Бой велся в сложных метеоусловиях, и только удачная атака Гозина возымела успех». Петухов в это время покружил над облаками и вернулся на аэродром.
Тем временем обстановка в гарнизоне потребовала вмешательства его начальника: «За последнее время на территории авиагарнизона участились случаи беспорядочной стрельбы из винтовок и личного оружия, производимого военнослужащими гарнизона по собственному почину на аэродроме, в авиагородке, в местах расквартирования личного состава».
Начальник гарнизона резонно отметил, что это ведет к бесцельному расходованию боеприпасов, вызывает ложные тревоги и «создает благоприятную почву для совершения диверсий и других актов со стороны враждебных элементов. <…> Кроме того, при беспорядочной и бессистемной стрельбе не исключена возможность несчастного случая».
В связи с этим он потребовал «прекратить стрельбу личным составом в неуказанное время и в неположенных местах, <…> на виновных в этом налагать самые строгие меры». Между тем, выяснилась и одна из причин стрельбы: «Командиру 661-го бао майору Шевченко установить сигнализацию между постами и караульными помещениями, отменив сигнализацию выстрелами».
В гарнизоне стало тише, но, кажется, продолжали постреливать. Менее чем через год командир полка, он же начальник гарнизона, вновь констатировал: «Имеют место случаи стрельбы офицерским составом из личного оружия в общественных местах». Так, старший лейтенант Тараканчиков открыл стрельбу в парке по дороге в гарнизонный Дом Красной армии, а лейтенант Казанцев, «будучи выпивши, вышел из столовой и с крыльца, увидев собаку, произвел выстрел».
В результате проверки выяснилось, что при установленном комплекте по шестнадцать патронов на каждый пистолет у младшего лейтенанта Лисогора патронов к пистолету не оказалось вовсе. А у младших лейтенантов Шишлова и Шелехова осталась половина комплекта. Сразу было видно, что вчерашние летчики-сержанты заматерели и рвались в бой, но при этом у многих из них пистолеты нечищеные, и «хуже того, не имеются при себе».
Командир полка приказал: «Недостающий комплект патронов восполнить (все-таки война идет. – В.У.) и в последующем докладывать немедленно об израсходовании патронов не по назначению для принятия мер». А Виктору Казанцеву и Ивану Лисогору – выговор. Но нарушитель парковой тишины Тараканчиков остался в стороне от командирских взысканий.
Тем не менее через два дня Николай свое получил сполна при проверке парашютного хозяйства. Оказалось, что у него и младшего лейтенанта Коптилкина парашюты «ввиду плохого ухода со стороны летчиков <…> пришли в негодность». А посему: «За вывод парашютов из строя в результате небрежного их сбережения удержать 25 % оклада денежного содержания в течение двух месяцев с каждого».
А через месяц при переукладке парашюта младшего лейтенанта Соловьева было обнаружено, что в нем отсутствует вытяжной парашют, похищенный неизвестным злодеем. За халатное отношение к его хранению Алексею объявили выговор. Поразительно беспечное отношение летчиков к тому, что должно было спасать и часто спасало им жизнь.
В упомянутой книге о МиГ-3 есть также фотография политзанятий на стоянке этих самолетов с подписью: «Летом 1943 г. работы у пилотов 34-го иап было немного».
Но, видимо, когда боевой работы немного, партийно-политической – через край. Тем не менее каждый, хотя и нечастый уже бой с опытными экипажами высотных разведчиков был труден и смертельно опасен. И все же 23 апреля Алексей Зуйков и Василий Петухов на высоте 7500 м недалеко от Сычевки успешно перехватили и уничтожили Ю-88.
Но десять дней спустя крайне неудачно сложился бой старшего лейтенанта Виктора Коробова и сержанта Льва Пономарёва с Ю-88 на высоте 8000 м в районе Гжатска. Они подожгли его правый мотор, повредили левый и поочередно, трижды пытались таранить, но их каждый раз отбрасывало воздушной волной.
«Юнкерс» пикированием снизился до бреющего полета, а на самолетах Коробова и Пономарёва перегрелись моторы, и они прекратили преследование немца. Виктор с заклинившим двигателем сел на свой аэродром, а Лев совершил вынужденную посадку «на живот» в районе Вязьмы. Он получил сильные ушибы лица и был отправлен в госпиталь, а его подожженный в бою самолет на земле сгорел.
В штабе полка был сделан вывод: «Попытка тарана Коробова и Пономарева с наличием боекомплекта у истребителей вызвана тем, что противник начал снижаться пикированием и мог уйти от истребителей. Таран не увенчался успехом, истребители рано входили в плоскость полета Ю-88».
У старшего лейтенанта Урвачёва в июне четыре боевых вылета на патрулирование над аэродромом и перехват высотных разведчиков. Во время одного из перелетов между аэродромами полка Клин и Алферьево он получил по радио сообщение, что в воздухе находится противник, и был на него наведен:
«11.06.43. Як-1. Перехват противника, 1 полет, 1 час 11 мин. Сбил самолет противника Ю-88, 6500 м».
