— Только не думай, — наставительно продолжил Ангел света, — что отныне тебе будет позволено делать всё, что угодно. Насилие исключено. Поступай с людьми так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой. Живи сам и давай жить другим!
— Ну, — заметил о. Егорий, — это же расхожие истины.
— Которым мало кто следует. Обычно все любят кого-то принуждать и насиловать. Поэтому вот тебе третья моя заповедь: «Воздай другим то, что они воздали тебе», которая в корне отличается от того, что ты раньше проповедовал: если тебя ударили в правую щёку — подставь левую. Наказание должно соответствовать содеянному: око за око, смерть за смерть.
Человек — это разумное животное и должен вести себя в согласии со своими инстинктами. Первый и самый главный инстинкт его — это инстинкт самосохранения, это борьба за жизнь. А жизнь человека, как я уже сказал, превыше всего. Всё должно на земле твориться во имя человека.
А вы сейчас хуже зверей — убиваете подобных себе ни за что ни про что! Так-то вы исполняете заповедь, данную вам бывшим Господом — «не убий»? А всё потому, что вы убрали из своих законов смертную казнь. Как только вы начнёте карать исполнителей и, самое главное, заказчиков преступления смертью — таковых значительно поубавится.
Другим самым сильным инстинктом является инстинкт продолжения рода. «Секс, секс, как это мило, секс, секс, без перерыва», — пропел нагой Ангел света, и член его заметно напрягся. — А что ваш бывший пел? «Не прелюбодействуй!», — передразнил он. — И что? Хоть кто-нибудь последовал его совету? О. Егорий покачал головой.
— А всё потому, что заповедь эта была поставлена неправильно. Против закона природы не попрёшь! Любитесь с кем угодно, сколько угодно и как угодно! А если не с кем, то не зазорно любить и самого себя! — обхватил он рукой себя за естество. — Всё должно быть только по желанию. Все старые табу должны быть сняты. За исключением одного: насилия в любви не должно быть никогда, так же, как и растления малолетних.
Отсюда моя четвёртая заповедь: «Свободная для всех любовь — без принуждения и растления».
Религия моя проста. Во главе угла стоит человек и его телесные желания. Одним духом жив не будешь. Нельзя закрывать глаза на свою плоть. Всё, что естественно, то не безобразно. Человек должен жить полнокровной жизнью. Его надо принимать таким, каков он есть.
Отсюда моя пятая заповедь: «Потворство вместо воздержания».
Гордыня, гнев, зависть, уныние, обжорство, жадность и похоть — всё это свойственно человеку. От этого никуда не деться. Зачем нужно было объявлять всё эти качества смертными грехами и заставлять человека каяться за них? Никакой вины его в этом нет. Отныне пусть всё это станет добродетелью.
И, наконец, моя последняя — шестая заповедь: «Живи здесь и сейчас».
Другой жизни у тебя не будет. Нет ни рая, ни ада. Как только ты умрёшь, ты превратишь в тлен и прах. У человека есть только одна жизнь, которую надо прожить на полную катушку! И в этом человеку не поможет ни крест, ни полумесяц, ни звезда, а символ возносящегося к свету человека. Имя же тем, кто примет меня, пусть будет — светоносцы.
Сказав эти слова, лучезарный Ангел света широко взмахнул руками, отведёнными в стороны, словно витрувианский человек на рисунке да Винчи — и взмыл кверху, будто птица с расправленными крыльями, оставив за собой в синем небе пятиструйный инверсионный шлейф, исходящих от рук, ног и головы.
— Как же тебя звать? — крикнул ему вслед о. Егорий, только что ставший апостолом новой веры.
В ответ возносящийся в небо человек-звезда что-то гаркнул ему с высоты и показал пальцем на свой пояс с круглой пряжкой, в которой золотистым светом лучилась монограммма NK.
БЕГ С ГОРЫ
«Боги, боги, мои!.».
1. Девичья гора — живая!
Косматое, как сивая борода, облако, единственное на голубом небосклоне, уйдя в сторону, продолжало поливать из лейки другой край Лысой Горы. Попав под слепой дождь на узкой, зажатой между валами дороге, Майя и Жива поспешили куда-нибудь укрыться.
Вызвать ливень с ясного неба оказалось намного проще, чем спрятаться от него. Накрыв головы клетчатыми передниками, прикрывавшими прежде их красные юбки, двоюродные сёстры с весёлым визгом помчались к ближайшим двум тоннелям, которые находились на Поляне с камнем.
— Давай туда! — кивнула Жива на ту арку, над входом в которую отчётливо просматривалась цифра 5.
Укрывшись под каменными сводами, Майя, как зачарованная, смотрела на искрящиеся на солнце дождевые нити с нанизанными на них сотнями водяных бусинок. Она до сих не понимала, откуда появилось это облако, из которого вдруг полился такой обильный ливень.
— Ты можешь мне всё это объяснить? — поёживаясь, спросила она кузину. — Что это было?
— Ты упала в обморок, — просто ответила Жива, встряхивая перед собой мокрый передник.
— В обморок?
— Вернее, в тебя вошёл Морок. По-другому его ещё называют человеком дождя. Благодаря ему, ты и вызвала этот дождь.
— Значит, я уже стала ведьмой?
