«личной недисциплинированности, разболтанности» в полночь отправились в Дом Красной армии, где пьяные офицеры с курсов усовершенствования отняли у Шелобанова пистолет, «который до настоящего времени не найден». Организатора этой вылазки командира звена Алексея Шишлова предали товарищескому суду чести офицерского состава, а в отношении Шелобанова было начато дознание.
Тем не менее полк с обновленным командованием и полностью укомплектованным личным составом был готов к выполнению новых задач, которые не заставили себя долго ждать. 5 апреля последовал приказ: «Полку со всем личным составом, материальной частью (34 Ла-5, 1 УЛа-5 и По-2) и всем техническим имуществом убыть со станции Клин железнодорожным эшелоном к новому месту базирования».
Обращает на себя внимание, что дата отправления и место назначения в приказе не указаны. Было только приказано: 9 апреля погрузить в эшелон самолеты, имущество и Знамя полка до 14 часов, а всему личному составу с вещами занять в нем места до 18 часов.
Самолеты разместили на грузовых железнодорожных платформах, а личный состав полка – в вагонах: в одном – штаб и руководящий состав, в другом – офицеры, еще два вагона заняли сержанты и рядовые, отдельный вагон – для военнослужащих женщин. Далее следовали вагоны с кухней, продовольствием, медицинским изолятором и вагон, в котором находились караул, Знамя полка и имущество штаба.
Поговаривали, что полк направляют в Югославию. 10 апреля в 23.15 со станции Клин эшелон тронулся к новому месту его дислокации. На следующий день все поняли, что поезд идет на восток, на Дальний Восток. Впоследствии стало известно, что разговоры о Югославии были частью масштабного плана по дезинформации японцев с целью скрыть переброску на восток советских войск и в их составе – авиаполков ПВО Москвы.
Путь к новому месту базирования продлился почти месяц и сопровождался происшествиями, обычными для путешествий в нашем Отечестве по железной дороге. И хотя командир полка предупредил, что «отставание от эшелона буду рассматривать как дезертирство из части», уже через три дня он констатировал: «За время передвижения железнодорожным эшелоном контроль со стороны командиров подразделений ослаб, вследствие чего резко снизилась дисциплина и порядок личного состава, увеличилось число нарушителей <…>. Все это ведет к подрыву боеспособности полка».
Командир отметил, что от эшелона уже отстали: во Владимире красноармеец Долотов, а в Горьком – сержант Маров. Красноармеец, правда, на следующий день в Сормове догнал полк на попутном пассажирском поезде, но сержант «до сего времени в часть не явился». А часовой старший сержант Нестеров не успел заскочить на подножку отходящего эшелона и остановил его «сигнальными выстрелами» из винтовки. Мало того, капитан Герасимов, лейтенанты Лисогор, Матвеев и младший лейтенант Голубев напились пьяными, «вели себя нетактично», а кое-кто «утерял облик офицера Красной армии, хулиганил и грубил со старшими командирами». Заступивший в это время на дежурство старший лейтенант Кузьменко, как выяснилось, тоже был пьян.
Командир полка приказал: «За 10 минут до отхода эшелона весь личный состав должен быть в вагонах, часовые на постах, начальник караула в караульном помещении. При движении эшелона из вагонов не высовываться, а на стоянках под вагонами не ходить». И всем будет счастье. Затем командир произвел раздачу взысканий: офицерам и красноармейцу арест от двух до восьми суток; о сержанте дать телеграмму военному коменданту города Горького «на предмет ареста <…> и отправки его в штрафную роту, как дезертира». Стрелявшему часовому – выговор. Всё, можно ехать дальше.
Но по прошествии двух недель командир полка вновь констатировал: «Вследствие слабой требовательности и отсутствия контроля офицерским техническим составом имели случаи выпивки и на этой почве хулиганские выходки и отставание от эшелона». Далее, кому выговор, кому арест, а старшего техника-лейтенанта Куценко «за слабую требовательность, отсутствие контроля и допущение выпивок в вагоне <…> отстранить от исполнения обязанностей «Старшего по вагону» офицерского состава». И в заключение:
«Предупреждаю весь офицерский состав, что при повторении подобных случаев буду принимать самые строгие меры взыскания вплоть до отдачи под суд военного трибунала».
Уделялось внимание не только поддержанию порядка, но и достойного облика путешествующих воинов. С этой целью, в частности, всему личному составу запрещалось «ходить не по форме одетыми – без шинелей, курток, головных уборов, ремней и погон». Особо было запрещено «бойцам-девушкам ходить в летных комбинезонах», а «мужчинам, за исключением руководящего состава, посещать вагон военнослужащих девушек».