Согласно Журналу боевых действий: «Атака была тактически грамотной, стремительной, огонь прицельный, что привело к быстрому завершению воздушного боя и малому расходу боеприпасов». В газете 6-го корпуса «За храбрость» вновь появилась фотография героя расположенной под ней заметки: «Рано утром посты ВНОС обнаружили в районе П. вражеский самолет. Это был фашистский разведчик. На перехват его вылетел старший лейтенант Урвачёв. Летчика все время наводили на противника с земли. Встреча с разведчиком произошла на высоте 6500 метров. Трех атак советского летчика было достаточно, чтобы завершить бой победой истребителя. В этом сражении старший лейтенант Урвачёв увеличил свой счет сбитых фашистских самолетов до 11».
Под этой заметкой еще одна: «В этот же день младшие лейтенанты Петухов и Гозин на высоте 6000 метров были наведены на «Юнкерс-88». После преследования и нескольких атак самолет противника был сбит лейтенантом Петуховым».
Сергей Гозин в том вылете погиб. После первой атаки летчиков «юнкерс» перешел в крутое пикирование, а у Петухова сорвало фонарь кабины, и от удара по голове пилот на время потерял сознание. Сергей, догнав немца, атаковал его, а затем, как сказано в донесении, «находясь рядом с противником, перевернулся, и с работающим двигателем без попытки выброситься с парашютом в районе деревни Никольское <…> врезался в землю. <…> Самолет сгорел вместе с телом погибшего». Можно предположить, что Сергей в атаке поджег вражеский самолет, но был убит его стрелком.
Петухов, придя в себя, якобы обнаружил рядом горящий «юнкерс» и добил его. Это был самолет из 4-й эскадрильи 14-й разведгруппы. Командир полка в донесении написал, что «причина гибели младшего лейтенанта Гозина не установлена». Но в приказе он прямо указал, что в этом вылете была проявлена «недостаточная слетанность и взаимная выручка в бою, в результате чего погиб младший лейтенант Гозин, ведущий которого младший лейтенант Петухов не видел своего ведомого на протяжении всего боя».
Кажется, Урвачёв всю оставшуюся жизнь не мог простить случившегося Петухову. Дело в том, что, по его словам, Сергей был у него одним из двух ведомых, которые погибли при вылетах в паре с другими летчиками. Он сам не потерял на войне ни одного ведомого. Об этом в 1997 г. в день похорон Урвачёва сказал один из летчиков Летно-испытательной станции вертолетного завода, где он работал после увольнения с военной службы. На вопрос: «Откуда это вам известно?» – его бывший сослуживец ответил, что среди летчиков такие вещи твердо знают, долго помнят и ценят больше, чем сбитые самолеты противника.
Петухов с августа 1944 г. воевал на 3-м Белорусском фронте в составе 139-го гиап и лично сбил четыре немецких истребителя. Полк был гвардейский, война кончалась и награждали щедро – Петухов получил ордена Красного Знамени и Отечественной войны 1-й степени. Участвовал в войне с Японией летчиком 50-го гаврдейского транспортного авиаполка, летал на Ли-2 и был награжден медалью «За отвагу».
Одновременно случалось, что кое-кто должен был покинуть полк и продолжить службу в иных родах войск. Так, техник-лейтенант Барбаш в нетрезвом виде затеял драку с товарищем по службе, «при которой были нанесены физические оскорбления друг другу». Ранее техник самолета Барбаш за «пьянку» уже дважды был под судом чести командного состава. Однако затем командир полка, отметив, что он «показал образцы в работе. Его самолет имеет 121 безотказный вылет», снял с него судимость.
Но Барбаш вновь взялся за старое и из-за его плохой подготовки самолетов к вылетам летчики трижды совершали вынужденные посадки. Схватка у столовой положила конец терпению командира полка, и он «за халатное отношение к служебным обязанностям <…>, недисциплинированность, дискредитацию командирской чести, пьянку и дебош в пьяном виде» представил Барбаша к переводу «в пехоту с посылкой на передовые позиции».
В другое место дальнейшего прохождения воинской службы был направлен старший сержант Балабанников, который попался на воровстве «личных вещей, предметов военного и летного обмундирования». Он злодейски похитил у майора Фирсова шелковый шарф, у капитана Козлова хромовые сапоги, у техника-лейтенанта Столярова – яловые, а у старшего лейтенанта Урвачёва – меховые кожаные перчатки. За эти и другие подобные злодеяния старший сержант был осужден трибуналом и направлен в штрафную роту на три месяца.
Менее года спустя на краже личных вещей у однополчан попался еще один старший сержант, и командир полка решил «ограничиться дисциплинарным взысканием – 5 суток ареста с содержанием на гауптвахте». Возможно, потому, что среди пострадавших не было офицеров, а в похищенном имуществе – «предметов военного и летного обмундирования».