— Почти.
— Почему почти?
— Потому что… чтобы стать настоящей ведьмой… нужно пройти все девять врат на Девич-горе.
— Ты же говорила, что их здесь восемь! — пожала Майя плечами.
— Это потерн здесь восемь, — ответила Жива. — Ровно столько, сколько отверстий в женском теле.
— А что у мужчин их меньше?
— Да, на одно меньше. И это лишний раз доказывает природу Девич-горы.
— Хочешь сказать, что эта гора женская? — догадалась Майя.
— А ты разве до сих пор не поняла? — удивилась Жива. — Тут ведь все названия говорят об этом.
— А, точно, — кивнула Майя и принялась перечислять, — река Лыбедь, Ведьмин яр, Русалочий яр… — Но не это самое главное.
— А что?
— Самое главное, что Девичья гора — живая! Она дышит. — Дышит?
— Ага, и мы как раз сейчас находимся в её носу.
Неожиданно Майя чихнула.
— Будь здорова! Вот тебе и подтверждение, — продолжила Жива. — Запомни, все эти тоннели — это не просто тоннели.
— Значит, тот, в котором мы сейчас сидим, — переспросила Майя, — это её нос?
— Скорей, ноздря, — заметила Жива. — Пятые и шестые врата — это её ноздри.
— А где же тогда уши? — спросила Майя.
— На Поляне желаний. Вторые и третьи врата — это её уши. Всё, что ни скажешь на той поляне, всё попадает матери-природе в уши, и всё осуществляется.
— А рот?
— Рот — это четвёртые врата. Там Гора поглощает в себя людей.
— Как это? — удивилась Майя.
— Там находится астральный портал, через который можно перейти в другое измерение.
— А другие врата что означают?
— Первая и последняя потерны — это явно выделительные системы. Потому что там находятся дренажные колодцы, выводящие стоки со всей горы.
— А где же у Лысой Горы глаза?
— А вот глаз у Горы нет, — объяснила Жива. — Как младенцу, которого вынашивает в своём животе мать, не нужно зрение, так и отлетающей душе оно не нужно. Мать — это тьма. Тьме глаза не нужны. А находится эта тьма в седьмой по….
Неожиданно Жива осеклась.
Мимо арки по поляне проходили двое — высокий рыжебородый мужчина в чёрных джинсах, в чёрной кепке OBEY и в чёрной тенниске с красным чёртом на груди и фигуристая мулатка, одетая в белые джинсы, белую футболку и повязанная белым фартуком с голубой оборочкой. В руках они несли полупустой бутылочный ящик, из которого выглядывало всего лишь несколько изумрудных бутылок. Рыжебородый мужчина и мулатка громко переговаривались между собой, не подозревая, что в потерне кто-то есть.
— И куда они все подевались? — недоумевал рыжебородый.
— Как видишь, разбежались, кто куда, — ответила ему мулатка, чем-то похожая на Дженифер Лопес и Ники Минаж одновременно. — Испугались, видимо, дождя… что он промочит их до нитки.
— Ну, нам, в отличие от людей, — усмехнулся рыжебородый, — это не грозит.
— Ты слышала? — шёпотом спросила Майя.
— Что? — едва слышно ответила Жива.
— Он сказал: «в отличие от людей». То есть они себя за людей не считают.
Фигуристая мулатка, тем временем, продолжала:
— Как видишь, достаточно небольшого дождика, чтобы разогнать людей. Даже инквизитору, с его кропилом, не удалось прогнать больше.
Мужчина в чёрной тенниске с красным чёртом на груди свободной рукой почесал свою кудрявую рыжую бороду, оформленную прямоугольно, и добавил:
— Осталось лишь выдворить отсюда ведьм, и тогда будет уже всё готово здесь к пришествию мессии.
— Кого-то он мне напоминает, — задумчиво произнесла Жива, заглушив своим шёпотом окончание фразы рыжебородого.
— Это же тот самый гад! — узнала его Майя. — Который…
Услышав их перешёптывание, тот самый гад с темнокожей мулаткой внезапно остановились и резко обернулись в сторону потерны. Но в тёмной глубине арки видно никого не было.
— А если они там? — спросил рыжебородый.
У двоюродных сестёр сердце ушло в пятки. Они поняли, что это и есть те самые иные, которые встретились им на лыжном спуске. Мигом отпрянув к сводчатой стене, Майя и Жива тотчас потеряли их из виду и теперь находились в неведении.
— Пойти проверить? — вновь послышался знакомый картавый голос рыжебородого.
Майя и Жива замерли, боясь пошевельнуться.
— Не сейчас, — ответил женский голос. — Помоги мне сначала ящик донести.
— И всё же я проверю, — не послушался её рыжебородый.
Опустив ящик на землю, он размеренным шагом направился к потерне, находящейся в двадцати метрах от него. Майя и Жива с невыразимым ужасом в глазах слушали приближение его шагов, не зная, что им делать.
— Дались они тебе сейчас! — донёсся до них недовольный женский голос. — Потом поймаешь!
Рыжебородый подошёл к облицованному жёлтым кирпичом входу в тоннель и, заглянув в него, в самом дальнем его конце увидел две убегающие со всех ног девичьи фигуры.