В тот же день Киселёв расстрелял Хе-111 в районе села Погорелое Городище Калининской области.
Через два дня после этого Виктор Киселёв, вернувшись из боевого вылета, на своем МиГе столкнулся на аэродроме с самолетом «Дуглас» летчика особой группы ГВФ Бибикова. Командир полка капитан Александров объявил обоих летчиков виновными в нарушении Наставления по производству полетов, но тем не менее напомнил командиру этой особой группы, что по приказу командования самолеты-перехватчики ПВО имеют преимущество в передвижении по аэродрому.
Однако МиГ после столкновения требовал ремонта и замены мотора. Поэтому Киселёву – восемь суток домашнего ареста с удержанием 50 % зарплаты за каждые сутки. Это взыскание выглядит странным после побед, одержанных «виновником» происшествия накануне. Но и то верно, что война войной, а за ущерб казенному имуществу надо отвечать, тем более, что выплату за сбитые самолеты летчик тоже получил.
Впрочем, Виктор Киселёв, наверное, «попал под раздачу» в связи с появившимся незадолго до этого постановлением ГКО и приказом Наркомата обороны по вопросам сохранения и учета государственного имущества. А в день его столкновения со злосчастным «дугласом» в эскадрильях как раз шли партийные собрания по этому вопросу.
На собрании в 3-й эскадрилье Николай Мирошниченко в своем выступлении решительно взял быка за рога: «У нас в блиндаже сгорели унты у летчика комсомольца Урвачёва. За это его надо привлечь к строгой ответственности и удержать их стоимость в трехкратном размере». Далее Николай ударил не в бровь, а в глаз: «Мотор М-32 стоит уже два месяца в ангаре и чей он до сих пор неизвестно, а также разбросано четыре ящика с бомбами ФАБ-25, тоже неизвестно кому принадлежащими».
Комиссар полка в донесении политотделу корпуса о выполнении решений ГКО, Наркомата обороны и о прошедших в связи с этим партийных собраниях доложил, что авиабомбы собраны и сданы на склад боеприпасов, а мотор взят на учет и будет отослан на завод. Донесение он закончил уверением: «Сейчас идет подготовка комсомольских собраний по этим вопросам». Видно, что у партийных органов было полно забот, но и воевать тоже кто-то должен. Поэтому на следующий день лишившийся унтов комсомолец Урвачёв вместе с Михаилом Найденко атаковал «мессера» в 60 км к северо-востоку от Калуги у Малоярославца:
«23.02.42. МиГ-3. Прикрытие войск, 1 полет, 1 час 05 минут. В паре в районе Некрасово сбил Ме-110».
Спустя четыре дня, вновь не далее 60 км к северу от Калуги Найденко, Тараканчиков, Платов и Урвачёв преградили путь «хейнкелям», которые пыталась бомбить наши войска:
«28.02.42. МиГ-3. Прикрытие войск, 1 полет, 1 час 07 минут. В районе Б.Устье – Русиново в групповом сбил самолет противника типа Хе-111».
Еще одного «хейнкеля» сбил Сергей Байков в районе деревни Вязище.
Всего в феврале летчики полка в воздушных боях сбили 12 самолетов противника, а сами потерь не имели. Это – превосходство в воздухе, о котором уже говорилось. В приказе к 24-й годовщине Красной армии командир полка отметил: «От твердой руки наших летчиков <…> не один стервятник нашел себе бесславную смерть на подступах к нашей любимой столице», – и объявил благодарность капитану Найденко, старшему лейтенанту Сельдякову, лейтенантам Байкову, Коробову, Платову, Тараканчикову и Урвачёву.
А через неделю в приказе о подведении итогов за месяц содержался список из девяти летчиков с указанием причитающихся им сумм от 200 рублей Платову, Ерёменко и Тараканчикову, до 1200 рублей Байкову, а Урвачёву – 650 рублей за достигнутые успехи по уничтожению самолетов противника. Кроме того, пятерым из этих летчиков, включая Урвачёва, по 5000 рублей за 100 боевых вылетов и как не имеющим летных происшествий.
За первые два месяца 1942 г. лейтенант Урвачёв 48 раз вылетал на прикрытие войск и, как следует из его записок, выполняя такие задания, летчики неизменно руководствовались правилом: «Если не вел боя с самолетами противника, прикрывая свои войска на линии фронта, – штурмуй противника». То есть, не встретив за время патрулирования немецкую авиацию, перед возвращением «домой» летчики наносили штурмовые удары по наземным целям. Однако в летной книжке эти вылеты записывались в соответствии с заданием: «Прикрытие войск», – а не «штурмовые действия».
Вместе с тем упоминавшимся приказом «О порядке награждения летного состава ВВС Красной армии <…>» было предусмотрено, что за 5 вылетов на штурмовые действия летчик-истребитель получал денежную награду, а за 15 и 25, кроме того, представлялся к государственным наградам, за 40 вылетов – к званию Героя Советского Союза. Тем самым учитывалось, что штурмовки очень опасны для истребителей, которые не защищены даже от огня стрелкового оружия с земли. Но летчикам, видимо, и в голову не приходило требовать записей в летной книжке в расчете на премии и награды.
