в воздух в темноте, уничтожал японские бомбардировщики, а затем сажал самолеты при фонарях "летучая мышь", при свете фар самолетов, стоявших на аэродроме. По его примеру летчики-истребители стали вылетать на встречу с японцами, вооруженные крупнокалиберными пулеметами, которые были установлены в самолетах.
Однажды за городом был пойман штурман со сбитого японского бомбардировщика. На допросе он не только назвал фамилии Супруна, Коккинаки и других советских асов, но и номера их самолетов, ведь разведка у японцев была поставлена неплохо. Советские добровольцы продолжали сбивать японских летчиков над всей провинцией Сычуань.
Как-то японские самолеты начали бомбометание по аэродрому, на который китайские летчики только что посадили свои машины. В воздухе остался один китайский истребитель. Стартовые прожекторы разбиты. Китайский летчик обреченно носился в темноте над летным полем. Он не мог сесть и не рисковал выбрасываться с парашютом. Да и это небезопасно: вокруг горы. В эти минуты находчивый Супрун вскочил в автомобиль, выехал на летное поле и осветил фарами посадочную полосу. Китайский летчик успел благополучно приземлиться, и, когда второй эшелон японских бомбардировщиков начал утюжить аэродром, то Супрун уже увел автомашину с поля.
15 ноября 1939 года японцы высадили крупный десант в районе Циньчжоу, стремясь занять узел дорог Наньнин, перерезать связь китайцев с Индокитаем и Бирмой. Японские самолеты бомбили резервы китайских войск; не сумев организовать оборону, сдав Датан и отойдя с ранее занимаемых рубежей, китайское командование запросило помощи советских истребителей. На запрос генерала Бай Чун-си, командовавшего Юго-Западным направлением, Ставка и главный военный советник в Китае перевели 30 самолетов чунцинской группы во главе с Супруном на аэродромы Гуйлиня и Лючжоу. Помощь советских добровольцев помогла стабилизировать фронт. В декабре китайские войска перешли в наступление.
В январе Степан был отозван в Москву, командиром группы вместо него был назначен Константин Коккинаки.
20 мая 1940 года Супруну было присвоено звание Героя Советского Союза.
В марте 1940 года он побывал в командировке в Германии вместе с комиссией, которую возглавлял И. Ф. Тевосян; руководителем группы по закупке самолетов был заместитель наркома авиационной промышленности по опытному самолетостроению и науке авиаконструктор А. С. Яковлев. Из поездки Степан привез множество впечатлений: он встречался с немецкими авиаконструкторами Хейнкелём и Мессершмиттом, был на многих заводах, летал на совершенно незнакомых ему германских самолетах, восхитив этим Хейнкеля, который вскоре послал ему из Берлина альбом с фотографиями, а также немецких летчиков-испытателей, журналистов и публику.
В своих мемуарах уже после войны Хейнкель написал о Супруне:
"Это был высокий, статный мужчина. Перед первым полетом на Хе-100, самом скоростном из всех самолетов, на которых он когда-либо летал, он имел десятиминутную консультацию с одним из моих лучших летчиков-испытателей. Затем он поднял машину в воздух и стал швырять ее по небу, выполняя такие фигуры, что мои летчики почти онемели от удивления".
Из Германии вернулся Степан Павлович не только еще более прославленным, но и привез себе работы - надо было на своем аэродроме облетывать немецкие самолеты. Закупили там и "Мессершмитт-109", и "Хейнкель-100", и "Юнкерс-88"...
Перед Великой Отечественной войной Степан Павлович Супрун вел напряженную работу по испытанию новейших образцов самолетов-истребителей. С 15 по 27 июня 1940 года Степан Павлович вместе со Стефановским проводил государственные испытания самолета ЛаГГ-3. Будучи ведущим летчиком-испытателем самолета И-21, Степан Павлович убедился, что истребитель неустойчив в полете, а посадка на нем опасна. Посадив самолет, он подошел к ведущему инженеру-летчику испытания этого самолета, сказал:
- На этой штуке делать посадку все равно что целовать тигрицу: опасно и никакого удовольствия.
"В этой фразе весь Супрун", - вспоминает о нем Андрей Григорьевич Кочетков, ныне заслуженный летчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза. Степан Супрун был остроумен, точен в выражении мыслей. И не очень любил писать бумажные отчеты.
* * *
Кому приходилось бывать на утиной охоте, тот поймет азарт Степана, с каким он выезжал каждый раз в лес. Он любил в осенний вечерний час или рано утром на зорьке, затаив дыхание сидеть в скрадке и, выглядывая из-за ссохшихся желтоватых верхушек камыша, всматриваться в сумеречное небо, поджидая диких уток. Даже из Китая он посылал письма, в которых была мечта об охоте. "Будешь мне писать, - обращался он к сестре Ане в письме от 1 октября 1939 года, - напиши, как идет охота этой осенью! Только мне не придется поохотиться. Но здесь охота поинтереснее. Наступили горячие деньки".