Утром 6 мая в 5.45 полк прибыл на станцию Евгеньевка в городе Спасске-Дальнем, расположенном в 200 км к северу от Владивостока. Его новое место базирования – аэродром Хвалынка в 5 км к северо-востоку от Спасска-Дальнего. Через два дня, 9 мая, как отмечено в служебном Дневнике: «Полк был выстроен на утренний смотр, где услышал радостную весть о победе Красной армии и об окончании войны с Германией. <…> В честь такого дня личный состав надел лучшее свое обмундирование, на аэродроме была слышна музыка, <…> был устроен общий обед».
Подготовка к войне и негласные осведомители
На следующий день на общем построени полка с его личным составом познакомился гвардии полковник Суворов, командир 147-й истребительной авиационной дивизии, в которую вошел полк. Через три дня на первых собранных самолетах вылетели летчики из командного состава и, в их числе, командир эскадрильи капитан Урвачёв:
«14.05.45. Ла-5, упр. 5, 47 КБП-45, 1 полет, 1 час 20 минут».
С 19 мая эскадрильи поочередно стали заступать на суточное боевое дежурство, а для офицеров лекция: «Маньчжурия – плацдарм Японии для нападения на Советский Союз». Вскоре после этого для руководящего летного состава и штабных офицеров занятия на тему: «Дислокация ВВС и летно-тактические данные самолетов Японии».
Одновременно шел облет самолетов после сборки, полеты по курсу боевой подготовки и по району дислокации с посадками на аэродромах других авиачастей в Гайвороне, Свиягино, Татьяновке, Ворошилове, Вадимовке, Меркушевке, Ново-Девицах, Ильинке. При этом сказывалось месячное отсутствие летной практики. Так, в одном из вылетов лейтенант Дмитрий Никитин сделал такого «козла», как летчики называют грубую посадку, что у самолета отвалился фюзеляж: «Самолет разбит. Требует списания».
Тем не менее после долгого перерыва в полетах летчики иной раз начинали резвиться за границами Наставления по производству полетов. Так, старший лейтенант Семен Гайдамако с лейтенантом Константином Портновым на По-2 взлетел, «не дорулив» до старта и не дожидаясь разрешения руководителя полетов, закрутил на высоте пять метров (!) два разворота и на бреющем полете скрылся с глаз изумленной публики.
Получив за эту выходку от командира полка строгое предупреждение, Семен через два дня на том же По-2, но уже с Афанасием Ионцевым, отлично выполнил учебное задание в зоне, но не на оскорбительной для боевого летчика-истребителя высоте 500 м, как было предусмотрено заданием, а 50 метров. Командир полка майор Забабурин был вне себя: «Нарушителям дисциплины, правил полетов и воздушным хулиганам не должно быть места», – и предал Гайдамако суду офицерской чести. Но через месяц место для него все-таки нашлось.
В истребительных авиаполках были созданы специальные звенья разведчиков, и Гайдамако. оставаясь заместителем командира эскадрильи, стал еще и командиром такого звена, в состав которого вошли участники его проделок на По-2 Ионцев и Портнов, а также Лисогор. В каждой эскадрилье полка была также назначена пара летчиков-охотников: Шишлов – Жихарев, Зуйков – Соловьев и Тихонов – Захаров. Видно, что многие вчерашние летчики-сержанты окончательно «встали на крыло».
Звену разведчиков и летчикам-охотникам по приказу полагались лучшие самолеты. А в это время начали поступать и собираться самолеты нового типа, которые перегонялись в полк. И капитан Урвачёв прилетел на новом истребителе:
«13.06.45. Ла-7. Перегон самолета Спасск – Хвалынка, 1 полет, 15 мин.»
Вскоре в полку был 21 самолет Ла-7, который считается лучшим советским истребителем времен Великой Отечественной войны. Он имел максимальную скорость 680 км/час и мощное вооружение – 3 пушки калибром 20 миллиметров. Вместе с тем Ла-7 страдал болезнью всех самолетов с двигателями воздушного охлаждения – высокой температурой в кабине. Вернее, страдали летчики – летом эта температура поднималась до 50°, что конечно лучше, чем на Ла-5, где она достигала 60 градусов.
Наверное, для укрепления боевого духа личного состава 15 июня появился приказ «О праздновании 7-й годовщины полка». В приказе были поименно помянуты погибшие в закончившейся войне пилоты полка, отмечены результаты его боевой работы и сказано, что «среди летного состава полка немало совершено героических подвигов: таранные удары капитана Киселева, младшего лейтенанта Белоусова, сержанта Максимова. Летчики Тараканчиков, Урвачёв, Букварев и другие всегда выходили победителями из воздушных сражений с противником». Как видно, асы Коробов, Найденко и Платов попали в «и другие», поскольку их уже не было в полку.
На следующий день в связи с этим был торжественный обед, где «героями» стали лейтенанты Шишлов, Капитонов и Тяглинцев, которые «напились пьяными и учинили дебош, в результате чего побили часть стекол в окнах летно-технической столовой». По мнению командира полка, «это говорит, что некоторые офицеры до настоящего времени не поняли, что такое офицер Красной армии, вследствие чего теряют офицерскую честь, достоинство и облик». Для вразумления таковых было приказано