В результате Венеция вложилась так, что была в минусе на половину своего ВВП на тот момент. И вот, приплывают эти крестоносцы. Первое, что сделал разумный Дандоло, – сообразил поселить их на острове Лидо, чтобы они никого не смогли ограбить или изнасиловать в самой Венеции. Они оказались заперты на Лидо. И тут выяснилось, что никаких бабок не поступает. Ни от Папы, ни из Франции, ни из Англии, бабок нет. Тогда Энрико Дандоло выдвигает инициативу, чтобы эти крестоносцы отработали свою транспортировку, совершив рейд на конкурирующее с Венецией адриатическое государство Зара (или Задар, по-хорватски). То есть за проезд они платят такой натурой. Под командованием Бонифация Монферратского и ещё двух парней крестоносцы согласились разграбить для Венеции город Задар на другом берегу Адриатики. Приплыли, разграбили. С этого момента Венеция оказалась обязанной куда-то их транспортировать.
Когда разбираешься, насколько искажена роль Венеции в школьном курсе истории, начинаешь понимать: Венеция как субъект государственности и всё, что там на самом деле происходило, – несколько обидный пробел в твоём образовании.
Другой обидный пробел – восприятие современности. Обычный турист, который пробыл в Венеции три дня, а чаще приплыл на корабле утром и потом отплыл в следующую точку, думает о Венеции, что это вымирающий город пенсионеров, “мёртвый город”, который погружается в воду. Русскоязычные экскурсоводы, которые не родились в Венеции и не живут здесь, поскольку это дорого, рассказывают про Венецию то, что какой-то турист до них изложил в путеводителе, а сам прочитал это в предыдущем путеводителе. История про “пенсионерский город” – это такая же неправда, как история про Венецию, захватившую Константинополь. Стереотипы сразу начинают разрушаться, когда пробуешь здесь жить, обрастая знакомствами, связями, пониманием пейзажа местности и основных действующих лиц. Да, Венеция – город пенсионерский в том смысле, что возраст, указанный под портретами на венецианских некрологах, – а их там развешивают на улице, – обычно от 86 до 107. В этом интервале принято умирать людям, давно там живущим. Это не состояние медицины, а состояние городской экологии, спокойной комфортной жизни: без выхлопов, углеводородов, без лишнего стресса. В этом смысле Венеция – город пенсионерский.
Но в Венеции есть жизнь, и эту жизнь живут не пенсионеры, а венецианцы молодого и среднего возраста. Там очень много разнообразных государственных и церковных, начальных и средних школ, учебных заведений. Значительная часть интересной Венеции – это такие люди как, например, Роман Черпак, художник из Израиля, который живёт здесь уже 7 лет. Эти люди естественным образом замещают недостающую часть молодой поросли Венеции. Не надо думать, что это туристы, которые купили квартиру, чтобы приезжать на три дня в году. Они живут полноценной жизнью венецианцев, повторяющей те традиции, о которых мы читаем, когда начинаем изучать историю Венеции.
Канал разделял 117 островов на условно западную часть – более бедную, в которой центром жизни был храм Святого Николая Голытьбы, и жители этой половины были николотти, по приходу, – и другую половину, в которую входит Сан-Марко, где главный системообразующий sestiere – [104]кастелло[105], соответственно, здешние жители – кастеллани. Когда я смотрю на своих венецианских друзей, из которых значительная часть – именно такие, замещающие местное население, те, кто начал тут жить, купил квартиру, открыл бизнес, начал работать, – я и сегодня вижу довольно чётко это деление на николотти и кастеллани. То есть вижу продолжение традиций – сословных, географических, культурных, – которые существовали в Венеции и делили её на сестиере, приходы, гильдии, сословия, на образы жизни. Как это происходило в XIII веке, так это происходит и сейчас с этими заместительными иностранцами. Венеция создала настолько сильный и осмысленный, разумный уклад городской жизни, что приехавшим людям вполне естественно в него вписаться. Когда розданы роли и более или менее понятно, кому какие маски, то логичнее эти маски носить, чем придумывать какую-то альтернативную жизнь, историю или традицию.
Венеция – это республика с более чем тысячелетней историей, абсолютно непохожей на историю Флоренции, Пизы, Генуи. Венеция уникальна не только в итальянской истории, но и в европейской, и в мировой. Мировая история не знает примеров столь длительного существования республики. Французская республика сегодня – по счёту пятая за несколько десятилетий. А в Венеции примерно с XIII века до конца XVIII-го существовала одна и та же республика, с одним и тем же государственным аппаратом, системой власти, институтами.
Там был создан феноменально устроенный государственный аппарат. Сколько было покушений на порядок государственного управления в Венеции до роспуска 1798 года? Два покушения.[106]
Первое – в 1310 году, длилось полчаса. Заговорщики дошли до арки Дженерали, где звонари в колокол бьют, Торре-делль-Орлоджио. А в этой арке какая-то бабка разминала что-то пестиком в ступке, пестик упал на голову знаменосцу, и толпа в ужасе разбежалась. Это был заговор Тьеполо.
