Полки 32-й дивизии разместились в 150–180 км к северу от границы Кореи на аэродромах 2-го эшелона: Мукден-северный – 224-й и 535-й полки, и Аньшань – 913-й полк. Они обеспечивали противовоздушную оборону Мукдена и других административных и промышленнх центров на северо-востоке Китая в Маньчжурии. Но их главной боевой задачей было прикрытие аэродромов 1-го эшелона у реки Ялуцзян, особенно – взлета и посадки на них самолетов. Выполняя ее, летчики дивизии вели патрулировалиние в районе этих аэродромов, а также, при необходимости, наращивали силы дивизий первого эшелона в воздушных боях, принимая в них участие.
Убывавшие в Советский Союз дивизии оставляли свои самолеты сменщикам. Но 32-я дивизия привезла с собой новые истребители последней модификации МиГ-15бис. Поскольку после сборки они подлежали облету опытными летчиками, подполковник Урвачёв первые полеты в Китае выполнил с этой целью в 913-м полку на аэродроме Аньшань, где облетал шесть МиГов. На собранные изначально серебристые самолеты наносился камуфляж и опознавательные знаки ВВС КНДР – красные звезды в красном кольце на белом круге.
Модифицированные истребители внешне были похожи на МиГ-15, но с улучшенной аэродинамикой, новой пушкой с увеличенным боезапасом и, главное, с другими двигателями повышенной тяги – ВК-1А. Поэтому они имели несколько большие скорость, высотность и дальность полета. Все это якобы долго держалось в тайне от китайцев. Трудно поверить, но Урвачёв утверждал, что на двигателях их самолетов стояли пиропатроны, которые летчик должен был подорвать нажатием специальной кнопки в кабине в случае угрозы попадания этого двигателя в чужие руки.
Косвенно это подтверждает рассказ летчика 913-го полка старшего лейтенанта Ивана Карпова, который после боя приземлился на горящем МиГе: «На рулежке я уже не выдержал жара пламени и на ходу выпрыгнул из самолета на бетонку <…>. Самолет запылал. Китайцы бросились его тушить, но я не допустил их к самолету, так как там был двигатель ВК-1А».
А три недели спустя Иван вновь был подбит в бою с «сейбрами» и катапультировался.
Тем временем китайцы, видимо, что-то заподозрили. Урвачёв рассказывал, как однажды на стоянке к нему подошел китайский летчик с просьбой посмотреть его МиГ:
– Смотри.
Обойдя и внимательно осмотрев самолет, китаец достал из кармана веревочку и тщательно измерил диаметр сопла двигателя, сделав в нужном месте на веревочке узелок. Урвачёв рассмеялся:
– Ну что, зад у моего такой же, как у твоего?
– А почему так быстро летаешь?
– Больше тренируйся – так же будешь летать.
В перерыве между облетом самолетов Урвачёв совершил облет района базирования:
«23.07.52. Миг-15, перелет по маршруту парой Аньшань – Хайген – Ланьшань Гуань – Мукден – Аньшань».
Дивизии предыдущего состава корпуса, неся потери в боях, а также из-за болезней, не успевали пополняться за счет летчиков, прибывавших для этого из Советского Союза. Поэтому в дивизиях новой смены находился «дополнительный» летный состав. Так, в 32-й дивизии при штатной численности 90 экипажей фактически было 124 летчика, но только 49 из них имели боевой опыт.
При этом летный состав имел явно недостаточную не только боевую, но и летную подготовку. Исследователи отмечают: «Налет на реактивной технике летчиков 32-й иад был в среднем до 20 часов, так как дивизия получила реактивную технику только весной 1951 года и еще слабо была подготовлена к боям». Налет Урвачёва на реактивных самолетах тоже был всего около 30 часов.
Для сравнения – летчики, которых сменила 32-я дивизия, начиная боевые действия в феврале 1952 г., имели налет 50–60 часов, то есть в 2 раза больше, но который также считался недостаточным. А командир эскадрильи 913-го полка капитан Семен Федорец впоследствии вспоминал, что он сбил американца, который «в сравнении с другими американскими летчиками считался молодым. <…> И на «сейбрах» имел налет 650 часов. Это, кстати, в 10 раз больше в сравнении с налетом наших летчиков на МиГ-15». То есть разрыв в уровне летной подготовки противоборствующих пилотов на реактивных самолетах был обесураживающим.
В связи с этим командование корпуса дало время дивизии для усиленной тренировки и подготовки пилотов к боям. С этой целью летчик-инспектор Урвачёв с 24 июля до 8 сентября «мотался» на МиГ-15, УТИ МиГ-15 и Як-11 между аэродромами базирования полков Мукден и Аньшань, выполняя на них с летным составом провозные и инструкторские полеты, летал на групповую слетанность, проводил учебные воздушные бои.
Одновременно он повышал и свой уровень летной подготовки, совершая учебно-тренировочные полеты, в том числе ночью, и вылетал на разведку погоды. В результате за месяц после прибытия в Китай Урвачёв более чем в полтора раза увеличил свой налет на реактивных самолетах, который, однако, все еще оставался незначительным – 48 часов.
