Почему жить нужно в Венеции
Меня очень часто спрашивают про Венецию, можно ли там жить.
Можно, отвечаю я. И нужно.
Почему именно там? – спрашивают меня.
Почему Венеция, а не Флоренция, Рим, Париж, Лондон, Прага, Цюрих, Бомбей, Гонконг, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Бостон, Тель-Авив, Иерусалим, Каир, Бангкок, Дубровник, Рига или Вильнюс?
Понятно, что ответу на этот вопрос можно было бы посвятить увесистую книгу. Понятно также, что писать её не входит в мои планы. А вот парой абзацев ответить могу. И отвечу.
Дело не в том, что в Венеции – крутая архитектура или живопись. Хоть это и важно лично для меня, но Рим с Флоренцией в этом смысле не уступают ничем, да и Париж с Лондоном не пальцем сделаны. Дело в первую, вторую и третью очередь в том, что в Венеции нет колёсного транспорта. Это город, который можно из конца в конец пройти за 45 минут пешком. А как станет лениво идти – проплыть. В сущности, вот и всё. Это – самое главное.
Город, который ты можешь в любую погоду, в любое время суток пройти весь, целиком и насквозь, – это место, соразмерное человеку. Ибо человек создан, чтобы ходить ногами. Все мыслимые автомобили, автобусы, поезда, самолёты – это костыли. Я готов понять, когда мы их используем для путешествия, ибо оно есть самоценный вид человеческого удовольствия. Мне нравится за рулём, если не по российским дорогам, нравятся поезда (даже “Сапсан”), и авиаперелёты у меня никакого возражения не вызывают. Но садиться в транспорт, чтобы добраться до своей работы или магазина, до музея или врача, до кинотеатра или кофейни, да просто чтобы увидеться с другом, живущим в одном с тобой городе, – это примерно так же естественно, на мой взгляд, как здоровому человеку ходить на костылях. Конечно, у такого способа передвижения есть свои очевидные преимущества. Костыли позволяют более равномерно распределить вес тела, снижают вертикальную нагрузку на ступни. Но всё же своими ногами ходить правильней, если есть у тебя такая возможность. Это ни с чем не сравнимое ощущение – и это, как подсказывает опыт, очень реальная повседневная потребность, осуществление которой влияет на качество жизни. Конечно, уроженец современного мегаполиса может прожить целую жизнь, об этой потребности не догадываясь, любя и лелея свои костыли. Но, один раз попробовав и убедившись, как легко и комфортно ты умеешь без них обходиться, прежний способ жизни на костылях начинаешь воспринимать как ущербную форму существования.
Флоренция против Венеции
Вроде как Флоренция никогда с Венецией не воевала.
Интриги в обе стороны плелись, пакты заключались, разные невъездные во Флоренцию ребята, от Данте до Лоренцаччо, находили в Венеции кров и приют – до войны, однако ж, дело так никогда и не дошло.
А не дошло – по элементарной географической причине: Венеция была морской республикой, а Флоренция – континентальной. Ни на Кипр, ни на Крит, ни на Крым никогда не претендовавшей.
То ли дело Генуя, которая тоже была владычицей морскою – и, соответственно, главным врагом венецианцев во всём средиземноморском бассейне. Несколько раз (особенно в XIV веке) Генуя была близка к тому, чтобы прямо-таки подмять под себя Венецию. Сперва на исходе правления последнего дожа Дандоло, спустя ещё четверть века – в годы войны за Кьоджу.
Не приложу ума, почему в обоих случаях не получилось. Если верить полотну Пальмы Старшего, удачно вписались тогда за Венецию св. Марк-евангелист, Николай Угодник и Георгий Победоносец. Как бы то ни было, Генуя была заклятым врагом Венеции, а Флоренция врагом Венеции не была.
Но такова историческая правда, которая никому на свете не интересна.
В отличие от правды художественной.
А она состоит в том, что Венеция и Флоренция были главными соперниками в живописи, причём как раз в эпоху Высокого Возрождения.
Задокументировал эту вражду первый историк искусства Джорджо Вазари, выступавший однозначно как сторона в этом конфликте – на стороне Флоренции, против Венеции. Флорентийских мастеров он превозносил, венецианских же – не ставил в хуй и всячески опускал в своих жизнеописаниях.
И Генуя не была стороной в этом споре, ибо всё, чем этот город может похвастаться в художественном смысле, – кратковременные визиты Караваджо, Ван Дейка и Рубенса, поднявших тут бабла, но не основавших в этом городе никакой местной школы.
Средиземноморская война между Венецией и Генуей была многовековым конфликтом, унёсшим десятки тысяч людских жизней, потопившим тысячи кораблей и разорившим сотни городов. Но помнят о нём сегодня только историки.
А соперничество между венецианской и флорентийской художественной школой – оппозиция, актуальная по сей день. Куча иностранцев (включая россиян) сегодня воспринимает спор Флоренции и Венеции как актуальный лично для них экзистенциальный выбор. Кому-то ближе Тоскана, другому – Венето. Любителей того и другого сразу я в России пока не встречал.
