. Далее приказ: «Довести до всего личного состава батальона, что бао существует для обеспечения боевой работы полка, покончив с самоуспокоенностью, работой на себя и несерьезным отношением к делу». А в конце просьба к командиру 317-й иад «принять меры к командиру 661-го бао об изменении отношений с полком в вопросах подчиненности и обеспечения полка».
Тяжелые потери и мастера воздушного боя делятся опытом
6 июня в полку тяжелая потеря – из боевого вылета не вернулся штурман – заместитель командира полка капитан Виктор Киселёв. Георгия Урвачёва связывало с ним не только совместное выполнение боевых задач в составе звена управления полка, но и дружба.
Киселёв окончил Борисоглебскую школу летчиков за два года до Урвачёва в 1937 г. и встретил войну в составе 41-го истребительного авиаполка на аэродроме в Белостоке, вошедшем в состав СССР в 1939 г., – ныне принадлежит Польше. В первые два дня войны он провел шесть воздушных боев с превосходящими силами противника.
Так, 22 июня Виктор в составе шестерки МиГов дрался с десятью бомбардировщиками Ю-88, которые шли под прикрытием пяти истребителей Ме-109, а на следующий день – в составе пятерки с двенадцатью «юнкерсами» и четырьмя «мессерами».
В эти дни почти все самолеты полка были уничтожены на земле. Его остатки были отведены в район Могилева, где Виктор Киселёв участвовал еще в четырех воздушных боях. Один из них его звено из трех МиГов вело с одиннадцатью Ю-88 и пятеркой Ме-109. В этих боях он лично сбил Ю-88, а в группе с товарищами – бомбардировщик Хе-111 и два истребителя Ме-109.
В начале июля полк вошел в состав ПВО Москвы, а в августе был переброшен на Северо-Западный фронт, но старший лейтенант Киселёв остался командиром звена 34-го полка, а к лету 1944 г. стал штурманом – заместителем командира этого полка
В мае пара перехватчиков-охотников Зуйков и Коптилкин дважды неудачно пыталась перехватить высотный разведчик Ю-88. Когда он появился в очередной раз, на его перехват вылетел Виктор Киселёв, но не с Георгием Урвачёвым, с которым они составляли пару перехватчиков-охотников, а с молодым летчиком.
В районе Ржева перехватчики атаковали «юнкерса» и в ходе боя пошли вниз, пробивая облака. Выйдя из них, ведомый летчик не обнаружил ведущего и вернулся на аэродром. Зная летное мастерство и боевой опыт Киселёва, никто не верил, что он мог быть сбит противником или потерпеть катастрофу в результате ошибки пилотирования. Предполагали вынужденную посадку из-за технической неисправности.
16 июня командир полка объявил: «6 июня капитан Киселев В.А. вылетел на боевое задание на самолете Ла-5 с аэродрома Ржев и на аэродром не вернулся. Розыски в течение 10 дней результатов на дали. Приказываю: самолет Ла-5 № <…> с мотором № <…> списать, как боевую потерю и из боевого состава полка исключить».
Самолет списали, но, по словам Урвачёва, Виктора еще долго искали и летали к бывшему сослуживцу Василию Сталину, в то время командиру дивизии. Все знали, что он собирал под своим началом сильных летчиков и нередко, если такой летчик вынужденно садился на один из аэродромов дивизии, самочинно оставлял его у себя. Кроме того, было известно, что Василий Сталин встречался и о чем-то разговаривал с Виктором Киселёвым. Однако полковник Сталин твердо заявил, что после этого не видел Киселёва.
О том, что самые тщательные поиски пропавших во время войны летчиков зачастую были тщетными, свидетельствует известный летчик-испытатель А.А. Щербаков. Он пишет, что после того, как Владимир Микоян и Леонид Хрущёв погибли, «верховная власть потребовала подтвердить гибель обоих. Для этого были использованы неординарные силы и средства. Однако ни останков самолетов, ни тел летчиков обнаружить не удалось. <…> Практически невозможно было обнаружить самолет, упавший в лесном массиве». Урвачёв считал, что в случае с Киселёвым положение усугубляли болота Калининской области.
Капитан Киселёв так и не был найден, но через два месяца пришел приказ о присвоении ему очередного воинского звания – майора. Однако еще два месяца спустя военно-бюрократическая машина отработала назад, и В.А. Киселёв, как капитан, был внесен в список потерь фронта, а в апреле 1947 г. Главным управлением кадров Вооруженных Сил СССР исключен из списков офицерского состава, как «пропавший без вести в боях против немецко-фашистских войск».
Через месяц после того, как Виктор Киселёв не вернулся из боевого вылета, в июле его жена родила дочь, а у жены капитана Урвачёва в августе появился сын, будущий автор этих записок. В память о Киселёве новорожденных назвали Виктором и Викторией, которая, как выросла, стала доктором экономических наук, профессором.
Вскоре в полку вновь тяжелые, хотя и небоевые потери. 2 сентября на большой высоте столкнулись в учебном воздушном бою два самолета Ла-5, и пилот одного из них, командир полка подполковник Н.А. Александров погиб. Пилот второго самолета, командир звена лейтенант Александр Тихонов спасся на парашюте.
