Следующая схватка была более ожесточенной, и рассказ о ней можно было бы назвать: «Как капитан наказал подполковника». Видимо, возникли какие-то осложнения на банном фронте, и военком 34-го полка, а по совместительству и гарнизона Внуково, батальонный комиссар Недригайлов по телефону потребовал от командира 646-го батальона аэродромного обслуживания (бао) подполковника Часовникова обеспечить баней личный состав полка и топку печей для летчиков.
Здесь следует заметить, что авиаполки прилетают на аэродром и улетают – меняют дислокацию, а бао, как правило, остается на нем всегда и считает себя хозяином аэродрома, на котором ему принадлежит все, что не летает: бани, столовые, продуктовые и вещевые склады, автотранспорт, базы ГСМ и многое, многое другое. Люди, распоряжающиеся таким хозяйством, в нашем Отечестве испокон веков считали себя хозяевами жизни.
Подполковник Часовников, возможно, считал так же и поэтому в разговоре с батальонным комиссаром Недригайловым им «была допущена грубость при ответе и брошена трубка без разрешения в присутствии подчиненных и гражданских лиц», как вскоре было высечено на скрижалях официального документа. В.П. Недригайлов, как настоящий комиссар, не отступил, вновь вызвал по телефону подполковника и приказал ему явиться на КП полка «для объяснений», но тот не явился. На следующий день начальник гарнизона Внуково, он же командир 34-го полка капитан Александров приказом объявил подполковнику Часовникову выговор за грубость и ходатайствовал перед командиром 6-го корпуса о принятии к нему мер за невыполнение приказа.
Возымел воспитательное действие этот приказ на командира батальона или Александров проявил командирскую мудрость, но через три месяца появился еще один его приказ: «За хорошее обеспечение 34-го иап всем необходимым для нормальной боевой работы, ранее наложенное мной взыскание на подполковника Часовникова «ВЫГОВОР за проявленную грубость» – СНИМАЮ».
Победы в воздухе лейтенанта Урвачёва командование тоже отметило:
«25.02.42. За достигнутые успехи по уничтожению немецких стервятников – 833 рубля. Приказ по 34 ИАП № 04».
А вскоре новый командир полка сделал свою первую запись в летной книжке лейтенанта Урвачёва после очередной проверки его техники пилотирования ночью:
«2.03.42. УТИ-4, задняя кабина, ночью. <…> Оттренирован на УТИ-4 ночью. Разрешаю произвести тренировку на самолете МиГ-3. Командир 34 иап капитан Александров».
Месяц спустя газета «Сталинский сокол» отметила: «Капитан Александров отличный мастер ночных боев. Его часть также хорошо освоила ночную работу». В свою очередь командир полка приказом допустил «к выполнению боевых заданий на самолете МиГ-3 ночью, как в совершенстве овладевших ночными полетами», лейтенантов Урвачёва, Байкова, Букварёва и Тараканчикова.
Но до этого они Указом Президиума Верховного Совета 4 марта 1942 г. были награждены орденами Красного Знамени: «За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество». Этим Указом были награждены также Сергей Платов, Николай Мирошниченко и Пётр Ерёменко.
Из наградных листов видно, что почти все эти летчики – ровесники, родились в 1919–1920 гг., в Красной армии – добровольцами с 1938 г. Правда, Мирошниченко и Ерёменко постарше – 1914 года рождения. Все они ранее к наградам не представлялись, но имели «денежные вознаграждения за уничтоженные самолеты противника». Постоянный адрес: «34-й иап». В разделе «Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига и заслуг» указаны главные показатели боевой работы летчика-истребителя: количество боевых вылетов, воздушных боев и сбитых самолетов противника, налет, в том числе ночью.
Далее в наградных листах отмечалось, что каждый из них «делу партии ЛЕНИНА – СТАЛИНА и Социалистической Родине предан», «требователен к себе и подчиненным», «пользуется деловым авторитетом среди товарищей». Употреблены такие характеристики, как «умелый воздушный боец», «храбро сражается с немецкими фашистами», кое-кто «молодой растущий командир».
Как следует из наградных документов, Сергей Платов не только «бесстрашно сражается с фашистскими стервятниками», но и «культурен в быту». Георгий Урвачёв «показал себя как летчик, обладающий большой силой воли. Инициативен». Сергею Байкову «припомнили» его бой 14 ноября 1941 г.: «Геройски сражался один с четырьмя самолетами противника и в этом бою два самолета противника сбил».
В соответствии с этим же Указом Героем Советского Союза стал однокашник Букварёва, Тараканчикова и Урвачёва по Борисоглебской школе летчиков Иван Голубин, который вместе с ними приехал в Люберцы, но был зачислен не в 34-й, а в 16-й истребительный авиационный полк. Перед войной в летном происшествии Иван получил тяжелую травму, был списан с летной работы и встретил войну за канцелярским столом в штабе.
Но когда началось немецкое наступление на Москву, он добился разрешения летать и отличился в первых же воздушных боях, в которых был неудержим. За пять дней 24–29 октября Иван сбил семь (!) немецких самолетов. 6 ноября записал на свой счет еще два Хе-111, а 15 декабря – два Ме-109 и Ю-87. К концу 1941 г. по количеству сбитых самолетов противника он стал четвертым среди летчиков Красной армии. В представлении Голубина к званию Героя Советского Союза говорилось, что он побеждал «благодаря исключительному мужеству, героизму, военной хитрости и отличному владению самолетом истребителем».