Литературная Венеция
В XII веке Светлейшая Республика Венеция стала крупным поставщиком услуг мореплавания для континентальных европейских держав, у которых не было своего флота. Но когда Венеция снаряжала свои корабли для Крестового похода, выяснилось, что потребности Европы значительно превышают возможности Республики. Это привело к осознанию необходимости построить большую судостроительную фабрику. Такая фабрика была создана и получила название Арсенала. Оттуда, собственно, в нашем языке слово “арсенал”. Этот Арсенал так впечатлил Данте Алигьери, что в 21-й песне “Ада” в “Божественной комедии” он подробно описал производственный процесс в Арсенале в качестве метафоры того, как деловито снуют и хлопочут черти в аду. Эта цитата из 21-й песни “Ада” сейчас увековечена на мемориальной доске на стене того самого венецианского Арсенала. Чтобы её найти, нужно от Рива деи Скьявони повернуть налево, перейти через Арсенальский мост, посмотреть на львов, и левее, в сторону церкви San Martino Vescovo, будет эта белая доска, увековечившая стихи Данте:
И как в венецианском арсенале
Кипит зимой тягучая смола,
Чтоб мазать струги, те, что обветшали,
И все справляют зимние дела:
Тот ладит весла, этот забивает
Щель в кузове, которая текла;
Кто чинит нос, а кто корму клепает;
Кто трудится, чтоб сделать новый струг;
Кто снасти вьет, кто паруса латает…[111]
Младший современник Данте, итальянский поэт Франческо Петрарка, был большим другом и поклонником Венеции. А Венеция была его покровительницей и поклонницей. Поэтому в один прекрасный момент Петрарка заключил соглашение с венецианским советом о том, что он перевезёт в город свою библиотеку. Под это дело ему выделили целый дом на самой козырной венецианской набережной, которая сейчас называется Рива деи Скьявони, то есть Набережная славян, – или Набережная рабов, это спорный вопрос, в честь кого она названа: в честь славян, которые сюда приплывали, или в честь невольничьего рынка, который здесь предположительно существовал. Петрарка привёз в Венецию свою библиотеку, свою дочь, своего зятя, они поселились на этой Славянской набережной и прожили там пять лет. Но это дело кончилось большим разочарованием для Петрарки. Библиотека его была гуманитарная, то есть посвящена была поэзии, художественной литературе древних времен и современных ему, а венецианцы были людьми очень позитивными, прикладными, их больше интересовали физика, астрономия, математика – темы, которые в библиотеке Петрарки отражены не были. В результате через пять лет Петрарка уехал и библиотеку свою увёз. Власти Падуи выделили ему дачу, где он, в окружении своих книг, спустя некоторое время и скончался.
В этом месте мы перескакиваем через большое количество прославленных итальянских литераторов, которые в разное время жили, родились, работали или гостили в Венеции. Перескакиваем через драматурга Карло Гольдони, его извечного соперника, тоже драматурга Карло Гоцци, через Торквато Тассо, который несколько лет провёл в Венеции и издавал здесь свои произведения. Через Лудовико Ариосто, через Пьетро Аретино. Все они бывали в Венеции.
Гений немецкой литературы Иоганн Вольфганг Гёте сделал очень большую для писателей его эпохи карьеру. После того как его сочинения стали знамениты, он был принят при дворе, получил высокие дипломатические должности, разбогател и, можно сказать, жизнь его удалась. Но к 37 годам ему показалось, что протекает она скучно. Надо заметить, ему совершенно правильно показалось. Потому что в свои 37 лет, что по тем временам было глубокой и древней старостью, Иоганн Вольфганг Гёте ни разу в жизни не видел моря. Он вообще не особо выезжал за пределы тех немецких княжеств, в которых протекали его работа и карьера. И тайком от всех прославленный литератор, придворный, дипломат Иоганн Вольфганг Гёте отправился в путешествие по Италии. В ходе этого путешествия попал он и в Венецию. Гёте жил в доме на Calle dei Fuseri, где до сих пор можно видеть мемориальную доску, отмечающую его пребывание. Но главное его впечатление от Венеции связано, конечно, не с этим домом, который представляет собой обычный многоквартирный дом той эпохи. Главное случилось в тот момент, когда великий поэт взобрался на колокольню Сан-Марко. Лифта в колокольне тогда не было, ему пришлось преодолеть несколько сотен ступеней. Он вышел на площадку, на которой за 150 лет до того Галилео Галилей демонстрировал дожу свои физические эксперименты, посмотрел с этой площадки на юг, увидел остров Лидо, и позади этого острова 37-летний Гёте впервые в жизни увидел море. Излишне говорить, впечатление это было неизгладимым.
Марк Твен, будучи журналистом-корреспондентом нескольких американских газет, вымутил себе роскошную командировку на борту парохода, который отбыл из Америки на Ближний Восток с заходом во все значимые порты – французские, греческие, турецкие, – с прибытием в Святую Землю, посещением Египта и возвращением назад в Америку. Всё это многомесячное путешествие Марк Твен сначала документировал телеграфными депешами в редакции, которые оплатили ему эту поездку, а потом, когда вернулся, издал свои путевые заметки книгой “Простаки за границей. Новый путь паломников”. В этой серии репортажей Венеции посвящены две главы. Довольно занятные главы, в которых Марк Твен, с позитивизмом коннектикутского янки при дворе короля Артура, подробно рассуждает о разных сторонах жизни Венеции. О том, например, как здесь устроена правоохранительная система. Его ужасает, что все могут донести друг на друга через специальные щели, которые назывались Бокка ди Леоне, то есть “рот льва”: туда можно положить любой донос, и человека по этому доносу сразу заметут. Так пишет Марк Твен – то есть так он себе представляет. На самом деле