Следующий заговор просто не состоялся, потому что был раскрыт за день до предполагаемых событий. Это был Марино Фальеро, “дож-предатель”, 1355 год. Венецианцы смотрели тогда на Италию, смотрели на то, что происходило в Европе, где все республики в тот момент сменились: к власти приходил некий человек, как Юлий Цезарь, выбранный республикой по республиканской процедуре, а потом говорил: “Теперь я ваш диктатор”. Именно это пытались сделать в Венеции в 1310-м и 1355 году: заменить выборного дожа на властелина, дети которого и потомки дальше будут правителями. Но это не получилось ни в случае Тьеполо, ни в случае Марино Фальеро.
Кстати, дож был должностью выборной, при этом дожи исполняли свои обязанности до конца жизни. Но бывали случаи, что их меняли, как и римских консулов. Существовала организация, которая обладала полномочиями отстранить дожа. Было много институтов, ограничивающих власть.
Например, такая история. С городом Бари Венеция в своё время не поделила Николая Угодника: останки одного Николая Угодника из Мир Ликийских вывезли барийцы в Бари, а венецианцы нашли другого Николая Угодника и вывезли его в Венецию. Каждый сказал, что останки подлинные, а Ватикан потом заключил, что оба подлинные, мол, нашли разные части, но всё это – святые мощи. Пока Ватикан не сыграл свою арбитражную роль, барийцы опасались, что венецианцы приплывут к ним за “правильными” мощами. А венецианцам надо было устроить через Бари перевалочный пункт. Под обязательством венецианцев не нападать на барийцев, чтобы успокоить их и обеспечить себе перевалочный пункт, подписи поставили главы 371 семьи Венеции.
Так что власть дожа была очень условной. Существовал олигархический Совет Десяти, который имел отношение к Большому совету, представлявшему 300 семей. Ещё существовали читтадини[107], которые отнюдь не были патрициями. Существовали гильдии, которые вообще никто. При этом у всех у них была та или иная власть. Например, гильдии определяли численность людей той или иной профессии. Дож не мог сказать, что гондольеров будет 724, а не 700. Это определялось гильдией гондольеров. Если начать “подрезать” гондольеров, то обеспокоятся булочники, у которых было право определять, какое количество булочных должно существовать в Венеции. Власть была сегментирована, чтобы не отвечать интересам тех, в чьих руках она сосредоточена, но чтобы строго отвечать интересам управляемых этой властью.
Венеция изначально поставила себя в феерически противоестественную ситуацию выживания: лагуна – это насыпные острова без живой природы, без дорог, колёсного транспорта, без живой тяги. Эти люди поставили себя в искусственную ситуацию, но сделали это не по прихоти. Они бежали из Градо, Аквилеи – и Градо и Аквилею захватывали, а до них просто не доплывали. Благодаря тому, что они так сделали – съехались в центр лагуны, самоограничились, – их никогда никто не завоевал, вплоть до Наполеона, который тоже не одержал военной победы, но ему город был сдан в расчёте на лучшее и неслучившееся.
Итак, изначально венецианцы оказались в ситуации очень ограниченных ресурсов и проблемы эффективного их расходования. Здесь и сегодня очень большая потребность в современных технологиях. В Венеции нет никаких ископаемых, добывающей промышленности, сельского хозяйства. Всё, что есть, – это интеллект венецианцев. И в этом смысле есть некая романтическая перекличка с евреями.
Венецианцы – за много веков до любимой нами за это Голландии – придумали религиозную и этническую терпимость. В Голландии в то время была ещё испанская оккупация, инквизиция и вся вытекающая отсюда религиозная и этническая ненависть. А в Венеции учреждались колонии представителей самых разных национальностей, отношения с которыми были разные – как, например, с немцами, албанцами, далматинцами, – или даже строго антагонистические. Место, где, проплывая по каналу, вы видите большого деревянного крокодила, Музей естественной истории, – это турецкое подворье. Турки – однозначно враги Венеции, примерно в такой же мере, как враги армянам. Но в Венеции по сей день существует турецкое подворье, которое было не только гостиницей, но и школой, там преподавался ислам, были молельные, торговые помещения. На другом берегу, у моста Риальто, существовало немецкое подворье. На другом конце Кастелло – греческое подворье.
С евреями – то же самое. Казалось бы, католический мир, под копирку принимаемые законы, что евреям запрещено селиться, буквально ногу ставить. Но что получается, когда у вас торговая республика и есть приоритет успешного осуществления коммерческих операций? Вам нужно с евреями торговать! А вы запретили им селиться в Лагуне, капитанам кораблей запретили брать евреев на борт, когда они собираются бросить якорь в районе венецианского порта. Это значит, что потом вам приходится на лодке плыть в Местре, чтобы с этими евреями торговать. В результате запрет на поселение евреев в Венеции отменяется Большим советом как не отвечающий интересам венецианцев. В то время как отношения с евреями во всех странах католической Европы определяются мракобесием, психозом, мифологией (христоубийство, кровавый навет), отношение Республики Венеция к евреям определяется собственными интересами жителей, чтобы евреи жили среди них.