Первыми в дивизии совершили облет района боевых действий 913-й полк с аэродрома Аньшань, а с аэродрома Аньдун – 3-я эскадрилья 224-го полка, укомплектованная бывшими летчиками 147-й дивизии и, в их числе, 34-го полка. Подполковник Урвачёв вылетел вместе со своими бывшими однополчанами:
«20.08.52. МиГ-15. Маршрут в составе авиаэскадрильи – облет района боевых действий, 2 полета, 2 часа».
Как уже отмечалось, истребители 64-го корпуса прикрывали ГЭС Супхун и мост на реке Ялуцзян, а также объекты к югу от нее в глубь территории КНДР до рубежа Пхеньян – Вонсан. Летчикам корпуса было запрещено пересекать этот рубеж и приближаться к 38-й параллели, а также выходить за береговую линию в акваторию Желтого моря.
Особо интенсивные воздушные бои шли над примыкавшим к морю северо-западным районом Кореи. Его участок в виде полосы шириной около 100 км вдоль Ялуцзян американцы называли «Аллеей МиГов». Урвачёв, несмотря на полное отсутствие музыкального слуха, изредка напевал на мотив известной дворовой песенки «В Кейптаунском порту»:
КП не слушали,
Приказ нарушили
И баки сбросили
На Ялуцзян.
На вопрос, что это значит, пояснил:
– Мы летали с подвесными топливными баками, которые сбрасывали при встрече с американцами. Но сбрасывать их над рекой запрещалось.
О секретности участия советских летчиков в войне в Корее
Американцы действовали в Корее на основании решения Совета Безопасности ООН, постоянным членом которого был Советский Союз. Поэтому советское участие в конфликте тщательно скрывалось.
Китайцы не были членами ООН, и тем не менее в Корее воевала якобы не кадровая Народно-освободительная армия Китая, а некие китайские народные добровольцы, под видом которых в Корее были и советские летчики, одетые в соответствующую форму защитного цвета: кепи, китель и брюки, заправленные в красные сапоги. Знаков различия у них не было, так же, как у китайцев, у которых вместо этого на груди были нашивки с написанными иероглифами их воинскими званиями и фамилиями. Это было причиной казуса, случившегося на одном из совместных с китайскими авиаторами банкете.
Как обычно, на нем в роли официантов выступали китайские солдаты, которые так же, как и все другие китайцы, независимо от возраста, на взгляд советских летчиков были на одно лицо – круглолицые и узкоглазые. Одного из них, проходившего мимо, сидящие за столом летчики попросили что-то принести. «Официант» быстро выполнил заказ и тут же получил новый. Заметивший это советский переводчик бросился к летчикам: «Товарищи, что вы делаете, ведь это командир китайской дивизии, генерал!» На последовавшие извинения «сталинских соколов» генерал, широко улыбаясь, сказал, что с удовольствием окажет эту услугу советским товарищам, старшим братьям китайского народа.
Поскольку у советских летчиков не было и нашивок, как у китайцев, а их документы были надежно упрятаны в штабные сейфы, им в конце концов выдали другие документы – пропуска на китайском языке. При этом по приказу командования полагалось «каждому офицеру присвоить условную китайскую фамилию», которая вписывалась в этот пропуск. Конечно, летчики не знали, что означают в нем иероглифы, но Урвачёв утверждал, что он был китайским народным добровольцем У-Ван-Чоном.
Эти пропуска в основном использовались для прохода в гарнизон и другие места расположения войск, поскольку свободный доступ к ним, по мнению командования, «не исключает возможности диверсионных действий противника, которые могут привести к тяжелым происшествиям и похищению советских военнослужащих». В пропусках содержалось также требование «к органам китайских и корейских властей оказывать содействие летчикам, совершившим вынужденную посадку или катапультирование».
Однако участники этих событий вспоминают: «Всех спасшихся на парашюте летчиков на первых порах корейские или китайские солдаты принимали за американцев и нещадно били». Поэтому до появления пропусков им выдали для сапог стельки с надписью иероглифами, что владелец этих сапог свой. Так же у каждого летчика был значок в виде красного знамени с портретами Сталина и Мао-Цзедуна, а на обороте номер его владельца.
Упоминание о значке встретилось в воспоминаниях летчика 196-го иап дивизии, которой командовал Кожедуб, старшего лейтенанта Бориса Абакумова, ставшего в Корее асом. В январе 1952 г. он был сбит, тяжело ранен и катапультировался. По его словам, к нему подбежал человек, «по виду кореец. Ощупал мои карманы, увидел приколотый над карманом тужурки у меня значок-флажок и крикнул что-то вдаль, замахал рукой».
Убедившись по значку, что летчик не «трумэн» (американец), а «сулян» (советский), корейцы оказали ему помощь, но медлили с отправкой в госпиталь. Абакумов предполагал, что они опасались китайцев, которые по дороге могли отбить его, чтобы вместо корейцев получить вознаграждение, полагающееся за спасение советского летчика. Такие случаи якобы были. Кроме того, Борис Абакумов пишет об исторической неприязни между китайцами и корейцами, о чем вспоминал и Урвачёв.