И вот в октябрьские дни 1940 года выдался случай поохотиться. В Москву из Борисоглебска нагрянул неожиданно брат Александр, который заканчивал летное училище, и Степан вместе с ним выехал за город. В лесу, на заимке, охотников встретил старый егерь. У него были лодки, он знал места перелета уток.
Однако в первый вечер охоты не получилось. На берегу заговорили о том, о сем - о воздушных боях в Китае, о поездках Степана во Францию, в США, в Германию. Его расспрашивали летчики, приехавшие вместе с ним.
- Ты, сынок, совсем стал знаменитым, - вмешался в беседу егерь, держа в руках треух. - Раньше приезжал просто летчиком, потом объявился депутатом, а теперь уже героем. У тебя на роду такая судьба написана.
- Кто куда записал мне судьбу? - удивился Степан, глядя сквозь дым костра на старика.
- Очень просто, - качая головой, причмокивал для значительности старик. - У одного младенца на роду звезда героя, а у другого тихая жизнь в лесу.
- Ну, это сказки! - запротестовал Степан. - Если я не умел летать, так научился. Вот в Китае мы сбили тридцать шесть японских машин, а сами потеряли только пять. Какая же тут судьба?
- Японцы не хуже нас вояки! - пожал плечами егерь. - Я с ними воевал в девятьсот пятом, они сколько наших в плен тогда набрали! Самолеты у них хуже наших, что ли?
- Легкие, маневренные, как птицы, - похвалил Степан японские машины, но зато наши самолеты быстрее ихних да и покрепче. Однажды мой самолет был изрешечен сорока пулями, а я его все-таки привел и посадил на аэродром. Если бы японский истребитель попал под такую очередь, то от него бы остались пух да перья.
- Заговоренный! - строго сказал старик. - И я вот три войны прошел, а хоть бы одну царапину получил. У меня шапка хорошая. - И он потряс своим треухом. - Я ее даже летом в вещмешке носил. Чуть опасность - добываю и на голову. В ней как в броне. Ни единая пулька меня не укусила.
- Пули, что ли, от нее отскакивают? - засмеялись охотники. - Давайте проверим!
С большой неохотой старик дал треух летчикам, которые не без интереса рассматривали мятую, с потертым сукном и засаленным подкладом шапку. На смуглом, обветренном и запеченном солнцем лице егеря плясали отблески пламени костра.
- Промахнетесь, Степан Павлович! - сердито предупреждал он Супруна.
Степан быстро расчехлил ружье, обернулся в сторону кустарника, где еще светился склон неба: силуэт шапки будет хорошо заметен. Грех было промазать.
- Пли! - раздалась команда.
Двустволка сразу разрядилась обоими стволами. Все кинулись к повисшей на суке куста шапке. У костра тщательно переворачивали ее, ища хоть бы одну дырочку.
- Цела! - не своим голосом выкрикнул егерь.
- Волшебная у вас шапка, - серьезными глазами глянул Степан на старика. - Берите мое ружье, выиграли.
Уже на другой день, возвращаясь в город, Саша спросил брата:
- Как же получилось, что ты промазал в егерскую шапку?
Степан ухмыльнулся:
- Разве было бы лучше, если бы я изрешетил ее? Отнял бы у деда и шапку и веру. Кроме того, ему хотелось получить ружье.
Ответ урочища Малинники
Степан Супрун привел свой полк из Москвы в Витебскую область по личному указанию Сталина. В первые двенадцать дней войны успехи гитлеровских армий были столь велики, что фашистское командование считало войну с нашей страной почти законченной. Начальник генерального штаба германской армии генерал Гальдер докладывал Гитлеру 3 июля 1941 года: "Поэтому не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России была выиграна в течение 14 дней". И в эти чрезвычайные для Советской страны дни в Москву пришла весть о гибели легендарного летчика-испытателя, в военном искусстве которого никто не сомневался. В смерть Супруна не хотелось верить. И так как точных сведений о месте гибели героя не было, то кто-то сказал, что Степан Павлович попал к партизанам. Но кое-кого весть о быстрой гибели знаменитого пилота потрясла настолько, что пустили слух об уничтожении немцами в первых боях всего полка, которым командовал Супрун. Слухи оказались живучими, пустили корни в книги воспоминаний. В Витебской и Сумской областях, которые были оккупированы фашистскими войсками, немцам было выгодно кричать по радио, что Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР Супрун сдался в плен...
Анна Павловна, сестра Супруна, жившая в Москве, получив известие о несчастье с братом, в первых числах июля побывала на приеме у Сергея Игнатьевича Руденко, ныне маршала авиации; он сказал ей, что Иосиф Виссарионович приказал уточнить причину и место гибели Супруна.
В архиве сохранилось несколько донесений из 23-й авиадивизии, в состав которой входил полк Супруна, о гибели Степана Павловича. Сперва помощник начальника штаба капитан Андреев сообщил, что 4 июля 1941 года подполковник Супрун в 13 часов вылетел во главе десяти самолетов МиГ-3 с задачей сопровождать СБ для бомбометания в районе Борисова. Супрун шел впереди. На обратном пути после разведки его в строю не было. Затем командир 23-й смешанной авиадивизии полковник Нестерцев написал начальнику штаба Западного фронта: