Слава Героям Великой Отечественной войны» в виде гранитной стены, на которой слова: «На этом рубеже на подступах к Москве был остановлен враг». А ниже – имена двадцати трех жителей Кубинки, отдавших жизнь за Родину.
От рубежа, на котором стоит памятник, менее 50 километров до так называемой «Ближней» дачи Сталина в Кунцево, куда из Кремля Верховному Главнокомандующему было всего 15 минут езды.
Летчики 34-го полка в районе Дорохово тоже помогли войскам сдержать натиск противника, который рвался к Москве, и 28 октября некоторые из них были награждены. Старший лейтенант Киселёв – орденом Ленина, а майор Рыбкин, капитан Александров, старший лейтенант Дурнайкин, лейтенанты Сельдяков, Потапов и младший лейтенант Коробов – орденами Красного Знамени, которыми были награждены также погибшие в воздушных боях 22–23 октября лейтенант Прокопов и старший политрук Герасимов.
Денежные награды и выдача водки за боевые вылеты
В летной книжке младшего лейтенанта Урвачёва, в разделе «Сведения о награждениях» тоже появилась запись о его первой боевой награде: «За 100 боевых вылетов на истребление немецких стервятников не имеющий летных происшествий – 5000 рублей».
Такие денежные выплаты летчикам, а также «за достигнутые успехи по уничтожению самолетов противника» были установлены в августе 1941 г. приказом наркома обороны «О порядке награждения летного состава ВВС Красной армии за хорошую боевую работы и мерах по борьбе со скрытым дезертирством среди отдельных летчиков».
Этим приказом была предусмотрена также денежная награда летчику-истребителю за каждый сбитый самолет противника – 1000 руб., что примерно соответствовало месячному денежному довольствию командира батальона или средней зарплате инженера.
За три сбитых самолета летчик представлялся к государственной награде, а за десять – к званию Героя Советского Союза. Но летчиков, совершивших посадку с убранными шасси или допустивших другие действия, выводящие материальную часть из строя без уважительных причин, как уже отмечалось, было приказано считать дезертирами и предавать суду военного трибунала.
Затем приказом наркома обороны в июне 1942 г. «О действиях истребителей по уничтожению бомбардировщиков противника» было установлено: «Считать основной задачей наших истребителей при встрече с воздушным противником уничтожение в первую очередь его бомбардировщиков», и денежная награда за сбитый бомбардировщик повышалась до 2000 руб., а за пять – представление к званию Героя Советского Союза.
В заключение темы о денежных и правительственных наградах следует сказать, что они, конечно, стимулировали боевую активность летчиков-истребителей, но не были таким определяющим мотивом поведения в бою, как характерное для них стремление выполнить свой воинский долг. В связи с этим Урвачёв рассказывал:
– Начфин полка вызовет и дает две ведомости, чтобы расписаться в них: одна на получение денег за сбитые самолеты, другая – на перечисление их в Фонд обороны.
Об этом же вспоминал и летчик 12-го иап Тихомиров: «Полагалась премия. И за сбитый самолет и за боевые вылеты. Но, конечно, это ничего не значило для нас. Все перечисляли деньги в Фонд обороны, чтобы помочь в борьбе с врагом».
На просьбу летчиков выдать часть денег, «хотя бы на пол-литра», ответ начфина был неизменный: «Вечером получишь свои сто грамм». Дело в том, что в августе 1941 г. приказ наркома обороны «О выдаче военнослужащим передовой линии действующей армии водки по 100 граммов в день» установил: «Летному составу ВВС Красной армии, выполняющему боевые задания, <…> водку отпускать наравне с частями передовой линии». Эту водку летчики получали вечером после боевых вылетов.
Они как-то заметили, что один из них после ужина навеселе явно не на сто грамм, а значительно больше, и потребовали от него объяснений. Тот, в конце концов, признался, что, когда он приходит на ужин, официантка, как обычно, сразу наливает ему в стакан сто граммов водки из трехлитрового чайника и идет на раздачу за ужином. Наш герой выпивает и сразу же наливает в стакан воду из графина. А тут и официантка с закуской – гуляш несет. Он ей:
– Ну что такое сто грамм для летчика? Я сегодня пить не буду, а завтра ты мне двести нальешь.
Официантка без слов выливает содержимое стакана в чайник. Поклевав гуляш, ловкач опять зовет официантку:
– Знаешь, завтра меня могут сбить – водка пропадет! Давай, все-таки, я сегодня выпью.
И получает еще сто граммов. Посему летчики решили, что такое серьезное дело, как раздача водки, нельзя доверять официанткам, и выбрали разливалу из своих рядов – Урвачёва, который гордился этим больше, чем наградами.
Надо сказать, что в некоторых частях увеличение нормы выдачи водки носило иногда более широкий размах. Особый отдел НКВД 6-го иак докладывал командиру корпуса: «В ноябре-декабре с.г. в 562-м иап были случаи, когда летному составу выдавали 200–300 грамм вина вместо положенных по приказу наркома 100 грамм, в результате чего в полку были случаи полного опьянения летчиков». Обращает на себя внимание жеманство, с которым особисты водку называли вином.
Наркомат обороны тоже был озабочен совершенствованием порядка хранения и выдачи водки войскам действующей армии. Однако, в отличие от летчиков 34-го полка, которые эффективно решили эти вопросы раз и навсегда, Наркомат вынужден был неоднократно возвращаться к ним, принмая дополнительные приказы в мае, июне и ноябре 1942 г., а также в мае 1943 г.