Это же отмечал генерал-лейтенант авиации В.В. Рыбалко, бывший летчик 122-го иап, воевавшего на самолетах МиГ-3 в составе Западного фронта: «Нам штурмовки <…> не засчитывали, поскольку это <…> была не основная наша работа. По количеству выполненных вылетов на штурмовку войск многие истребители, будь они штурмовиками, должны были получить одну, а то и две «Звезды» (медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. – В.У.)». Кстати, во время одной из таких штурмовок, которые «не засчитывали», в ноябре 1941 г. младший лейтенант Виталий Рыбалко был сбит.
Подтверждением его слов может служить боевая судьба Василия Матакова, который в августе – октябре 1941 г. был летчиком 28-го иап 4-й смешанной авиадивизии, основной задачей которой были штурмовые удары по противнику. Летчики 28-го полка на истребителях МиГ-3 не только сопровождали штурмовиков из других полков этой дивизии, но и сами выполняли задания на штурмовки, которые им «засчитывали». Поэтому в марте 1942 г. старший лейтенант Матаков, имевший 54 вылета на штурмовые действия, стал Героем Советского Союза. В это время он воевал уже в 27-м иап ПВО Москвы, и на его боевом счету было еще шесть сбитых самолетов противника.
В летной книжке Георгия Урвачёва, в поденной записи за 1941 г. нет ни одной записи о штурмовках. Однако в годовых итогах значатся неизвестно откуда взявшиеся четыре вылета «на штурмовые действия». А в итогах 1942 г. и этого нет – никто «не засчитывал» то, что он, как и другие летчики 34-го полка, после выполнения задания по прикрытию своих войск штурмовал наземные позиции противника.
Внутренний противник, награды и самый трудный воздушный бой
Сражения шли не только в воздухе, но и на аэродроме Внуково… в карты. В начале февраля шестеро азартных участников такого сражения в блиндаже технического состава эскадрильи капитана Шокуна были выявлены и получили заслуженную оценку в приказе командира полка: «Совершение данного аморального поступка свидетельствует о том, что товарищи, совершившие его, забыли о высоком звании Командира Красной армии». Поэтому организатору карточной игры младшему воентехнику Чебакову – десять суток домашнего ареста, а взыскания на других участников игры должен был наложить командир эскадрильи.
Другой воентехник – Манукян получил строгий выговор «за потерю бдительности, выразившуюся в хищении у него револьвера системы «Наган» в бане». Упоминание об этом здесь уместно, поскольку позже Манукян тоже попался на организации карточной игры. Товарищеский суд чести офицерского состава после строгих слов «за недостойное поведение, позорящее высокое звание советского офицера», объявил ему банальный выговор. Следует добавить, что некоторое время спустя «картежник» без нагана Манукян был назначен техником самолета в экипаж лейтенанта Урвачёва.
Однако вскоре и летный состав в лице Сергея Платова допустил «потерю бдительности», выразившуюся в хищении у него пистолета ТТ. Сергей на дежурстве прилег отдохнуть, а пистолет положил на стол. Проснулся – нет пистолета. Проверка показала, что пистолеты постоянно оставляются «без наблюдения на тумбочках и стульях», правда, других случаев пропажи оружия не было, но командир 6-го корпуса строго-настрого приказал: «Личное оружие командному составу постоянно держать при себе в любых условиях и ни в коем случае не оставлять его без наблюдения <…>. Во время отдыха оружие сдавать под охрану суточного наряда».
Но до того личному составу полка пришлось занять в гарнизоне круговую оборону от наступления нового противника, о чем свидетельствовал еще один приказ командира полка: «В целях исключения заноса заразных заболеваний и вшивости извне прекратить общение военнослужащих с гражданским населением и допуск членов семей военнослужащих в гарнизон, <…> установить жесткий режим внутреннего распорядка».
Далее план обороны содержал еще двенадцать пунктов, и среди них прививки против брюшного тифа, паратифов, холеры и столбняка для всего личного состава. Было приказано завести банные тетради для учета ежедекадного посещения бани и смены белья.
Наиболее мощный удар по противнику должен был нанести «ежедневный телесный осмотр на вшивость начальствующим составом своих подразделений и еженедельно – медицинским составом». При обнаружении вшивости надлежало произвести немедленное расследование причин и через три часа доложить командиру полка «для принятия соответствующих мер воздействия на виновных». Были созданы команды для поддержания порядка и чистоты. Не забыл командир о мелочах, вроде строительства вошебойки и сушилок для обуви и портянок.
Реализация плана шла не без трудностей. Сначала, видимо, летчики всячески избегали болезненных прививок. Тогда командир полка приказом разделил их на пары и установил поименный график, в котором указал, какая пара и когда должна пройти эту экзекуцию. Например, для Ерёменко и Урвачёва роковой день был назначен на 23 апреля 1942 г.