Начальник штаба майор Фирсов, вступив во временное командование полком, послал в Москву старшего техника-лейтенанта Кухтиева за цветами, а старшего сержанта Максимова – в Ленинградскую область на станцию Любытин и в г. Боровичи Новгородской области за родителями и родственниками погибшего командира.
Николая Александровича Александрова похоронили недалеко от аэродрома на кладбище в поселке Майданово, ныне – микрорайон Клина, а кладбище в 1958 г. было преобразовано в Мемориальное воинское. На нем могилы летчиков полка: Сергея Гозина, Анатолия Шагалова и Сергея Бровкина, а также механика, старшего сержанта Николая Гилиуса, зарубленного винтом самолета в феврале 1944 г.
Старший лейтенант Бровкин погиб 9 октября 1944 г. в ночном учебно-тренировочном вылете на самолете Ла-5 из-за потери пространственной ориентировки в облаках. За год до гибели он на спарке Як-7 ошибся при расчете захода на посадку, и его командир Константин Букварёв в инструкторской кабине вынужден был взять управление самолетом на себя. По мнению командира полка, полет не закончился летным происшествием только «благодаря внимательности Букварёва и требовательности как инструктора к выполнению полета подчиненным летчиком», и объявил ему благодарность «за грамотный расчет и посадку на неисправной матчасти».
А за полгода до катастрофы Сергей Бровкин, вылетая ночью на Ла-5 по тревоге, при разбеге уклонился от направления взлета, попал с бетонки на грунт и оторвал самолет от земли, не набрав скорости. С высоты 2 м самолет ударился о землю, сломал шасси и прополз на «животе» еще 100 метров: «Экипаж – незначительные ушибы всего тела. Самолет разбит. Требует списания». Командующий 1-й воздушной армией ПВО, руководствуясь правилом, что за все происходящее в полку отвечает командир, сделал вывод: «Виноват командир 34-го иап <…>, допустивший к вылету на боевом дежурстве неподготовленного к ночным полетам летчика и не организовавший старт, согласно указаниям Армии», – не был установлен световой ориентир для контроля направления взлета.
Вспоминается оригинальная причина другой аварии, когда младшие лейтенанты Александр Тихонов и Георгий Лещенко попытались вылететь с аэродрома Клин на перехват противника. В это время рулежная дорожка и стоянка дежурной эскадрильи были заставлены штурмовиками Ил-2. Летчики «обрулили» их по грунту и попытались «вырулить» на бетонную взлетно-посадочную полосу. Но на нее в это время садился У-2. Чтобы не столкнуться с ветераном, Лещенко вновь съехал на грунт, попал хвостовым колесом в рытвину, и фюзеляж его самолета переломился. «Самолет подлежит списанию. Причина: Загруженность аэродрома. Виновники: Неисправность аэродрома».
В боевой работе несомненное затишье, а у Георгия Урвачёва 7 августа в Москве родился сын, будущий автор настоящих записок. Накануне командир полка приказал: «Назначаю ответственным дежурным на КП полка с 21.00 7.8 с/г до 9.00 8.8 с/г помощника командира полка по воздушно-стрелковой службе капитана Урвачёва Георгия Николаевича». Поскольку капитану не терпелось увидеть жену и сына, он, едва сменившись с дежурства, на своем самолете полетел «в командировку» на аэродром Раменское (ныне – Жуковский), откуда до них в Москве было рукой подать.
Урвачёв был предприимчив в достижении цели – побыть с женой и сыном. Поэтому через несколько дней у него новая и странная для его должности командировка вместе со старшим техником-лейтенантом Кухитевым в Пензу для получения некой «мат. части». Нет сомнения, Кухтиев получил, что надо, в Пензе, но где был в это время Урвачёв, теперь не знает никто. Может, в Москве? После трех недель командировки в Пензу он получил краткосрочный отпуск на трое суток, которые провел в Москве, а затем на неделю вернулся в Клин и опять отправился на четыре дня в столицу на какие-то сборы.
Ночью 15 октября 1944 г., когда Москва стала уже глубоким тылом, в районе Ржева был обнаружен самолет-разведчик Ю-88. На его перехват вылетел лейтенант Николай Моисеев, но, как записано в Книге учета летных происшествий: «Летчик потерял ориентировку. По израсходованию горючего на Н-2000 м летчик покинул самолет с парашютом». Привет из июля – августа 1941 г. Это был последний во время войны полет самолета люфтваффе в районе Москвы, и последний, хотя и неудачный его перехват.
Возможно, Николай невнимательно отнесся к рекомендациям опытных летчиков, которые они дали на совещании по вопросу о действиях истребителей ночью при отражении налета вражеских бомбардировщиков. К тому времени полк уже полгода, как был выведен из состава действующей армии, однако война и боевые вылеты продолжались, и поэтому приобретенный боевой опыт подлежал изучению.
В связи с этим газета «Тревога» под заголовком «Бить врага ночью так же, как и днем. Мастера воздушного боя делятся опытом»