О выплатах за сбитые самолеты следует еще сказать, что они могли оформляться не только приказами и ведомостями, как в 34-м полку. Так, генерал-полковником авиации, Герой Советского Союза С.Д. Горелов вспоминал об этих выплатах: «Мы в войну деньги не считали. Нам говорили, что нам причитается столько-то там денег. Мы же их никогда не получали, никогда не расписывались, а деньги шли». Другой порядок существовал в 31-м истребительном авиаполку, в котором воевал младший лейтенант Леонид Маслов: «Мы этих денег не видели. Просто учет был в штабе, кто, сколько сбил, а после окончания войны начали считать, кому сколько причитается. Мы в 1945 г. получили эти деньги».
Завоевание господства в воздухе и начало контрнаступления под Москвой
4 ноября при нанесении штурмовых ударов по аэродромам базирования немецкой авиации под Москвой летчики 34-го полка Байков, Ерёменко, Коробов, Платов, Потапов, Шокун и Урвачёв во главе с Александровым сопровождали штурмовики Ил-2 в налете на аэродром Инютино. Всего месяц назад «Чайки» 120-го полка вместе с истребителями эскадрильи Найденко с этого аэродрома штурмовали войска противника в районе Белого. На этот раз при подходе к Инютино восьмерка МиГов вступила в бой с восемью звеньями Ме-109, по четыре самолета в каждом звене, которых рассеяла и отогнала.
В бою с четырехкратно превосходящим по численности противником произошел отмеченный в Журнале боевых действий эпизод: «Коробов пристроился к звену Ме-109 (приняв за своих). Распознав противника, расстрелял один Ме-109 в упор». После этого Коробов поспешил уйти в облака, потерял в них ориентировку и приземлился в Рязани. Шокун был подбит огнем зенитной артиллерии, легко ранен и совершил вынужденную посадку. Но штурмовики уничтожили на аэродроме семь бомбардировщиков и истребителей противника.
На следующий день Александров повел группу истребителей в составе Найденко, Ерёменко, Платова, Сельдякова, Дурнайкина, Тараканчикова и Коды на прикрытие войск в районе Дорохово. Здесь они встретили девятку бомбардировщиков Ю-87 под защитой девяти истребителей Ме-109. В ходе боя Николай Александров одного «юнкерса» сбил реактивным снарядом, но Александр Кода попал под огонь зенитной артиллерии и погиб, а Захар Дурнайкин покинул подожженный «мессерами» самолет на парашюте.
Ближе к вечеру Александр Потапов атаковал три «Дорнье-215» и одного из них сбил. Георгий Урвачёв в этот день тоже встретился с противником:
5.11.41. МиГ-3. Воздушный бой, 1 полет, 30 минут.
6 ноября, по свидетельству историков, немцы предприняли попытку сорвать празднование годовщины Великой Октябрьской революции: «В 15 часов они бросили на Москву 250 самолетов <…>. Первыми на перехват вылетели летчики 34-го истребительного авиаполка. <…> Ни один самолет врага не прорвался в тот день к Москве <…>. В 18 часов 40 минут был дан отбой воздушной тревоге, а в 19 часов на станции метро «Маяковская» началось торжественное заседание Московского Совета».
В тот день, перекрывая путь самолетам противника к Москве, Александров в 13.30 и в 15.30 поднимал восьмерку истребителей полка в составе Ерёменко, Коробова, Бубнова, Платова, Потапова, Букварёва, Тараканчикова и Байкова. Они встречали немцев в районе Наро-Фоминска, а затем – Кубинки. Особенно напряженный воздушный бой был во втором вылете с девяткой немецких истребителей Ме-109 на высотах 1500–3000 метров.
7 ноября командир 6-го истребительного авиационного корпуса полковник И.Д. Климов подвел итоги воздушных боев при защите Москвы. Первыми по количеству одержанных в небе побед он отметил 34-й и 16-й полки, сбившие соответственно 51 и 43 самолета противника. При этом они понесли наименьшие потери.
9 ноября полковника И.Д. Климова на посту командира корпуса сменил бывший его заместитель полковник А.И. Митенков.
И.Д. Климов стал генерал-майором авиации, заместителем командующего войсками ПВО территории страны – командующим истребительной авиации ПВО Красной армии. Через полгода его, в силу неизвестных автору обстоятельств, отстранили от должности и направили на Северо-Кавказский фронт командиром 236-й истребительнй авиационной дивизии. Ее штурманом был назначен подполковник Калараш, вместе с которым они в марте 1941 г. пригнали первые МиГи в 34-й полк.
Вскоре в одном из вылетов на спарке их сбили в районе Ростова-на-Дону, и оба летчика покинули самолет с парашютами. Тяжело раненный Климов длительное время находился на излечении, а Дмитрий Калараш 29 октября 1942 г. в паре с летчиком одного из полков дивизии капитаном Сергеем Щировым недалеко от поселка Лазаревское (ныне район Сочи) вступили в бой с шестеркой Ме-109 и двоих из них сбили. Затем раненый Щиров вышел из боя, а Калараш, израсходовав боезапас, таранил «мессера». Покидая свой поврежденный самолет с парашютом, он ударился о его киль и от полученного ранения скончался в госпитале.