Погиб Иван Голубин 1 ноября 1942 г. при вынужденной посадке в сложных метеоусловиях. Его прах был захоронен в колумбарии на территории Донского монастыря.
После награждения у летчиков 34-го полка – снова боевые вылеты на поддержку и прикрытие войск. При встречах с ними немецкие пилоты продолжали вести себя «осторожно», что наглядно показали два боя Виктора Киселёва. 7 марта в районе Юхнова он выше себя обнаружил Ме-110 и попытался сблизиться с ним для атаки. Но «мессер» рванул от него на запад, и Виктор для острастки успел дать ему вдогонку только пару пулеметных очередей.
Назавтра его и Сергея Платова, когда они возвращались после выполнения боевого задания на высоте 3000 м, попыталась атаковать с высоты 4000 м пара Ме-110. Но Виктор и Сергей вовремя заметили противников, «приняли их атаку с лобовым разворотом» и открыли по ним огонь. То есть они, находясь в тактически крайне невыгодной позиции ниже «мессеров» и зная их значительное огневое превосходство в лобовой атаке (у Ме-110 впереди в два раза больше стволов, чем у МиГа), не уклонились от боя, и «мессеры» предпочли ретироваться, уйдя пикированием на запад.
На следующий день бомбардировщики, пытавшиеся нанести удар по нашим войскам под Рузой, были встречены Найденко, Байковым, Тихоновым, Федосеевым и Урвачёвым, в летной книжке которого после этого появилась запись:
«9.03.42. МиГ-3. Прикрытие войск, 1 полет, 1 час 05 минут. В групповом воздушном бою в районе Добрая – Рупасово сбил Ю-88».
Вскоре Коробов, Тихонов, Федосеев и Урвачёв, а также летчики 1-го истребительного полка погранвойск НКВД Бычин и Красавичев, временно прикомандированные к 34-му полку, вступили в бой с тремя Ю-88 и двенадцатью Ме-110 из группы NJG.4 тяжелой истребительной эскадры «Хорст Вессель» во время их налета на станцию Уваровка в 30 км от Можайска. При первой же атаке «юнкерсы» поспешно скрылись, а «мессеры» встали в оборонительный круг, но МиГи разорвали его, и в летной книжке Урвачёва новая запись:
«19.03.42. МиГ-3. Вылет на противника, 1 полет, 55 минут. В групповом воздушном бою в районе Уваровки сбил Ме-110».
Пилотом «мессера» был лейтеннант Коттманн, стрелком – унтер-офицер Браун.
Это был четвертый сбитый Урвачёвым «Мессершмитт-110». В одном из боев с таким самолетом он едва не погиб и рассказал об этом в ответ на вопрос о том, какой бой он запомнил, как самый трудный:
– Мы крутились с немцами в «собачьей свалке» – групповом воздушном бою. Вижу – один Ме-110 вывалился из общей кучи и со снижением пошел в сторону фронта. Подумал, что самолет подбит или летчик ранен. Помедлил, раздумывая: «Догнать, добить?» – и развернулся за ним. Это была ошибка. Не надо было преследовать немца – он уже вышел из боя, а я должен был продолжать его в общей группе и не ослаблять ее. Но если гнаться, то следовало не раздумывать, а сразу уцепиться ему за «хвост».
Вскоре мы ушли от общего «места действия» и остались одни. Медленно, но догоняю его, и вдруг он неожиданно стал разворачиваться на меня в лобовую атаку. А у 110-го впереди четыре пулемета и две пушки против моих трех пулеметов. Я стал отворачивать, и мы встали с ним друг за другом в вираж на высоте метров 300. На этой высоте мой МиГ как утюг, делает вираж почти за полминуты. Однако и 110-й не очень поворотливый – он в два раза тяжелее МиГа и поэтому в бою на горизонталях наши шансы обычно были равны.
Но я сразу понял, что против меня очень сильный летчик. Он, виртуозно пилотируя, стал догонять меня на вираже. Я видел, что через минуту, после двух виражей, он встанет ко мне «в хвост» и промахнуться ему будет невозможно, а шесть стволов «мессера» не оставляли мне никаких шансов уцелеть. Главное, я попался – ничего не мог сделать, чтобы выйти из-под удара, и в результате любого маневра я только быстрее оказался бы у него в прицеле. Даже парашютом не воспользуешься – высоты нет.
Я понимал, что через минуту буду убит, и не имел возможности даже попытаться спастись, а должен был только ждать неминуемую гибель, докручивая последние в своей жизни два виража.
Сделали еще один вираж, второй и… ничего! Глянул назад в одну сторону – никого, в другую – немец с крутым набором высоты уходил от меня, глянул наверх – оттуда на нас пикировал Як с красными звездами. Когда он, выйдя из пикирования, встал рядом со мной крыло в крыло, я в его кабине увидел знакомого летчика Говорова из соседнего полка нашего корпуса. Так мы парой пришли на аэродром и сели. Выбравшись из кабины, спросил его: